* * *
В последующие дни Анна и Алекс еще несколько раз возвращались к Ромахину, но Анна, которой стало значительно легче после разговора по душам, решила для себя, что пусть все идет как идет, а она попытается поменьше сталкиваться с хормейстером. Будет наблюдать издалека и постарается не вызвать и тени подозрений. На что-то большее она также рассчитывать не станет, Анна посчитала, что так будет правильно. «Буду как Татьяна Ларина, — размышляла она, шагая вместе с Алекс по холодному сводчатому тоннелю в Провал. — Когда б надежду я имела хоть редко, хоть в неделю раз в лицее нашем видеть вас… Разве что писать ему письмо в стихах не буду, этого не надо» — Местные раньше считали, что эта пещера — адская бездна, — весело сказала Алекс, вырвав Анну из раздумий. — И были правы. — Да, а еще они считали, что здесь живет ужасное чудовище. — Не думаю — Георгий остался в Петербурге, — протянула Анна и девушки расхохотались. Их смех эхом отразился от стен и затерялся в глубине пещеры. Они неплохо повеселились, крича в далекий полумрак всякую бессмыслицу и слушая, что получится на выходе и, наконец, добрались до подземного озера. — Я думала, оно будет больше, — с легким разочарованием сказала Алекс. Анна промолчала. Озеро действительно оказалось небольшим, но Анну поразил его цвет — ярко-бирюзовый и очень насыщенный. Здесь, у самой его поверхности, стало еще прохладнее, чем в тоннеле, и после южной жары это было приятно. С каменистых стен и потолка гулко капала вода, этот звук успокаивал. В глубине одной из них Анна разглядела икону Пантелеймона Целителя и нашла, что это очень необычное место для образа. — Раньше в это озеро можно было окунуться, — продолжила Алекс, — но потом запретили. Хотя, я бы и так не стала этого делать — слишком мелко, не поплаваешь. — Это точно. — Я помню, как тебя учили плавать, — вдруг сказала Алекс и хихикнула. — Хотя, конечно, сейчас понимаешь, что ничего смешного в этом нет. Анна была полностью с ней согласна. В то лето, которое, казалось, было в прошлой жизни, семьи Анны и Алекс выехали к морю. Анне было восемь, и отец решил, что ей пора научиться плавать. Он стоял по пояс в воде, облаченный в полосатый купальный костюм, и казался маленькой Анне очень сильным и крепким, как богатырь из сказок. Отец держал ее на вытянутых руках и терпеливо учил грести руками и правильно дышать, но ничего не выходило — Анна боялась и сразу уходила на дно. Отец убеждал, что не стоит бояться, что страх — первый враг, и вообще, стыдно бояться дочери офицера, но у нее было на этот счет свое мнение. В конце концов отец махнул на свою затею рукой, но в тот же день неожиданно столкнул ничего не подозревавшую Анну с пирса. Она выплыла и, когда страх отступил, вдруг с радостью поняла, что она плывет и держится на воде, а вот мама после этого несколько дней не разговаривала с отцом. — Это было жестоко со стороны папы, — сказала Анна, подходя ближе к озеру. — Но в чем-то он был прав. Страх и сомнения не помощники, от них в любых делах только хуже. Я скучаю по папе, вообще по обоим родителям, — вдруг сказала Анна. — Мне их не хватает, сейчас, наверное, не хватает даже больше мамы. Я бы хотела поговорить с ней, но, к сожалению, у меня остался только Георгий, а это не самый лучший конфидент. — Что правда, то правда, — согласилась Алекс. — Но у тебя есть мы. Мы тебя не оставим, я тебя не оставлю. Анна обернулась и вместо слов благодарности крепко обняла подругу. — Ну ладно, что ты… — забормотала Алекс. — Сейчас еще одно озеро сделаешь. — Нет, лучше не надо, — отозвалась Анна, доставая платок. — Лучше пойдем, что-то тут совсем холодно. — Давай. Пойдем, я еще не показывала тебе место, где стрелялся Лермонтов!* * *
