***
Он вышел из номера, никем не замеченный. Аккуратно закрыл дверь, огляделся по сторонам. Никого. Повесил на ручку двери табличку «Не беспокоить». Неторопливо, но не слишком (если плестись, то сразу кто-нибудь посмотрит, и не дай Бог запомнит), дошел до лифта. Нажал на кнопку. Когда двери закрылись, шумно выдохнул, словно от волнения, но он совсем не волновался. Это просто вошло в привычку. Задумался. Временами ему вдруг начинало казаться, что мир не может состоять только из двух цветов: черного и белого и люди не могут делиться лишь на совершенных негодяев и непогрешимых праведников. В такие моменты он обычно шел в церковь. Величие храма действовало на него умиротворяющее, он вспоминал Его. Нет не Бога, в Бога он не верил. Он вспоминал лицо своего врага, и успокоение приходило. Это раньше, когда он беззвучно плакал от ярости, не зная, что делать, ненавистное лицо рождало в нем злобу. Теперь это в прошлом, теперь – успокоение. Он все делает правильно, и поэтому спокоен. Сегодня он не прятался, это было не нужно. Он знал, никто не заподозрит, респектабельно одетого мужчину, с кейсом в руке. В этом отеле, таких было немало. Уже в лифте снял перчатки. «На улице уже слишком тепло, кто-нибудь обязательно обратит внимание. Теперь главное ничего не трогать. Главное – не наследить». Лифт остановился, он вышел в холл, и, не оборачиваясь, ушел прочь. Никто не обратил внимания, никто даже не взглянул в его сторону, расчеты оказались верны.***
После выступления группа вернулась в отель. Было уже очень поздно, но, несмотря на это, перед входом дежурили фанаты. Тилль, не любивший повышенного внимания к своей персоне, быстро прошел внутрь. Шнайдер последовал его примеру. Слышно было, как на улице гудит толпа, холл же был ярко освещен и безлюден. Лишь за стойкой одиноко стояла молодая девушка – портье. Она дежурно улыбнулась. Спать не хотелось. Тилль остановился, повернулся к Шнайдеру. -Не хочешь перед сном немного расслабиться. Шнайдер улыбнулся: -Что ты имеешь в виду? -Да, нет, ничего такого, просто выпить пива в баре. -Вдвоем? Или подождем других? – он кивнул головой в сторону двери. -Захотят, сами нас найдут. -Давай. В баре играла тихая музыка, они сели за столик в самом углу. На удивление, здесь тоже было безлюдно. Лишь два хорошо одетых бизнесмена сидели за стойкой и что-то оживленно обсуждали, перед ними стояли почти полные кружки, но они, казалось, забыли о своем пиве. Бармен, со скучающим видом болтал с официанткой. Заметив новых гостей, он кивнул собеседнице в их сторону. Она оглянулась, округлила глаза, снова повернулась к бармену, но он уже направился к бизнесменам. -Узнала, – усмехнулся Шнайдер. Официантка подошла к ним и выжидающе посмотрела на Тилля. -Два пива, – сказал вокалист, даже не поднимая глаз на девушку. -Еще что-то? – видно было, что она хочет спросить их о чем-то, но не решается. -Нет, – ответил Тилль. Она ушла выполнять заказ, так и не осмелившись заговорить о постороннем. -Чем хороши дорогие отели, – сказал Шнайдер, потягиваясь. - Так это тем, что весь обслуживающий персонал ведет себя подчеркнуто вежливо и ненавязчиво. Она ведь узнала нас и хотела поболтать, но здесь не принято трепаться с клиентами. -И, слава Богу, – Тилль закурил. -Да, – Шнайдер опять потянулся. – По кружке и спать, я, что-то устал сегодня. Тилль неопределенно пожал плечами. В бар зашел коренастый мужчина лет пятидесяти. Он огляделся, словно выискивая знакомых, внимательно посмотрел на Тилля, и уселся за столик напротив. Официантка принесла им заказ и направилась