Сшивание

      Суббота. По коридорам дробью рассыпается бой джембе, отскакивает от стен и потолка, множится гулким эхом. Надписи и рисунки пульсируют в ритме мелодии и разбухают на глазах. Где Табаки раздобыл этот огромный африканский барабан и когда научился на нём играть, никто не расскажет. Рыжий толкает коляску Кошатницы к девичьему корпусу. Его силуэт на фоне взрывающихся цветом изображений резко теряет пестроту. Всё переворачивается с ног на голову. Густые оттенки бледнеют, тёмное становится светлым и наоборот. Кошатница моргает, видение не меняется: Рыжий в чёрном сюртуке и таких же мрачных штанах, котелок растянулся в цилиндр, жилет и нашейный платок стали кроваво-багряными, очки превратились в пустые глазницы черепа, роза на удивительно бледной щеке перекрасилась в чёрный цвет.       Гул барабана нарастает, побуждает сердце биться чаще. Ритм завораживает и внушает бесстыжие желания. Кошатница почти выворачивает голову назад, но не может отвести взгляда от Рыжего. Трепет и дрожь мелодии доходит до бёдер, отзывается сладким спазмом в животе. — Я хочу тебя, барон Самеди, — шепчет она и облизывает пересохшие губы.       Рыжий блудливо щерится во все тридцать два зуба и вкатывает коляску в комнату девушек. Убедившись, что внутри никого нет, захлопывает дверь, раздаётся нескромный щелчок шпингалета. В спальне пахнет шерстью, молоком и сушеными травами. Гул барабана просачивается сквозь закрытую дверь и настырно щекочет сознание. Кошатница не сводит с Рыжего глаз, переминается на коленях, поводя бёдрами, в окружении пушистых пледов и разноцветных подушек. На подоконнике статуэтками застыли три серых кота. Вслед за хозяйкой они пожирают глазами вожака Крыс. А он любуется Кошатницей.       Пончо фиолетово-чёрного цвета скрывает неподвижные руки Кошачьей мамы. Она сама — волна океана: колышется, раскачивается, перетекает. Пепельные пряди на ветру словно щупальца медузы. Кошатница быстро кивает в такт барабанного боя. Острый подбородок клинком рассекает пространство. Распахнутые глаза — лазурное море желания.       Рыжий крадётся. Сюртук, рубашка с жилеткой, штаны падают на пол, очки венчают атласную гору, вслед за ними в другую сторону летит пустая бутылка рома. Испуганные коты роняют банку с подоконника и паркет украшается мозаикой зёрен кофе.       Он устремляется вниз. Огненноглазый хищник, пикирующий с ветки на вкусную дичь. В один миг Рыжий оказывается на Кошатнице. Пончо, платье, колготки, бюстгальтер, трусы пёстрым салютом вверх, пальцы жадно ласкают, мнут бархатную кожу, яростные поцелуи чередуются с укусами. Далекий барабанный ритм будит в их душах нечто звериное, ненасытное и такое древнее, что не имеет имени и формы.       Кошатница вторит мелодии глухим рычанием, проводит зубами по коже Рыжего, царапает, оставляя метки. Косые линии на веснушчатой коже вначале белые, но тут же расцветают пунцовыми татуировками: на щеках, предплечьях, спине. Коты вскакивают со своих мест и ошалело оглядываются. Стены комнаты вибрируют, повторяя узор мелодии, трещинки на штукатурке растут и ширятся. Вот уже вся комната опутана ветвями с прозрачной корой, внутри кроны течёт и бьётся сок цвета крови.       Рыжий обхватывает ладонями груди Кошатницы, резко прижимает их друг к дружке, тянется губами к затвердевшим соскам. Плоды гипнотически манят к себе: тугие ягоды шелковицы, запах мускуса и шафрана, обжигающий жар пульсацией к паху. Дробь барабана сворачивает реальность тёмным свитком и тут же раскрывается ковром разноцветья. Ветер кружит и перемешивает сладковатый аромат тропических цветов и едкий запах дыма. В его торопливых потоках танцуют бабочки — темный велюр с сине-зеленым отливом. Крылья схлопываются и раскрываются искристыми бликами. Живой лоскутный ковёр колышется на стволах деревьев и лианах.       Ветвистые узловатые корни проступают сквозь землю огненными узорами, похожими на сосудистую сеть. Удары барабана множатся, разбегаются многоголосьем, становятся громче. Два, три, пять джембе гудят и перекрывают птичий щебет.       Деревья плачут-кровоточат смолистым алым соком, капли катятся по шоколадным плечам пары, объятых неудержимой страстью. Мужчина и женщина еще хранят в себе черты Рыжего и Кошатницы, но с каждым новым звуком, с каждым витком мелодии их внешность меняется. Волосы девушки становятся каштаново-смоляными. Чёрные пряди мужчины лишь изредка вспыхивают бардовыми всполохами. Руки Кошатницы стремятся наверстать упущенное время: бегут, торопятся, мелькают. Её тело словно льющаяся нефть, бушующая лава. Рыжий пытается её удержать, подмять под себя, но она растекается и тут же сама к нему льнёт. Ногти впиваются в кожу, красный сок смешивается с бисеринками крови. Багряные влажные линии змеями обвивают тела. Его член врывается в горячее лоно уверенно и резко. Толчки подобны лихорадочным конвульсиям, барабаны заходятся в безудержно быстром ритме. Рядом полыхает костёр. Языки пламени взлетают к ветвям деревьев и корчатся в бешеном танце. По ту сторону огня показались тёмные люди в набедренных травяных повязках с копьями в руках. Кто-то бьёт в барабаны, зажатые между ног, кто-то пляшет-подпрыгивает, пытаясь достать рукой вершины языка-пламени. Гул голосов нарастает.       