В конце августа Анна, полная сил и несколько усмирившая свои сомнения, вернулась в лицей и, едва переступив порог, поняла, как она соскучилась по привычному шуму в коридорах, по прогульщикам, по Каверину и фрау, и даже по противному словеснику Синицыну. Ну и, конечно же, по Ромахину. Последний после каникул выглядел бодрым и отдохнувшим и в одном из перерывов рассказал, что летом они с Таней ездили к его родителям и провели все время на даче под Москвой. Еще Ромахин сообщил, что Таня очень скучала по друзьям и Анне, а кот Мишель стал совсем большим и еще более пушистым. Анна в свою очередь поведала о Пятигорске и о том, как под конец отдыха она посетила место дуэли Лермонтова. — Там, оказывается, вышла такая странная история с той дуэлью! Дело очень запутанное, но подробности гибели весьма интересны, — продолжила Анна, мысленно желая провалиться сквозь землю — из всех тем она выбрала именно смерть Лермонтова, просто чудесно. Однако Ромахин слушал очень внимательно и, казалось, был совсем не против. Вообще, у Анны с трудом получалось избегать Ромахина и любоваться им издалека, а если по-честному — не получалось вовсе. Они все время сталкивались либо в столовой, либо в коридорах, иногда Ромахин приводил в лазарет того или иного ученика, а в одно хмурое сентябрьское утро пришел сам — осунувшийся, не выспавшийся и потирающий висок, — и попросил аспирин. Вопреки начавшей складываться привычке, он не остался поговорить, а коротко поблагодарил Анну и ушел к себе. Анна решила последовать его примеру и прилечь еще на час, но отдохнуть ей не дали — через некоторое время на пороге лазарета возник Каверин. Он был бледен, с самым страдальческим видом тер лоб, тоже просил аспирин и в целом выглядел довольно помятым. Загадка его состояния разрешилась почти сразу — Анна уловила запах вчерашнего алкоголя. — Тяжелый вечер? — спросила она, протягивая Александру таблетку и стакан воды Тот кивнул, отправил таблетку в рот и залпом осушил стакан. Взгляд Анны задержался на правой руке Каверина — костяшки пальцев оказались сбиты и покрылись свежей кровавой корочкой. — Что у вас с рукой? Позвольте, я обработаю. — Пустяки, — отмахнулся Каверин. — Давайте считать, что я неудачно упал, предположим, на шкаф. — Как вам будет угодно. — Спасибо, — выдохнул Каверин и добавил. — Вы спасли меня. Вы позволите отблагодарить вас? — Смотря чем, — осторожно ответила Анна, разглядывая серое от бессонной ночи лицо Александра. — Как вы относитесь к живописи? Это хорошо, что положительно! Я бы хотел пригласить вас в эту субботу в Русский музей, там пройдет выставка картин Врубеля. По счастью, — Каверин на пару секунд умолк и продолжил, — у меня остался лишний билет, и я буду рад, если вы составите мне компанию. — Я, конечно, очень мало знаю о Врубеле и почти не видела его картин, но это даже хорошо — значит, узнаю что-то новое. Хмурое и измученное лицо Александра озарилось улыбкой, серые глаза засияли. — Вот и чудесно! А про Врубеля я вам расскажу, если хотите — это мой любимый художник. Значит, до субботы? — До субботы, — кивнула Анна и, не удержавшись, сказала вслед. — Постарайтесь в следующий раз так не падать… на шкаф.* * *
В субботу Анна в сопровождении Каверина вышла из ворот лицея, и они направились в сторону Русского музея. Бабье лето еще не наступило, но солнце ярко светило и добавляло позолоты начавшим желтеть кронам деревьев. Небо было бледно-голубым, а сентябрьский воздух — прозрачным, чистым и пах тем терпким запахом палых листьев, который бывает только в первый месяц осени. Каверин, шедший по левую руку от Анны, снова был весел и разговорчив и ничем не напоминал того невыспавшегося и угрюмого человека, который несколько дней назад обратился к ней за помощью. Его правая кисть начала заживать и также выглядела значительно лучше. Всю дорогу до музея Каверин рассказывал о Врубеле и о том, как впервые увидел его картины около пяти лет назад, когда он выпустился из лицея и вернулся на лето к родителям в Москву. Увиденное, по словам Каверина, произвело на него неизгладимое впечатление, особенно «Демон Поверженный», которого он также пообещал показать. За монологом Александра Анна не заметила, как они добрались до нужного здания. — Пришли, — удовлетворенно сказал Каверин и провел Анну внутрь. Они оказались в просторном прохладном зале. То тут, то там, ходили посетители, временами задерживаясь напротив того