к новому гостю. -Не нравится она мне, – тихо сказал Шнайдер. -Что так? -Не знаю, не нравится и все. -Да вроде тебя с ней никто и не сватает, – Тилль сделал большой глоток. -Тилль, - Шнайдер с осуждением посмотрел на солиста. – Я не об этом, просто, кажется, будто в ней жизни нет. Она похожа на фарфоровую куклу, мертвые волосы, белая кожа, тощая, словно мумия. -Что ты к ней прицепился. Она тебя не трогает, и ты ее не трогай. -Да я и не трогаю, просто она мне не нравится. -А мне вот не нравится этот мужик за столиком, сидит и смотрит на нас в упор. Шнайдер обернулся. -Правда смотрит, чего это он, может тоже узнал, - предположил барабанщик. -Даже если и так, чего смотреть то. Слушай, пойдем лучше ко мне, попьем пива в номере, не могу я расслабиться, когда на меня так хищно глядят. Шнайдер рассмеялся: -Боишься, он тебя на ужин съест? Или сглазит? Ладно, пошли, мне тут тоже как-то неуютно. Интересно, где ребята, неужели до сих пор автографы раздают. -Не знаю, может они в ресторане. Пошли, – Тилль допил свое пиво и поднялся. -Может, дашь и мне допить? – Шнайдер кивнул на свою почти полную кружку. Тилль вздохнул и снова сел. -Давай быстрей, мужик этот с меня глаз не сводит. -Ладно, идем уже, - Шнайдер отодвинул пиво. – Запишите на наш счет, – бросил он бармену, тот утвердительно кивнул. Поднялись на лифте. Перед своим номером Тилль вдруг резко остановился и с удивлением посмотрел на Шнайдера. -Чего? -Да вот, посмотри, – он указал барабанщику на табличку «Не беспокоить» на ручке. – Кто это повесил? -Пауль наверное, пошутил. -Шутка какая-то странная. -А у него все шутки странные, будто сам не знаешь. Заходи уже. В номере было темно, свет уличных фонарей, делал очертания знакомых предметов причудливыми. На улице шел дождь, крупные капли барабанили по подоконнику. Тилль зажег свет. -Почему у тебя здесь женскими духами пахнет? – поморщился Шнайдер. -Не знаю я, может горничная. -Ночью, горничная? Уж скорей фанатка пробралась, – Шнайдер уселся на стул, по привычке широко расставив ноги. – Сходи в спальню, посмотри, может, кто лежит там, ждет тебя. Тилль снял куртку, бросил ее на диван. -Думаешь, ждет? – Он открыл мини бар, достал два пива, одно протянул Шнайдеру. -А ты проверь, – Шнайдер откупорил бутылку. - Нет, это невозможно, открой окно что ли. До чего духи противные, как можно такой дрянью пользоваться. И сходи в спальню, я серьезно. -Ладно, схожу, – Тилль поставил бутылку на столик, приоткрыл окно и направился в спальню. Там запах стал уже совсем невыносимым, будто бы кто-то вылил целый флакон духов на ковер. Шторы были плотно задернуты, и уличный свет не проникал в комнату, Тилль замер на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. Дождь за окном усилился, теперь это был настоящий ливень. Он, почему-то подумал о фанатах, стоящих перед отелем. В тишине было слышно, как Шнайдер барабанит пальцами по крышке стола. Глаза привыкли и Тилль увидел что в его постели и правда, кто-то лежит. «Неслыханная наглость», подумал он. Человек, по всей видимости, крепко спал, совершенно не реагируя на происходящее. Тилль обошел кровать, зажег лампу на столике. Он хотел было уже начать ругаться, даже уже открыл рот, но слова застряли в горле. На его кровати лежал мертвец. Тилль пару секунд пристально смотрел на тело. Вся постель была в крови. Убийца зверствовал. Тело жертвы практически не пострадало, а вот лицо… На месте глаз зияли безобразные дыры, волосы, ставшие непонятного бурого цвета, от запекшейся на них крови, клочьями торчали во все стороны, видимо