Сшивание

      Кошатница восседает на своём матрасе, величественная, закутанная в клетчатый коричнево-красный плед. По бокам два кота, словно телохранители, стерегут покой хозяйки. Третий — на её плечах, обернулся живой мантией цвета пепла. В зубах Кошачьей мамы незажженная трубка. Глаза загадочно блестят, на губах довольная ухмылка. Донья мафиозного клана. Она ждёт своего ненаглядного василиска… Ящера в янтарной чешуе. Свою Жизнь, Любовь и Смерть. Мама Бриджит отдыхает. Барон Самди придёт с минуты на минуту.       Вот он открыл дверь и плавно проскользнул в спальню. Яркий, как карнавал в Мексике. А всё потому что сегодня, здесь и постоянно у них выходной. Аццкий праздник и нехило-двинутый отжиг.       Расстёгнутая тёмно-малиновая рубашка, подтяжки с символами Венеры и Марса на голую грудь, обрезанные у колен штаны в кислотную жёлто-зелёную полоску, куриные косточки нимбом вокруг сурового Анубиса, всполох огненных волос, дразнящая роза на щеке, зелёные глазницы очков и улыбка чеширского кота.       Кошатница жмурится от удовольствия и кивком приглашает сесть рядом. — Как дела? — Привет. Да всё норм. Один весельчак-извращенец втихую накормил Курильщика китикетом и все теперь сидят, ждут, когда ему схудится, — Рыжий плюхается на край матраса и лениво позевывая, потягивается. — Да-да, слышала, когда котиком мимо пробегала… Ты еще хвастался своими гастрономическими подвигами на ниве кошачьих кормов, — Кошатница откидывает плед в сторону, коты расступаются, и Рыжий ныряет поближе к ней. — Это не подвиги, — он, лёжа на животе, подтягивается руками повыше и хищно целует Кошачью маму. Какое-то время слышны только влажные сочные чмоки и нежные постанывания. Коты совершают вокруг парочки магические перемещения, трутся боками, стелятся, наметают пушистыми хвостами потоки нежности. Рыжий отрывается от поцелуя и переводит дух. — Русалка рассказывала, что тоже китикет ела и даже по вкусу различает, а Лео вообще краску жрал. Кошатница улыбается и кивает в сторону блюда на своей тумбочке. — Хочешь хурму? — Давай, — Рыжий тянет руку, берёт самый большой и спелый фрукт, смачно кусает. — Ммм, пища богов! — ноги Крысиного вожака показались из-под пледа и весело шевелят пальцами в носках мозговзрывательной расцветки.       Об этом аксессуаре можно было бы сложить отдельную поэму: чёрный мысок, жёлтая стопа, красная пятка, подъём в чёрно-белую полоску и голубой верх в малиновый горошек. Кошь завороженно разглядывает танцевальный красочный спектакль ног, затем принюхивается и морщит нос. — Ой, носки у тебя сегодня особо ароматные, — виновато хихикает и утыкается лицом в плечо Рыжего. — Это у тебя началась стадия обостренного обоняния, про которую ты мне рассказывала? Если мешают, могу снять. — Не знаю… Мне и раньше этот запах не нравился, — Кошь кусает хурму в руке Рыжего. — Сними пожалуйста, если не сложно, и в пакет положи. А взамен можешь мои надеть. Рыж, стушевавшись, оглядывается в поисках пакета, тут же находит рядом с собой целлофановый, слишком маленький, чтобы внушить серьёзное опасение. Снимает носки, и держа пакет подальше от себя двумя пальцами, быстро запихивает носки в него, словно бактериологическое оружие или радиоактивный предмет. Завязывает узел на пакетике и хихикает: — Бедняжки наконец обрели счастье. Теперь они будут заняты друг другом и абсолютно безопасны для окружающих, — Рыжий бухается на подушку рядом с Кошатницей, чуть не придавив одного из котов. Застывает, всматриваясь в руку Кошачьей мамы, что показалась из-под пледа. Тонкая, будто сухая корявая ветка, неподвижная и слишком прозрачная. Рыжий берёт её в свои ладони и начинает растирать. — Ты как сегодня? — Я? В целом ничего… Вот вчера у меня весь день грудь