или иного полотна, некоторые из них, остановившись у очередной картины, негромко переговаривались друг с другом. Атмосфера была несколько торжественной — отчего-то вспомнились церковные службы, — и, хоть Анна и не понимала, почему, неуловимо напряженной. Первой она увидела «Царевну-лебедь» — прекрасную девушку с бездонными темными глазами, смотрящую на нее из глубины холста. Царевна еще не завершила свое превращение в человека и у нее все еще оставались белые крылья лебедя, легкие и воздушные. Каверин склонился к Анне и шепотом сказал: — Я слышал, жена Врубеля играла эту роль в «Сказке о Царе Салтане» и он этим вдохновился. Она и правда завораживает, как считаете? Анна была готова с ним согласиться. Царевна была очень красива, но ее глаза, сумерки за ее спиной и темные воды моря производили на Анну тягостное впечатление. Ей все время казалось, что Царевна обернулась напоследок и словно пыталась предупредить о чем-то. А потом, по мере того, как Анна все пристальнее всматривалась в картину, ей начало казаться, что белоснежные крылья Царевны и не крылья вовсе, а белый погребальный саван. — Пожалуй, — протянула она. — Пойдемте к следующей. Следующим был «Пан». Вопреки ожиданиям Анны он оказался менее жутким, и напоминал скорее мудрого старика, который знает некий секрет, но ни за что его не расскажет. — Посмотрите, — шепнул ей Каверин, указывая на «Пана». — Он как будто растет прямо из земли. — И правда. А я думала, он просто сидит на пне… Вообще, он не слишком похож на Пана, больше на нашего лешего. — Это из-за берез позади него, видите? — и Каверин показал несколько берез на заднем плане. — Хорошая работа, очень спокойная. — В отличие от этой, — Анна кивнула в сторону следующей картины — на первый взгляд там ничего, кроме хаотичных пятен фиолетового, красного, черного и серого не было, и только при ближайшем рассмотрении можно было увидеть человеческую голову с невидящими глазами и увенчанную венком, а также руки, сжимающие кинжал. Они передвинулись немного вправо и встали почти вплотную к холсту. У Анны от обилия и буйства красок зарябило в глазах. — Это «Азраил» или «Шестикрылый Серафим», — пояснил Каверин. — Мне от него не по себе… — Анна передернула плечами, словно замерзла, и невольно отступила на шаг. — Хотя он ангел смерти, ему положено. — А еще во время написания Азраила Врубель очень тяжело переживал смерть маленького сына, — тихо сказал Каверин. Они медленно двигались по залу, надолго оставаясь почти у каждой картины. Каверин получал настоящее удовольствие от выставки — он был оживлен, много говорил и рассказывал о той или иной работе, делился с Анной своими ощущениями и выглядел очень довольным. Однако этого нельзя было сказать о самой Анне. Мрачные темные, подчас с неким налетом инфернальности, полотна наводили на нее тоску и смутное ощущение тревоги, от ярких красок и на первый взгляд беспорядочных мазков у нее начала кружиться голова. Из всего, что она успела увидеть, ей пока что понравились только «Пан» и немного «Сирень» — и то, если к ней не слишком присматриваться и не видеть загадочную черную фигуру посреди лепестков. — «Демона сидящего» здесь нет, — расстроенно сказал Каверин. — Зато есть «Демон поверженный»! Идемте, я же обещал вам его показать. Анна оказалась напротив узкой, вытянутой в длину картины и в первый момент не поняла, что именно она видит. Затем, постепенно сквозь пятна серого, синего, желтого и фиолетового начали проступать очертания фигуры и в первую очередь — головы и лица. Свои слепые глаза Демон устремил в пространство, губы его были плотно сжаты, а брови — нахмурены. Анне почудилось, что лицо Демона искажено гневом, еще немного и он закричит, но его крик поглотят мрачные серые скалы, возвышающиеся за его спиной. Еще через какое-то время ей удалось рассмотреть неестественно скрещенные над головой Демона руки, а после и остальные части тела. Правда, они не хотели складываться в единую картину — все тело Демона выглядело непропорциональным, изломанным и оттого — пугающим. Приглядевшись, Анна смогла