убийца выдирал их, потому что прямо над ухом Тилль заметил оголенный красный участок, без кожи. На лбу зияла дыра, заполненная студенистым красным желе, в нем виднелись крупинки чего-то белого, Тилль боялся даже предполагать, что это может быть. Не в силах далее смотреть не это, он опустил глаза и тут же попятился, больно ударился ногой о стул, чертыхнулся. На ковре лежал отрезанный человеческий палец, с длинным, ярко накрашенным ногтем. -Здесь труп. – Он хотел крикнуть, но голос сорвался. -Что, я не понял, – отозвался Шнайдер из гостиной. Тилль вышел из спальни, его мутило. Шнайдер по-прежнему сидел на стуле и рассеянно улыбался. Свое пиво он уже допил, пустая бутылка стояла рядом на столике. Он поднял глаза на Тилля, улыбка медленно сползла с его лица. -Тебе плохо? – он быстро встал и подошел к другу. – Сердце? Тилль лишь отрицательно замотал головой и указал рукой на спальню. -Что? Кто там? - Шнайдер испуганно смотрел на вокалиста. Тилль судорожно сглотнул, борясь с подступающей тошнотой, сделал глубокий вдох и тихо сказал: -Там труп. Тилль не успел ничего предпринять, Шнайдер в пару шагов пересек комнату и ворвался в спальню. Вылетел он оттуда как ошпаренный, буквально через секунду, подошел к вокалисту, часто заморгал, вцепился Тиллю в руку, словно маленький мальчик. -Это ужасно, – выдохнул он -Не нужно было ходить туда. – Тилль, наконец, справился с тошнотой и с собственным голосом. -Почему? – Шнайдер еще крепче сжал его руку. Вопрос был абсолютно бессмысленным, но Тилль все же ответил: -Просто не стоило, и отпусти мою руку – больно. Шнайдер растерянно посмотрел на Тилля, потом на свои руки, будто видел их впервые. Немного помедлив, он все же расцепил пальцы и отошел к окну. -И что делать? – то ли пиво так подействовало на барабанщика, то ли - вид мертвеца. -В полицию звонить, – Тилль уверенно направился к телефону. Барабанщик прикрыл ладонью рот, будто боялся сказать что-нибудь лишнее. Тилль понял – Шнайдера тошнило. – Иди, сходи за ребятами. Он нагнулся к телефону, пытаясь набрать номер, руки отказывались слушаться. Когда дверь хлопнула, почему-то подумал, что зря отпустил Шнайдера, было, как-то жутко оставаться наедине с покойником. -Прочь суеверные страхи, – произнес он вслух, звук собственного голоса испугал его даже сильнее вида мертвого тела.***
Рихард открыл дверь сразу. Он был только из душа: обмотанный полотенцем, с волос еще стекала вода, от него приятно пахло шампунем. -Ты чего? – он с сомнением посмотрел на Шнайдера. -Пойдем со мной, у Тилля в номере труп. Рихард понял сразу. Не задал ни одного вопроса, чем несказанно обрадовал Шнайдера. Лишь жестом пригласил его зайти, а сам стал наспех одеваться. -Чей труп? – спросил он, когда они уже вышли в холл. -Я не знаю, там такое, ты иди, а я за другими. -К Флаке не ходи, он не один, – окликнул его Круспе. -Плевать. Сложнее всего было разбудить Олли, он спал крепким сном праведника. Шнайдер долго стучал в дверь, из соседнего номера выглянул заспанный китаец, очень сердито поглядел на него, быстро сказал что-то на своем языке, (по интонации Шнайдер догадался, что, скорее всего грязные ругательства) и так же быстро захлопнул дверь. Время шло, Олли так и не проснулся. Нервы не выдерживали. Шнайдер уже собрался было уходить, но вдруг дельная мысль пришла ему в голову. Он достал телефон и набрал номер басиста. Как ни странно Олли сразу ответил. -Да. -Олли, открой дверь. -Кто это? – голос казался бодрым, но Шнайдер понял, что Олли по-прежнему находится в полудреме. -Это Шнайдер, проснись, наконец, и