Юноша бросает косой взгляд сквозь пламя, но не прекращает вгрызаться в жаждущую плоть. Огонь отражается в его темных глазах и золотит плечи. Роза уже не на щеке, она лежит между смуглых грудей женщины, алая как рана. Во время объятий шипы царапают кожу их обоих. Мужчина слизывает красные капли и жадно целует женщину в губы. За прозрачной завесой пламени — черные тени и разноголосые крики, среди которых вздымается странная гортанная песня. Черные бабочки летят на огонь и падают, пронзенные искрами. Так должно быть. Смерть — это круговорот жизни и обновления.       Огни сияют в капельках пота на разгоряченных телах любовников, лица искажаются гримасой наслаждения, граничащего с болью. Пальцы сильно сдавливают ягодицы, тянут и выворачивают, добиваясь более глубокого проникновения. Движение вперед — и мужчина с женщиной обмениваются чертами, как можно было бы обменяться украшениями. На Рыжего смотрят его собственные глаза, в которых он отчаялся углядеть что-либо, рассматривая свое отражение в зеркале. Теперь он видит в них себя — ту свою часть, которую боялся и прятал за зелеными стеклами. Назад — и темная морская бездна глаз Кошатницы вновь принимает его в свои объятия.       Огонь всё ближе. Танец отчаянней и горячей. Мужское и Женское соприкасается и перемешивается между собой тянущими полосами сладкого наслаждения и жгучей боли. Люди окружают пару, заключая в центр беснующегося хоровода. Слышится испуганное блеяние ягнёнка, будто плач дитя. Чьи-то руки плещут в огонь из бадьи белую воду. Костёр злобно шипит, выплёвывая пелену сладкого дыма, и заходится ещё выше и яростнее. Огонь и Море бушуют, любя и пожирая друг друга. Извержение вулкана в подводных глубинах. Мир ведёт и закручивается кроваво-чёрной спиралью. Девушка кричит: — Хочешь, убей меня, только люби! Я хочу быть только твоей...       По её скуле стекает алая капля, не похожая ни на землянику, ни на зёрнышко граната. Остро-солёная капля крови, знакомый сопровождающий и вестник боли. Между языков пламени танцуют тёмные паучьи лапы. Гул поющих голосов прорывают резкие выкрики старого шамана. Люди останавливаются и замирают лоснящимися изваяниями.       Пламя приседает, низко пригибается к земле, разбегаясь в стороны ползучими побегами, и вновь вскидывает к небу языки, длинные и красные. Фигура за завесой пламени делает выпад копьем, острое жало наконечника вспыхивает — в этот миг Рыжий продвигается вперед, будто нож, вспарывающий живую плоть. Огонь заполняет поляну, обжигая лианы, свисающие с ветвей, и запах дыма становится горьким и пряным. Вспышка ослепительно-белой боли и пронзительного блаженства доходит до сердца Кошатницы и возвращается по связавшей их пуповине к животу Рыжего, пульсирует в их венах, бьется в ритме барабанов и всполохах костра. Юноша хватает ртом воздух как рыба, выброшенная на берег, выпотрошенная, опустошенная. Девушка резко обмякает в его руках, по её щекам текут слёзы. В тот же миг пламя затихает и покорным псом ложится к ногам. Силуэты смуглых людей превращаются в причудливо искривленные стволы деревьев. Смолкли барабаны, и вместо них льется тихое журчание одинокой свирели.       Кошатница с трудом подползает ближе к ногам Рыжего и затихает там, свернувшись в напряжённый комок. По внутренним сторонам её бёдер течет кровь. Рыжий разворачивается и обнимает ее, чувствуя, как то неистовое и жуткое покидает его разум. Лианы и цветы кажутся плоскими, как рисунок на стене, а мох делается разноцветным и непонятно податливым. Юноша берет его в горсть и весь пласт тянется за рукой. Он приваливается щекой к плечу Коши. В кулаке зажата ткань пледа. Они в спальне. Глаза Рыжего полны тревоги: — Всё в порядке? Ты как? Кошатница судорожно приподнимается, нагибается к своему тазу, внимательно всматривается вниз, принюхивается. Поднимает голову и прислушивается к ощущениям внутри себя. — Всё хорошо, Рыж, всё хорошо. А знаешь, — она задумчиво кусает нижнюю губу, шепчет: — мы теперь связаны ещё сильнее. Я почувствовала что-то такое... Как будто... — Как будто... Что? — Словно кто-то острой иглой пронзил и нанизал нас на одну нить... Как две бусины... — Да, я тоже это почувствовал. — Ты был страшным, — Кошатница грустно посмеивается и прижимается щекой к груди Рыжего. Он усмехается в ответ. — Это было... Странно. И дико.