рассмотреть под Демоном, рядом с ним и вообще повсюду нечто, похожее на перья, и головокружение только усилилось. — Потрясающе, правда? — с восхищением в голосе спросил Каверин. — Нет слов… — Я очень люблю эту картину. Я вам уже говорил, мне было семнадцать, когда я впервые ее увидел. Я, конечно же, знал сюжет о падшем ангеле, но никогда не думал, что он может выглядеть вот так. — Я тоже, — кивнула Анна, отводя взгляд от изуродованного злостью лица. Каверин подошел к Демону чуть ближе, указал на перья, почти касаясь пальцами холста, и страстно заговорил: — Посмотрите вот сюда, видите? Это его крылья, они сломались в момент падения. Низвергнутый ангел уже мертв. Но взгляните на его лицо — ангел уже мертв, но взамен него появляется нечто новое, более сильное и устрашающее. — Он зол, — заметила Анна. — Да, он зол. Зол на Бога, с которым решил помериться силой и, мне кажется, он зол на то, как с ним обошлись. И пусть он падший ангел — у меня не получается его винить. Что с вами, Анна? — вдруг спросил Александр с тревогой. — Ничего, — поспешно сказала она. Не говорить же, что только что лицо Александра вдруг сделалось на какое-то мгновение таким же отчаянным, как у Демона, а его всегда ясные глаза стали вдруг пустыми, как глаза Демона. Но наваждение тут же исчезло и вместо незнакомого юноши возник растерянный Александр. — Простите меня, зря я вас сюда привел, — виновато сказал он. — Все же творчество Врубеля несколько… специфично. — Ничего страшного, — постаралась успокоить его Анна. — В его картинах и правда, что-то есть, хотя его манера письма кажется мне странной и от нее кружится голова, — а про себя добавила: «И еще мало ли что может померещиться в полутемном зале с такими картинами». — И все же простите, — повторил Каверин. — Вы знаете, что этот «Демон» свел с ума самого Врубеля? Мне следовало пригласить вас в какое-нибудь другое место. — В следующий раз обязательно пригласите, — Анна улыбнулась, но улыбка ее вышла несколько натянутой. — А пока — может, пройдемся? Каверин с радостью предложил ей руку. Получасом позже они оба неспешно шли по дорожкам Летнего сада. Из-за хорошей погоды многие петербуржцы не пожелали сидеть дома, в синематографе или в одном из многочисленных кафе, и мимо Анны и Каверина часто проходили либо пожилые степенные супруги, либо няни с детьми в нарядных костюмчиках, периодически попадались гимназисты и гимназистки, а также молодые влюбленные пары. Зеленое убранство вокруг тоже тронуло золото и от этого сад выглядел еще красивее. — В другой раз я приглашу вас в синематограф, или в театр, — застенчиво сказал Каверин. — Я не знал, что все так получится. Я думал, что вам будет интересно, ну и не хотелось, чтобы пропал второй билет. — Понимаю, — отозвалась Анна. В залитом солнцем саду, среди спокойно прогуливающихся людей она чувствовала себя гораздо лучше, чем получасом ранее. — Кто-то отказался в последний момент? — Да, — рассеянно проговорил Каверин. — Отказалась… Я пригласил девушку… — Вашу невесту? — Да. Но Лариса уже не моя невеста, — быстро сказал он и его лицо непроизвольно дернулось. — Извините. — Не стоит, я как раз хотел об этом рассказать. Жаль, конечно, что все так вышло… Мы с ней давно знакомы — мы познакомились девять лет назад, я даже помню дату — двадцать первое октября. Это особенный день для нашего лицея, двадцать первого октября тысяча восемьсот семьдесят третьего года он впервые открыл свои двери и в юбилейные года мы даем бал. Тогда мы праздновали тридцатилетие, Лариса была сестрой одного из старших учеников. Ей было двенадцать, мне — тринадцать. Впоследствии я был хорошо принят в их доме, а когда случилось Девятое января, она искренне за меня переживала. Мне было семнадцать, ей — шестнадцать, когда мы помолвились, я даже сделал нам первые кольца. Из проволоки, — Каверин издал нервный смешок. — Мы ждали совершеннолетия, но потом решили еще подождать. Анна молчала — сказать было нечего, поэтому единственное, что она смогла сделать — это сочувственно вздохнуть. Однако Каверину, похоже, не нужны