открой мне дверь. -Я не сплю… уже иду… нет, нет… сейчас…. – но Олли, по всей видимости, спал; речь стала отрывистой и малопонятной. Последнее слово, сказанное им, потеряло все гласные и звучало как «счс» -Проснись, Олли, это не сон, вставай же. -Да какого черта! Чего тебе надо? Шнайдер отключил телефон, и снова постучал в дверь. Через минуту Олли открыл. Он был в одних брюках, босиком и очень сердитый. -Ты чего, нажрался что ли? – пробурчал он, потирая глаза. -Олли, у Тилля в номере - труп. -Точно – нажрался. Какой труп? В каком номере? Шнайдер, это не смешно, – но посмотрев на барабанщика внимательно, он понял, что тот не шутит. – Что, правда? Тилль как – жив? -Да он в порядке, наши все живы. Надень что-нибудь и пойдем. -Да, я мигом, – и Олли скрылся в номере. - Полицию вызвали? – послышалось из спальни. -Да. Слушай, не кричи только, у тебя сосед беспокойный, не стоит его снова будить.***
Когда Шнайдер и Олли зашли в номер Тилля, все уже были в сборе, разбудили даже менеджера. У Фиалика был очень напуганный вид, он ни на что не реагировал и напряженно смотрел в одну точку. Полицейских пока не было. Флаке мерил шагами комнату и возбужденно лепетал: -Я же говорил! Я же говорил! А меня никто слушать не хотел… Видите, я прав оказался. Это – маньяк. И он убил. Пауль, очень недовольный ранним пробуждением, сидел на большом диване и следил глазами за перемещениями клавишника. Все молчали, а Флаке, радостный от того, что его никто не прерывает, все повторял. -Ну, я же говорил! Пауль, в конце концов, не выдержал: -Да замолчи ты, а то я ненароком подумаю, что это ты все устроил. -Зачем мне это? – Флаке округлил глаза. -Например, захотел доказать нам, что ты всегда прав. Флаке замер, повернулся к Паулю, долго и пристально он смотрел на гитариста и потом тихо проговорил: -Ну, ты даешь! Не ожидал я от тебя такого, никак не ожидал. От кого угодно мог ждать, но не от тебя, – он покачал головой, подошел к стулу, сел на самый краешек, плотно сведя колени, прикрыл их ладонями и умолк. -Ладно, не обижайся, – сказал Пауль, но Флаке молчал. -Ну, ты тоже, отмочил, – сказал Круспе с осуждением. – Хватит уже. Тилль ты как, в порядке? -Да что со мной случиться, – раздраженно ответил Тилль, он стоял у окна, и внимательно смотрел на улицу. Гнетущая тишина. За окном – дождь. Все молчат, ждут чего-то, думают, каждый о своем, но мысли снова возвращаются к изуродованному трупу в спальне. -Полиция приехала. Наконец-то! – Тилль отошел от окна и направился к выходу. -Ты куда это? – Фиалик испуганно посмотрел на вокалиста. Он сидел на краешке стола, судорожно решая, как это убийство может отразиться на расписании гастролей группы. -Полицию встречу. -Мы все пойдем! – Пауль резко поднялся. -Всем не нужно, останьтесь кто-нибудь здесь, – бросил Тилль и вышел из номера. Пауль, остановленный его репликой, повернулся к Фиалику и сказал: - Я с ним, а вы все здесь оставайтесь. -Тоже мне, командир, – Рихард покачал головой и недовольно скривил лицо***
Дежуривший в эту ночь полицейский был не в духе. До конца его смены оставалось всего пара часов, он сидел в участке и раскладывал пасьянс, когда поступил вызов. Его молодой помощник – Генрих, рассказал все подробности. В номере солиста известной группы, приехавшей с гастролями, лежит неопознанное изуродованное тело. Инспектор прекрасно знал, о какой группе идет речь. Его дочь обожала их, и сутки напролет слушала эти бешеные завывания, которые, называла музыкой. Она даже просила у него денег на их концерт – он не дал, но она все равно