чесалась, а сегодня не чешется,  — Кошатница смотрит, как Рыжий решительно и упорно массирует её руку, и пытается насладиться зрительной картиной, потому что почувствовать прикосновение никак не получается. — С Рыжей сложно. Иногда мне кажется, что она вообще с другой планеты. Трещим с ней по душам, о добром и вечном говорим, а потом — бац, и как будто топором перерубает. Словно иностранцами становимся по разные стороны баррикад. Я ей одно, а она мне совсем другое. Кошатница наблюдает, как Рыжий принимается массировать её вторую безжизненную руку, опускает голову ему на плечо. — Я заказала Русалке пончо. Помнишь, как я тогда говорила? В разноцветную радужную полоску, — она трётся щекой и носом об плечо Рыжего, совсем по-кошачьи. — Рыжик, возьми носки в шкафу, рядом с матрасом Крысы, справа, самая нижняя полка. Рыжий играет с котом, вытянув ногу и шевеля пальцами перед его мордой. После слов Кошатницы он рассеянно оглядывается на шкаф, потом смотрит на свою ступню и пожимает плечами: — Твои мне на руку налезут разве что. — У меня есть тянущиеся носки. Они растягиваются почти как презики. У тебя какой размер ноги? — Расслабься, коть, мне и так не холодно, — Рыжему вдруг представилось, что вместо носков на его ноги натянуты презервативы, и он гогочет и покатывается со смеху. — Чего ржёшь? — Кошатница уже сама готова рассмеяться без причины, она садится прямее и заглядывает ему в глаза. — Представляю носки-презики. Надел на ногу — носок, надел не на ногу — презик. Кошатница наигранно хмурится, пытаясь сдержать хихиканье, грозно выводит: «Антисанитария!» и тут же прыскает со смеху, уткнувшись Рыжему в плечо. Крыс дурашливо лыбится, обнимает её ещё крепче и возражает: — Ну ты чего? Не один и тот же! Просто представь: такие дежурные выручай-носки в упаковке. Лежат себе в кармане. Кошатница продолжает смеяться. — Знаю я тебя! Ты же такой практичный и бережливый, точно будешь использовать их многократно и универсально… — Вот зря ты так. В ношеных презиках могут быть дырки, — Рыжий, смешно выпятив нижнюю губу, поправляет плед.       В этот момент все три кота, навострив уши, разом оборачиваются к двери. Кошь шикает, Рыжий ныряет под покрывала и совершенно теряется в ворохе тряпок и одеял. Через несколько секунд в комнату входит Русалка. — Не спишь ещё? — Русалка приветливо улыбается, но её голос виновато дрожит. Она берёт со спинки стула свой свитер, достаёт из шкафа пижаму, — Тебе помочь? Котов покормить? Кошатница с отсутствующим видом смотрит в окно, с трудом сдерживает улыбку и тихо, вкрадчиво выводит: — Не надо. Уходишь Туда? — Да. Но… — Рыжая тоже с Ними? — Да, прости, мы тебя совсем забросили, и Крыса… — Пустяки, я привыкла. Иди. Русалка собирается сказать ещё что-то, но Кошачья мама резко оборачивается, включает холодный свет глаз-прожекторов, и та поспешно выпархивает из спальни. Через две-три секунды комнату оглашает взрыв приглушённого хохота. Отсмеявшись, Кошатница наблюдает, как Рыжий, довольный и раскрасневшийся, выползает из-под вороха одеял. — Слушай, Рыжик, вообще, прикольная идея с носками-презиками. Их же и для других целей можно использовать. Например, в качестве напальчника, или как шапку. Или… Чего бы ещё придумать? — Еще? Мини-аквариум, как герметичный контейнер для всяких мелочей, причем это будет не пакет! — Крыс весело хмыкает. — Как грелку, как ортопедическую подушку, если её наполнить крупой, или как шарик, ну это классика. Я могу продолжать до бесконечности, — Рыжий вдруг резко замолкает и становится серьёзным. — Скажи, я должен знать, о чем вы там говорили с Рыжей? Кошатница качает головой. — Нет, не хочу сейчас о ней! Рыжая сама не знает, чего хочет. Вряд ли мы можем ей помочь. Давай устроим мегадрайв? В запасе ещё целая ночь! — Кошатница мурлычет и тянется губами к уху Рыжего — А кто мой душистый секси Крысёнок с пушистыми колокольчиками? — локоть Кошачьей мамы нажимает кнопку Play на магнитофоне.       