были слова поддержки — ему нужно было выговориться, поэтому он продолжал. — Помните, когда я пришел к вам с больной головой? Накануне мы с Ларисой вновь объяснились, и в итоге она снова сказала, что мы из разных кругов и вряд ли что-то… Да, она из дворян, а я нет, ну и что с того? Она со мной не согласилась. Да и другие причины нашлись. — И после этого вы, как вы выразились, упали кулаком на шкаф? Каверин залился румянцем, но кивнул. — Я написал ей пару писем в эту неделю, ответа не получил. — Я уверена, что все так или иначе закончится хорошо, — осторожно сказала Анна, чувствуя себя от этих откровений почти так же неловко, как при любом разговоре с Ромахиным. Каверин быстро взглянул на нее и его глаза потемнели. — Очень на это надеюсь. И он переменил тему, а Анна не стала возражать. Вначале они говорили о живописи, после привычно перешли на повседневные дела и завершили прогулку обсуждением отпуска. Когда они оказались в вестибюле лицея, Каверин напомнил, что на следующей неделе состоится концерт, посвященный столетию Бородинской битвы, и было бы здорово, если бы Анна тоже пришла. Она заверила, что обязательно там будет — должна же она выполнить данное Алекс обещание и показать ей Ромахина?* * *
Следующие несколько дней прошли как обычно. Концерт приближался и Анне было забавно видеть, как в преддверии своего первого в жизни выступления робеют и волнуются новенькие и как Бранко Анджелич вместе с друзьями, возомнив себя взрослыми и уже повидавшими к своим двенадцати годам жизнь людьми, разгуливали по коридорам с важным видом и снисходительно поглядывали на первоклассников. А за пару дней до концерта рослый четвероклассник Иван Гордиенко привел к ней Мишу Самарина, возмущенно шмыгающего окровавленным носом и Борю Князева, потирающего рассеченный лоб. Глядя как Анна осматривает разбитый, с глубокой ссадиной на переносице нос Миши, Иван скрестил руки на груди и неодобрительно покачал головой. — Слава богу, нос, кажется, не сломан, — с облегчением выдохнула Анна. — А сейчас признавайтесь — подрались? Боря фыркнул, а Миша затараторил: — Нет, то есть да, но не по-настоящему… То есть — мы только учились драться. — Что? — Анна вопросительно взглянула на Ивана и тот подтвердил. — Это правда. Они оба вдруг захотели научиться драться и попросили меня им помочь. Так что я тут тоже виноват. — Но зачем? — Я хочу дать отпор Федьке! — выпалил Боря, хмуря густые брови. — Это кузен, — пояснил Иван. — Я тоже хочу! — добавил Миша, с вызовом взглянув на Анну и Ивана. — Кому? Тоже какому-нибудь кузену? — спросила Анна. — Вообще всем. Мужчина должен защищать слабых, вот я и хочу защищать, — упрямо сказал Миша. Анне и Ивану осталось только вздохнуть и понадеяться, что нос заживет за оставшиеся дни или по крайней мере будет выглядеть чуть лучше. Через пару дней Анна и Алекс в сопровождении адмирала Лазарева, который был обязан присутствовать на концерте, как попечитель, вошли в вестибюль Певческой капеллы. Алекс с интересом осматривалась и, кивая в сторону того или иного мужчины, спрашивала, не Ромахин ли это, но Анна только качала головой. — Он и мальчики приходят раньше, ты увидишь его уже на сцене, — заверила она, когда они вошли в зал и устраивались в удобных мягких креслах в четвертом ряду. — Жду с нетерпением. Анна предупредительно шикнула — занавес уже поднимался и концерт начался. В начале, как обычно, вышел Вяземский с приветственной речью, а затем на сцену потянулись мальчики, возглавляемые Ромахиным и Кавериным. С того момента, как Каверин сел за рояль и заиграл, все окружающее словно перестало существовать — Анна видела только Ромахина. Она как в первый раз с восхищением наблюдала за всем, что делал хормейстер, за тем, как он очаровательно покачивал головой в такт музыке, а иногда ей казалось, что стоящий на ярко освещенной сцене Ромахин и сам словно светится изнутри от того, что занят любимым делом. И окончательно она пропала, когда на очередное соло несмело вышел рыжий мальчик — он был первоклассником и, кажется, его звали Игорь. Игорь