пошла, (взяла деньги у матери. Его жена никогда и ни в чем не отказывала дочери) хоть он и был категорически против этого. -Держат его за идиота, ох уж эти бабы, думают, что он не понимает, – недовольно ворчал он. Но, несмотря на собственное недовольство, Хайм уже давно перестал спорить с женой, ведь это ни к чему хорошему не приводит, разве что к головной боли и желанию напиться. Перед тем, как отправиться на вызов, он позвонил домой, на всякий случай, мало ли что. Жена, разбуженная его звонком, долго не могла понять, о чем он спрашивает, но потом, наконец, пришла в себя и сказала, что Адель давно дома и спит. А если ему нечем заняться на работе, то пускай он лучше позвонит своей сумасшедшей сестре. Раздосадованный, инспектор Хайм повесил трубку. - Ух, стерва, никогда не упустит случая напомнить, что моя сестра в психушке, – пробурчал он себе под нос. На улице шел мерзкий дождь, зонта у него не было и пока он, кряхтя и ругаясь, усаживался в автомобиль, дождь вымочил всю его одежду. В патрульной машине не работала печка, он озяб, как бродяга на скамейке, ноги затекли. -Мало им, что весь город наводнился, устрашающего вида, подростками, так еще труп какой–то у себя в номере нашли. Наверное, кто-нибудь из их дружков от передоза окочурился, у этих всегда так: или от наркоты или от пули шальной. Хоть бы один помер по-человечески, – продолжал он тихо ругаться. Его помощник уже давно перестал обращать внимание на его стариковскую брань. Машина остановилась у отеля. Инспектор выглянул в окно. Дождь только усилился, около входа сиротливо стояли две молодые девочки, под зонтиком. -Глянь! – сказал он помощнику. – Вот ведь дуры, чего они тут стоят, моя дочь – вон тоже этих рокеров любит. -Они же не рокеры, – робко отозвался Генрих. - Это индастриал-метал. -Все одно, наркоманы они и дебоширы. А эти дурочки стоят, ждут чего-то. Куда их родители смотрят. -Да, Вы правы, инспектор. – Генрих всегда соглашался. Хайма это уже начинало раздражать. Он смотрел на этого совсем еще молодого и субтильного паренька и думал: «Выслуживается сопляк. Вот ведь пошла молодежь. Думают зад лизать и в полиции работать – одно и то же. Чертов город». Он с трудом вылез из машины. За последние несколько лет инспектор сильно поправился и в такие ночи, как эта он чувствовал, что лишний вес делает и без того малоприятную жизнь совершенно невыносимой. Прямо перед отелем он поскользнулся, каким-то чудом ему удалось не упасть, но зато он наступил в лужу, намочив и без того уже влажные штаны. -Черт их все дери! – выругался он, тщетно пытаясь привести свои брюки в более-менее приличный вид. Генрих тоже вылез из машины и спешил на помощь своему шефу. -Уйди! – отмахнулся Хайм, когда Генрих нагнулся чтобы поправить его штанину. – Не позорься. Что за раболепие. Идем уже. В холле его уже ждали. Инспектор никогда не видел никого из участников группы вживую, но, тем не менее, сразу узнал их. Эти субъекты каждый день смотрели на него с плакатов в комнате дочери. Того, который повыше звали Тилль, это он тоже знал от дочери, имени второго – не помнил. Этот второй не понравился ему чрезвычайно – насмешник, сразу видно. За долгую службу в полиции он повидал таких засранцев. Краем глаза он заметил, что девушка-портье смотрит на них с тревогой. Он взглянул на часы, до конца его смены оставалось чуть более часа. И без того скверное настроение испортилось вконец, по лицам этих горе рокеров он видел, что дело серьезное, и, стало быть, затянется надолго. Ну что же, такова его служба. Тяжело вздохнув, он направился прямиком к Тиллю.***