Музыка пушистыми волнами бьётся о стены спальни. Шары оригами под потолком раскачиваются в такт мелодии. Снаружи окон будто кто-то задернул непроницаемые чёрные жалюзи, разделяя реальности надвое: внутри комнаты и вовне. — Делайте ваши ставки, господа… Ставки сделаны. Ставок больше нет! Три серых кота сидят возле узкой стеклянной банки, на дне которой виднеется толстый шмат колбасы. Шею каждого усатого террориста украшает шёлковый бант: зелёный, синий, красный. Лапами коты пытаются выловить лакомство из банки. Морды у них при этом совершенно бандитские. Тут же завязывается потасовка с рычанием и оплеухами. В конце-концов одному из котов удаётся когтями подцепить колбасу, и он убегает с добычей в угол комнаты, в то время как два оставшихся продолжают выяснять отношения. Рыжий старательно изображает возмущение. — Ну нет! Ты опять выиграла! Так нечестно. Ты знала! Да?! Подыграла Сэнсэю, признайся?! — Это невозможно, Рыж! Всё честно! Продолжай… — Да с удовольствием! Как музыкальный инструмент, как накладное пузико (ну мало ли!) или накладной… Хм… Бюст (у нас тут всякие товарищи есть), как надувной мяч, как спасательный круг…       Музыка пульсирует раскатистыми битами. Под одной из книжных полок покачивается на ветру раскрашенный бумажный воздушный шар. Кошатница сидит, подставив Рыжему щёку. Он старательно вырисовывает красной шариковой ручкой на её скуле лепестки мака. — Как глобус, как голова человека из одеял, когда нужно куда-то незаметно свалить и сделать вид, что ты спишь… Как бомбочка с краской, как противопожарное герметичное ведро с водой… Как тренажер для легких! Кошатница морщит нос, кончик ручки щекочет щёку. Она слушает Рыжего со всё нарастающей теплотой в сердце и внезапно понимает, что ей никак не угнаться за его живым воображением. Эта мысль неожиданно приводит её в восторг, и раскрасневшаяся Кошь вновь смеётся, а Рыжий продолжает перечислять: — Как резиновый жгут, как одноразовую оболочку для тарелок, как украшение комнаты… Кошачьей маме хочется внести свою лепту, она усиленно соображает и подхватывает: — Как горшок для цветов, домик для маленьких зверьков, косметичку… Рыжий смотрит на Кошатницу с умилением, шепчет: «Домик для зверьков…» и тихонько целует её ухо.       Кошатница наблюдает, как Рыжий запускает под потолок бумажный самолётик, с хвоста которого вниз сыпятся серебряные блёстки-конфетти, заполняя комнату искристым ощущением волшебства и праздника. Мелодия перекатывается из стороны в сторону, обволакивает тёплыми потоками, затягивает в водоворот тягучих струй.  — А про посуду? Говорил? — Говорил. — Эх! — с досадой вздыхает Кошатница и по-детски морщит лоб. Рыжий сдувает с ладони оставшуюся горсть блёсток, они облепляют волосы и плечи Кошачьей мамы, словно рой светлячков. — А как мусорный мешок? — Не говорил. Рыжий смеется и валится на матрас, увлекая за собой Кошатницу. — Как намордник. — Кляп! — И кляп, детка.       Шёлковые ленты от кошачьих бантов летят серпантином по комнате. Музыка стучит в висках, перекликаясь гонгом с сердечным пульсом. Кошь танцует, сидя на тумбочке, изгибаясь всем корпусом и покачивая головой. — Как устрашающую маску… Если отверстия проделать. Ну, с отверстиями число вариантов стремится к бесконечности. Первое что в голову приходит — трусы! — С отверстиями ваще любая деталь гардероба! Рыжий присоединяется к танцу Кошатницы, стоя напротив. Их головы, плечи и спины ведут одну волну, вторя и продолжая движения друг друга. Котики играют со шнурками от кед Рыжего, поднимая