волновался, и Анна была готова присягнуть на Библии в том, что Ромахин ободряюще ему кивнул. Из эйфории ее вывели только один раз. На сцене солировал Боря Князев, и Анна вдруг услышала, как по правую руку от нее кто-то всхлипнул. Повернув голову на звук, она увидела даму — еще совсем не старую, ее бледное лицо едва покрыла сеть морщин, но голова была почти полностью седая. Анна заметила, что дама, хоть и сидит в одном из первых рядов, не похожа на состоятельную — одета со вкусом, но достаточно скромно. Почувствовав, что на нее смотрят, дама повернулась к Анне и прошептала, промокнув глаза платком: — Прошу прощения. Затем она вдруг наклонилась к Анне и кивком указала на сцену, где Боря как раз заканчивал петь. — Это мой внук, — сказала она и в ее голосе Анна услышала такую гордость, с какой отец никогда не отзывался ни о ней, ни о Георгии. — Поздравляю. Он талантливый мальчик. — Он совсем как отец в его возрасте, — добавила дама и по ее щеке скатилась очередная слеза, которую она быстро смахнула платком. — Еще раз извините меня. Концерт шел своим чередом, мальчики один за другим исполняли соло, а Анне хотелось, чтобы эти минуты длились бесконечно. Она как завороженная наблюдала за Ромахиным и в те редкие моменты, когда он поворачивался к зрителям и кланялся вместе с тем или иным солистом, она думала, что никогда не замечала, какая у него чудесная улыбка, а еще находила очень милой и забавной его манеру кланяться, прижимая ладонь к широкой груди. Изредка Анна украдкой посматривала на подругу — интересно, что она думает? Произвел ли на нее Ромахин хоть часть того впечатления, которое он произвел на Анну? Алекс послушно хлопала вместе со всеми, улыбалась, но ничего более прочитать по ее лицу Анна не сумела. К сожалению, как бы Анне этого ни не хотелось, концерт все же подошел к концу. Каверин, мальчики и Ромахин напоследок еще раз поклонились, — Анна отметила, что при этом Ромахин счастливо улыбался, а несколько прядок его темных волос прилипли ко лбу, — и скрылись за кулисами, сопровождаемые аплодисментами. Ей не терпелось попасть на улицу и расспросить обо всем подругу, поэтому она поспешила выбежать из капеллы как можно быстрее. За прошедшие пару часов снаружи стало несколько прохладнее и осенний ветер приятно холодил разгоряченные щеки. Какое-то время они с Алекс шли по набережной молча, затем Анна не выдержала и нарочито небрежно спросила: — Ну, что скажешь? — Он довольно мил, — с улыбкой ответила Алекс, взяв Анну под руку. — Да! — с жаром подтвердила Анна. — Скажи, а ты видела, как он подбодрил того мальчика, который пел «Соловушку»? Алекс удивленно приподняла брови и, помедлив, ответила: — Нет, кажется нет. — Значит, ты не туда смотрела. Это было здорово! — Не сомневаюсь. Но в целом, если по-честному, я не увидела… в общем, мне показалось, что он совершенно обыкновенный мужчина. — Ты просто не понимаешь, — фыркнула Анна. — Ну извини, — засмеялась Алекс. — Я еще не доросла до понимания столь высоких чувств. Но Анна ее почти не слушала. — Послушай, а ты заметила, как он покачивает головой? Это так мило, он словно наслаждается музыкой. А видела, как он улыбается? У него очень красивая улыбка, не находишь? Ну что ты на меня так смотришь? — Ничего, просто давно не видела тебя такой счастливой. Никого не слушай, и меня тоже — нормальный твой Ромахин. И еще — я очень рада за тебя. — Но писать ему я все равно не буду. Вообще ничего делать не буду, — сказала Анна уже серьезно. — Ну и зря.* * *