Рихард не любил полицейских, терпеть их не мог и когда этот толстый лысый инспектор с самодовольным видом ввалился в номер, его аж передернуло. -Пьянствовали! – изрек он прямо с порога, неприятным прокуренным голосом, указывая на две бутылки, оставленные Тиллем и Шнайдером на столике. -Да разве это пьянство, – бесцветным голосом ответил Шнайдер, даже не поднимая на инспектора глаз. Фиалик, увидев полицейского, наоборот оживился. Он подошел к нему, изображая подобие улыбки, протянул руку: -Здравствуйте, позвольте мне представиться, я – менеджер группы, Эмануэль Фиалик. Инспектор, без энтузиазма, пожал ему руку и тут же отвернулся. -Кто владелец номера? – спросил он. -Полагаю, хозяин отеля,- Пауль попытался сострить. Рихард не ожидал такой прыти от столь тучного человека. Пауль стоял в дверях, инспектор же прошел на середину гостиной, и вдруг он резко повернулся и одним прыжком преодолел разделявшее их с Ландерсом расстояние. Лицо полицейского побагровело, он ткнул толстым, как сосиска, пальцем в Пауля и выкрикнул: -Вы, вообще кто? -Гитарист, – Пауль растерялся и сказал первое, что пришло в голову. -Так, вот гитарист, возьмите свою гитару и играйте на ней, сколько влезет, а когда я выполняю свою работу, будьте любезны, не лезть со своими шуточками. Ясно Вам? -А, почему собственно, Вы позволяете себе на него кричать? Это тоже часть Вашей работы, – Круспе говорил подчеркнуто вежливым тоном, хотя внутри у него все дрожало от негодования. На этот раз инспектор не стал поражать его скоростью своей реакции. -Еще один остряк? – спросил он. -Нет. Просто интересуюсь, почему мы должны терпеть хамство по отношению к себе? Полицейский хотел было что-то ответить, но Тилль, явно уставший от этой бесполезной болтовни, сказал: -Это мой номер, труп тоже я нашел. -Где труп? -Там, – Тилль указал рукой. -Послушайте, - Фиалик перегородил дорогу инспектору, направившемуся было в спальню. – Это, надеюсь, ненадолго. У нас расписание, концерт через два дня в другом городе. -Ничего не могу обещать, вы все под подозрением, так что вполне возможно, никаких концертов больше никогда уже не будет, – полицейский бесцеремонно отодвинул менеджера в сторону и направился осматривать труп. По пятам, словно маленькая собачка семенил его тщедушный и незаметный помощник.***
Он видел, как подъехала полицейская машина, видел, как толстый старик чуть было не упал в лужу перед входом, видел, как его молодой напарник бросился очищать ему брюки, видел даже, что старик хотел пнуть молодого, за излишнее рвение. Он видел все, сам оставаясь незамеченным. Сейчас он чувствовал возбуждение, как и всегда, после удачного убийства. Жаль он не мог видеть лицо своего врага, раздавленного и напуганного. Тилль точно напугался, не зря он так старался изуродовать девчонку. Теперь полиция будет думать, что убийца псих с отклонениями, раз так изувечил бедняжку. Что ж, ему это на руку. Значит, будут искать среди бывших психопатов, а тут как раз, не так давно, (не без его помощи, конечно), один из таких пациентов, таинственным образом сбежал из больницы. Он постоял еще немного на улице и решил пойти спать. Его дела на сегодня были закончены.***