в воздух вместе с пылью и шерстью блестящее конфетти. Носы Кошатницы и Рыжего встречаются и, не прекращая танца, страстно трутся и ласкают друг друга. Крыс, касаясь верхней губой щеки Кошачьей мамы, шепчет: — Как покрытие абажура. Наверно сойдёт. Основа для снеговика! Кошь шумно-шипяще выдыхает: — Основа? — Снегом шарики облепить! Не всегда же снега много. Как форму для пудинга. — Как форму для гипсовых вазочек и всякого такого… Дырку только потом просверлить. — Как форму для мыла. Для безопасной ловли опасных мелких тварюшек! Например, ос или шершней… Кошатница отрывается от кружки с ряженкой. Над её верхней губой нарисовались молочные усы. Рыжий слизывает их. Кошатница не обращая особого внимания, задумывается, сдвинув брови. — Жало проткнёт наш носочек насквозь! — Проткнет, но не сразу. — И как же их так безопасно ловить-то? — Надел на руку — накрыл, не касаясь, немедленно вывернул. — Слооожна! — Не-а, две секунды — и оно в мешке. Как если носок с руки снимать другой рукой. — Ну может быть, надо приноровиться сначала…       Рыжий с Кошатницей лежат в обнимку на матрасе. Крыс держит навесу гимнастический обруч, увитый дождиком. Коты друг за дружкой прыгают в круг и мчатся обратно. Музыка закипает и пузырится радужными сферами, на щеке Кошатницы поблёскивает кружок конфетти в маковых лепестках. — Еще можно как штамп использовать… — А штамп как? — Кошатница подбородком тихонько считает-проводит по рёбрам Рыжего туда-обратно. — Ну, нарисовал что-то краской, прижал пузырь с крупой, перенёс на другую поверхность три раза. Или на сколько там краски хватит. — С крупой? Тогда же точечки будут… С мукой тогда уж. — Ну, с мукой. А саму муку от моли там можно хранить. Причём такой штамп годится для круглых и кривых поверхностей.       Коты гоняют по спальне воздушные шарики из презервативов. Мелодия набирает обороты. Рыжий щекочет Кошатницу, она визжит и слабо отбивается. — Как модель воздушного шара. — Как резерв воздуха при нырянии. — Как снаряд с зажигательной смесью! Один из котов протыкает когтем шарик, оглушительный хлопок разрывает на мгновенье узор мелодии. — Как средство убийства человека, когда носок на всё лицо и голову натянут и зажмут! Рыжий после слов Кошатницы вздрагивает, в его глазах пакет расширяется и накрывает мертвенной чернотой. — Ну… В общем, да… Кошачья мама смотрит на Рыжего с испугом, вся съеживается и закусывает губу. Она пытается как можно быстрее придумать что-то позитивное. А в это время Рыжий сосредоточено прогоняет образ презерватива, что неотвратимо ползёт снизу вверх по животу и жаждет засосать лицо. — В качестве реанимации! — И как шприц для украшения торта! Восприятие Рыжего тут же цепляется за последние слова и пытается удержать образ торта, чтобы прогнать мысли о презервативе-предателе. Лакомый десерт рисуется воображением легко и очень живо: Кошачья мама придвинулась вплотную, предоставив для обзора грудь, соблазнительно показавшуюся в вырезе платья. — Я тут! Твой тооортик… — Ммм, какие кремовые розочки! Я хочу вишенку, — урчит Рыжий, наклоняется и полностью высвобождает грудь из лифчика. Тут же тянется и нежно кусает один из сосков, играет им, всасывает глубоко в рот, отпускает, вновь начинает щекотать кончиком языка. Кошатница томно стонет, выгибается и подставляет другую половинку. Ласки повторяются, затем Рыж обхватывает ладонями обе груди, покрывает их сотней поцелуев, стискивает и зарывается носом в ложбинку между ними, как в мягкую подушку. Поднимает глаза и встречается взглядом с Кошачьей мамой. — УррУуррр… Как же я люблю твои сиськи! Кошатница переливчато-звонко смеется. — А я люблю, когда ты их ласкаешь. А ещё… Когда ты их называешь по-разному, нежно. Прямо теку вся. Рыжий щиплет