Вслед за золотым сентябрем пришел дождливый октябрь. Анна продолжала работать, радуясь тем часам, когда им с Ромахиным удавалось поговорить, и одновременно смущаясь и даже немного злясь на себя — она же обещала себе стараться как можно реже видеться с Ромахиным, и еще ни разу не получилось держать это обещание хотя бы до конца недели. К ней также часто заходил Каверин, который, вопреки серой и сырой погоде за окном, казалось, полностью пришел в себя и более не выглядел расстроенным или потерянным. За прошедшие пару недель они вдвоем сходили в синематограф на «Степана Разина», и пусть этот фильм был довольно мрачным, но он понравился Анне гораздо больше, нежели выставка картин. В первых числах октября, через несколько дней после Покрова, Анна решила навестить родителей, у которых не была с самого июня. Алекс вызвалась сопровождать ее, в конце концов, покойная мать Анны была ее крестной, и Алекс любила ее почти как родную. Кладбище в этот день было тихо и почти безлюдно, лишь вдалеке пара человек бродили среди могил. Анна медленно шагала по выщербленным, мокрым от недавнего дождя кирпичным дорожкам, прижимая к себе букет лилий — мама любила эти цветы, — и скользя взглядом по тесным рядам крестов и надгробий. Наконец, они остановились в глубине кладбища, далеко за часовней блаженной Ксении, и Анна первая шагнула к высокому гранитному памятнику. Золотые буквы на черном камне сообщали, что здесь покоится тело жены капитана первого ранга Софьи Граниной, и также здесь упокоился сам капитан. Последнее было ложью — никакого капитана в могиле никогда не было, он исчез в водах Цусимского пролива семь лет назад. Анна провела рукой по влажному холодному граниту, смахнув с него рубиновый кленовый лист. — Я пришла, — тихо сказала она. Она услышала легкий шорох позади — это Алекс отошла на почтительное расстояние, чтобы не мешать ей. И тогда Анна заговорила — негромко, иногда улыбаясь, иногда чуть не плача. Она рассказывала о лицее, о том, как она и Алекс ездили летом на Кавказ, о местной потрясающе красивой природе и бирюзовом озере в Провале. Она вспоминала, как когда-то, когда все было хорошо и все казалось незыблемым, они несколько раз ездили на Балканы, в Черногорию, и купались в поразительно прозрачной воде бухты. Анна поведала о Каверине и о том, как она впервые попала на выставку Врубеля и больше вряд ли пойдет на что-то подобное, а после, замявшись, рассказала о Ромахине. — Знаешь, мама, я никогда ничего подобного не чувствовала. И я плохо понимаю, что мне с этим делать. Мне… мне тебя не хватает, — еле слышно сказала Анна. — Ты бы точно все объяснила и подсказала, как себя вести. Я бы очень хотела, как раньше, прийти к тебе и попросить совета… Ну вот, я сейчас заплачу, — с досадой сказала она. — А дочь офицера должна уметь сдерживать эмоции. Она замолчала и какое-то время стояла, опустив голову. Было так тихо, что Анна могла слышать, как с кленов и дубов опадают листья и как они с тихим шорохом приземляются на серые могильные плиты. Она хотела сказать еще что-нибудь, поделиться с матерью — пусть она уже и не услышит, но Анне очень хотелось верить, что это не так, — своими чувствами, но горло совсем перехватило и Анна только и смогла проговорить: — Я… я, наверное, пойду. И Анна, напоследок еще раз дотронувшись до надгробия и положив к его подножию цветы, отошла назад, уступив место Алекс. Алекс провела у могилы куда меньше времени и, наконец, оставив на изрядно осевшем земляном холмике свой букет, шагнула к Анне: — Идем? — Идем. Обратно, как и сюда, шли молча, прислушиваясь к карканью редких ворон, спрятавшихся среди мокрых, частично утративших золотой и багряный наряд веток кленов, но вскоре их молчание прервал колокольный звон. Вороны, вспугнутые шумом, с гвалтом сорвались со своих мест и теперь казались на фоне свинцового неба не более, чем черными точками. — Кажется, опять служат молебен, — задумчиво заметила Алекс. — По наследнику? — Ага. Ты видела те бюллетени**? Анна кивнула. Последние несколько дней в газетах дважды в день публиковали бюллетени о состоянии здоровья наследника. Никто не писал напрямую, что именно с ним случилось, но было очевидно, что цесаревич очень серьезно болен. Все эти дни в храмах Петербурга, в том числе и в лицейской церкви, курились клубы ладана, горело множество свечей и служили молебны о скорейшем выздоровлении цесаревича Алексея. Концерт в честь его именин, который должен был состояться на первой неделе октября и на котором должен был присутствовать сам Алексей, пришлось отменить. — Жаль его. Я его видела в мае, он приезжал к нам с государем. Он очень милый