Драбблы и зарисовки

Номер Уилл знает наизусть. Он не помнит, чтобы заучивал его специально, и тем не менее не удивлён, что это произошло. В тёмной комнате пальцы неуверенно нажимают кнопки на экране телефона, а мозг пытается выдумать хотя бы одну разумную причину для звонка. Все сомнения вылетят в открытое окно, когда он только услышит голос. Он не обязан это делать. Сейчас они знают, кто такой Ганнибал, смогут его задержать, поместить под следствие и вымести весь дом в поисках улик, а Уилл свернётся клубочком в тёмной комнате и вовсе не будет думать об этом. А ещё Уилл знает, что поступил жестоко. В его обязанности не входило влюблять в себя Ганнибала; он сделал это, просто потому что мог. Потому что желал сделать ему больно. Но вот они пересекли горизонт событий, и теперь тот Уилл, который должен был причинять боль, едва может дышать от собственной ноющей боли в груди и бьющей — в висках. Одна его часть жаждет спрятаться от Ганнибала, другая — прильнуть к нему. По крайней мере он задолжал Ганнибалу это. Уилл нажимает кнопку вызова. За шесть секунд гудков в голове пролетают все их месяцы вместе с момента знакомства в кабинете Джека. Якобы случайная встреча, слегка растрёпанные волосы, кашемировый свитер — весь такой мягкий и податливый. Гораздо позже Уилл поймёт, какой фальшью отдавала эта нарочитая доброжелательность. Попытка смягчить, растопить, затуманить так, чтобы Уилл не видел творящиеся прямо перед носом махинации, не ощущал обвивающей шею удавки до тех пор, пока ноги не окажутся в воздухе. Нельзя отплатить той же монетой — просто позволить им схватить Ганнибала, как прежде Ганнибал позволил им арестовать Уилла. И нельзя становиться на его сторону снова. Звонки прекращаются, и конечности будто бы немеют, ощущаясь чужими. Сердце готово разорваться, а пот стекает по коже от стараний не выкричать наполненные горечью и любовью лёгкие. — Слушаю. Это он, всегда всё дело только в нём. — Они знают.