Он был хорошим полицейским и уже давно понял, что Тилль никого не убивал, но он был и человеком, не лишенным чувств и эмоций, поэтому наслаждался возможностью помучить этого зажравшегося наглеца. Результаты экспертизы будут лишь после обеда, но ему не нужна была экспертиза, чтобы понять – действовал жестокий маньяк, к солисту не имевший никакого отношения. Никто из этих, так называемых, музыкантов был на такое не способен. Да, ко всему прочему у всех было железное алиби. Они выступали на концерте, перед многотысячной толпой. Тилль сидел напротив него, подперев большой ладонью щеку и устало смотрел в пол. «Какая ужасная привычка, все время отводить глаза», думал Хайм, и за эту привычку он мучил солиста с удвоенной силой. -Значит, была записка?- уже в третий раз спрашивал он. -Да. -И почему же Вы выбросили ее? -Я же говорил, не придал значения. -В стихах? -Да. -Строчки из Ваших стихов? -Да. -Из песен? -Да. -И Вы вот так, просто, выбросили ее? -Да. -И вам не показалось это странным? -Нет, мне эти записки каждый день приносят, если каждой значение придавать. -Ах, да простите меня. Вы же у нас крутой рокер, – Хайм выдержал паузу и продолжил. -А этот человек, мужчина, расскажите мне о нем. -Да я не знаю ничего, в первый раз я его в баре увидел. Он глазел на меня. А потом, когда мы уже из отеля выходили, то я его снова увидел. -И он опять на Вас смотрел? -Да. -В упор. -Да. -И раньше Вы его никогда не видели, – Хайм закурил, с наслаждением отметив, что Тилль с завистью смотрит на его сигарету. -Никогда, хотя не знаю, может и видел. Кажется, он на концерте был, или автограф брал. -Мужчина значит, пятидесяти лет? -Вроде того. -Так он был на концерте, или не был? -Да не знаю я, что я всех помнить, что ли должен. Их тысячи, и мужчин и женщин. -И врагов у Вас тоже нет? -Вроде нет. -Так все же есть? -Может быть. -И Вы можете назвать мне их имена? -Нет. -Почему же? -Я не уверен, что у меня есть враги. -А враги, пишущие стихи? Или записки в стихах. Назовите мне их имена. -Позвольте мне домой позвонить, – Тилль поднял глаза и посмотрел прямо на Хайма. -Зачем это? -У меня дочь там, хочу удостовериться, что с ней все хорошо. -Потом позвоните. Сейчас мне нужно знать все. -Да какого же черта, – Тилль стукнул кулаком по столу, пепельница стоявшая близко к краю подскочила и со звоном упала на пол. Окурки разлетелись по всей комнате. -А вот это бросьте, - Хайм приподнялся и перегнулся через стол, выдыхая прямо в лицо Тиллю. – Это Вы у себя дома по столу стучите, а здесь Вам не бордель, это полицейский участок, имейте уважение к власти. -Пожалуйста, мне очень нужно позвонить, – Тилль уже не кричал и больше не смотрел на Хайма, теперь он с интересом разглядывал окурки на полу. -Звоните, телефон мы у Вас не отбирали, – Хайм продолжал разглядывать легендарного солиста и не мог понять, что его Адель в нем нашла. Он подумал, что обязательно расскажет дочери о сегодняшнем деле, и хоть на некоторое время, но привлечет ее внимание. -Может, Вы оставите меня одного? – Тилль снова посмотрел на инспектора. -Могу и выйти, но комната все равно прослушивается, – Хайм медленно поднялся, не спеша поправил пиджак, поднял пепельницу с пола, поставил ее на стол и вышел в коридор. «Пожалуй, нужно их отпускать, еще менеджер этот, суетиться, обвинений я им все равно не предъявлю, а то не приведи Господь, в суд на меня еще подадут. Денег потребуют»,- думал он, ожидая, когда Линдеман закончит свой приватный разговор. Дверь комнаты для допросов приоткрылась, и Хайм увидел довольное лицо Тилля. -Спасибо Вам, можно продолжать. -Да вы можете идти, я Вас не задерживаю, – сказал он и с удовольствием смотрел, как меняется выражение лица солиста. -Тогда зачем Вы …- Тилль не договорил, буквально захлебнувшись словами, вышел из комнаты, сильно хлопнул дверью и Хайм еще долго с ухмылкой на лице смотрел, как он уходил прочь по длинному коридору.