мальчик, — сказала Анна. — И, кажется, вовсе не зазнается от того, что он наследник. Алекс хотела было что-то на это ответить, но не успела — кто-то окликнул Анну со спины. Вздрогнув от неожиданности и обернувшись, Анна увидела высокого худого мужчину в очках, в котором не сразу узнала Доманского. Он стоял в боковой аллее у одной из могил и глядя на его тощую, затянутую в черное пальто фигуру, Анна невольно подумала, что он и сам выглядит, как один из нашедших здесь вечный покой. — Здравствуйте, Андрей Витальевич. Никак не думала, что мы встретимся с вами… вот здесь, — Анна махнула в сторону надгробий. — Я тоже, — ответил он и тут же спохватился. — Вы меня не представите? Когда все светские церемонии были соблюдены, Доманский после неловкой паузы спросил: — Кто у вас здесь? — Родители. — Сочувствую. У меня тоже, оба, и еще брат, — ответил он и кивнул на два памятника — один большой и второй, поменьше. Анна с трудом разглядела, что под одним из них упокоились адвокат Доманский и его жена, а под другим — отрок Александр. Они еще немного помолчали. Налетевший холодный ветер забрался под пальто, заставив Анну зябко поежиться, а затем сорвал с деревьев остатки желтых листьев и закружил их над землей. — Что ж… — первым подал голос Доманский. — Рад был увидеться… и очень рад был познакомиться, — с застенчивой улыбкой закончил он, обращаясь к Алекс. — Я тоже. — До свидания, — сказал он и, дождавшись ответа, зашагал к выходу. Подождав, пока Доманский отойдет достаточно далеко, Алекс с усмешкой сказала: — Какой он странный, не находишь? — Не знаю, по-моему, обычный. Он на самом деле неплохой человек, но да, пожалуй, он немного замкнутый. — И выглядит так, как будто сам вылез из ближайшего склепа, — закончила Алекс, не удержавшись. — Тут не поспоришь. — Хорошо, что тебе пришелся по душе Ромахин, а не, например, вот он. — И здесь я с тобой соглашусь, — губы Анны впервые за последние пару часов тронула улыбка. — Как думаешь, он женат? Интересно было бы взглянуть на девушку, согласившуюся выйти за Кощея Бессмертного. — К сожалению, у тебя ничего не получится — он, вроде бы, тоже вдовец, фрау Грише однажды что-то такое говорила. — Да ну его, — отмахнулась Алекс, а затем зябко потерла руки. — Ты не замерзла? Я, например, очень. Пойдем в какое-нибудь кафе, выпьем чаю, съедим по пирожному и погреемся. — Почему бы и нет.* * *
А через неделю произошло то, чего Анна никак не ожидала. Она как обычно после обеда направлялась к себе и уже взялась за ручку двери, как вдруг услышала за спиной голос Ромахина: — Анна Николаевна, подождите! Анна встала как вкопанная, так и не выпустив ручку двери и чувствуя, как у нее часто забилось сердце. — Что-то случилось? — она попыталась сказать это как можно более будничным тоном и старалась не отводить взгляд от этих ясных голубых глаз. Ромахин, казалось, тоже выглядел несколько сконфуженным. Он неловко приглаживал волосы, хотя они были в полном порядке, и Анна отметила, что пальцы у него немного дрожат. — Нет, ничего особенного. Я просто хотел узнать — что вы делаете в эту субботу? Прозвонил колокол, и мальчики принялись шумно расходиться на уроки, но Анна слышала все это словно издалека. Все еще следя за тем, чтобы голос не дрожал от волнения, она глубоко вздохнула, стараясь унять сердцебиение, и ответила: — Вроде бы ничего. — Замечательно! Просто знаете, я подумал… Я слышал, в эту субботу проходят новые чтения футуристов, там снова будет Хлебников. Они мне не слишком близки, но вам, наверное, будет интересно. А если не будет, то можно придумать что-нибудь еще. А вечером можно было бы поужинать вместе, — выдохнул Ромахин и замер в ожидании. — Я вас правильно поняла — вы меня приглашаете? — медленно произнесла Анна, все еще не веря своим ушам. — Да. Но если вы не хотите, я… — Я готова идти куда угодно, — сказала Анна и подумала: «Если меня приглашаете вы», но вслух сказала. — Если это не выставка Врубеля. — Что, простите? — растерянно переспросил Ромахин и Анна с радостной улыбкой ответила: — Я говорю, что я согласна.