твёрдые соски, плотоядно облизывается и мурчит: — Сисечки, классные титечки, титюлечки, сисипусики, самые сладкие сиси на свете! Кошатница запрокидывает голову назад, быстро шепчет: — Ещё, ещё! — Сосулечки мои, тити славные, сисимилии… — Ооу… Вот когда ты говоришь такое всякое, у меня внутри там танцует, сжимается и пРРРыгает всё… — Сейчас поищем, что там у тебя такое пРРРыгает… Внутри, — пальцы Рыжего бегут по животу Кошатницы, спускаются ниже, делают круг вокруг ягодиц, раздвигают бедра и подбираются к шелковому кошачьему пушку. Кончики пальцев осторожно раздвигают губы, гораздо горячее тех, что Рыжий сейчас целует, пальцы проникают глубже… Движения сливаются с ритмом раскачивающей мелодии. Кошатница ластится, прижимаясь тазом к Рыжему, языком щекочет его шею, шумно дышит в ухо, шепчет-шелестит: — Ещщщё… Говори что-нибудь… — Мы вместе… Одно целое… Без тебя мне пусто, я как будто недоделанный… Моя вселенная! Лампочка потолочного светильника несколько раз быстро мигает и гаснет. Рыжий чувствует, как горячая плоть содрогается и пульсирует под его пальцами. По спине Крыса тут же пробегает сладкая дрожь, заставляя его целовать Кошь более яростно. Кубометры плещущейся музыки заполняют комнату вслед за воцарившейся темнотой. Расстегнутое платье упало вниз и превратилось в пояс. Свободной рукой Рыжий пытается расстегнуть молнию на джинсах, промахивается, теряет равновесие, но не замечает этого в угаре нахлынувшей страсти. — Мой тортик, наверно, с ромом… Или с кокаином… У меня крышу сносит! — Крыс наконец побеждает молнию и выпускает член на свободу. Он входит в неё сильным напарывающим движением. Одеяла, шерсть, блюдце с косточками от хурмы, смятые страницы журнала, наволочка подушки, матрас — всё смешалось, наползает на головы, путает ноги, бьётся под ребра, но при этом совершенно не мешает и не имеет значения… Ураган захлёстывающих чувств и движений навстречу друг другу несёт высоко вверх и почти касается грани безумия. Кошь то стонет, то визжит на высоких нотах, кусает плечи Рыжего достаточно ощутимо, бьётся в его руках и рычит: — Ты мой Рыжик. Да… Ещё… Да… Трахни меня… Глубже… Да… Да… Люблю тебя… Люблю… Самый лучший… Единственный..... Оооуу… Еее, — Руки Рыжего поддерживают Кошачью маму под бёдра, она верхом на нём скачет в безумном галопе, волосы растрепались и стоят дыбом, груди с набухшими сосками колышутся и совершают почти летучие круговые движения. Глаза Кошатницы горят сумасшедшим огнём. Рыжий тянется и пальцами раздвигает волосы на ее лобке. Всё убыстряясь в дикой пляске движений, он теребит мягкие скользкие складки губ и то место, где прячется клитор. Кошачья мама протяжно взвизгивает, скулит, доходя почти до ультразвука, и вся заходится в конвульсиях. — Кошь… Мое счастье… Моя!.. — Рыжий весь превратился в движение, устремленное вглубь, в ядерную ракету, наведенную на цель. Взрыв застилает мир ослепительно-белым светом, разрывает на кусочки, до слез, до исступления, до замершего на миг сердца. Маятник жизни трогается, а миг всё длится. Рыжий утыкается носом в плечо Кошатницы, закрывает глаза, но тут же порывается подняться. Коша останавливает его, придерживает локтем, носом проводит по волосам, будто гладит. Рыжий не сопротивляется. Довольный до невозможности, он кладёт голову на её грудь, стискивает в объятьях. На подоконнике кот вальяжно потягивается, выставив вперед передние лапки. За окном чёрный, чужой, холодный мир. Комната залита серебряным сияющим светом и будто бы вся пропитана нежным мурчанием. Норка кошки и василиска. Кошатница шепчет Рыжему на ухо — пушистыми волнами по коже, шорохом пожелтевших страниц, шумом дождя: — Я постараюсь сохранить и вырастить то, что ты мне подарил. Наш новый мир… Мой муж…