Много шума из ничего

Драко нашел ее возле дальних стеллажей в библиотеке. Гермиона сидела на полу, а рядом были разбросаны фолианты. Если бы не увидел сам, никогда бы не поверил, что Грейнджер может отстраненно смотреть на беспорядочно наваленные книги. Он молча подошел и сел рядом. Супруга прерывисто выдохнула, но ничего не сказала. Малфой с трудом сдержал желание обнять ее – такую маленькую и потерянную. Потерявшую стержень – веру в его виновность. Он понимал, что это чревато срывом. Недоверие и ненависть к нему помогали Гермионе держаться в перевернувшейся реальности. Ничего из того, что составляло ее прошлую жизнь, теперь не существовало, большая победа обернулась пшиком, ее друзья – оплот и тыл – погибли, и все, что связывало ту и эту Грейнджер, – он, Драко Малфой, школьный враг. – Невилл в Азкабане? – в вопросе не было ни злорадства, ни любопытства, ни даже вежливого интереса – полное отсутствие эмоций. – Нет, в Министерстве. В камере предварительного заключения, – Драко охотно включился в диалог. Снова стало тихо. Каждый думал о своем. Через какое-то время она опять заговорила: – Я просмотрела несколько книг. Похоже, то, что… со мной произошло, необратимо. Если бы остались какие-то маркеры, мозг мог бы воссоздать хоть часть воспоминаний, но маркеров Невилл не оставил. И не навел ложных воспоминаний. Отсюда потерянность во времени. Я не могу осознать, что между вчера и сегодня прошли годы. Сказанные выверенно спокойным голосом слова резали глубже Сектумсемпры. Ответить было нечего – пожалеть, посочувствовать? Нет, Гермиона точно не хотела жалости и пустых слов, а передать вербально всю глубину своих переживаний Драко не сумел бы. Да и не нуждалась она в его переживаниях, если быть честным. – Ты допрашивал Невилла? – задала вопрос, чтобы между ними не висела тяжелая тишина. – Определил в камеру и сообщил Кингсли. Допрос завтра. – Я могу присутствовать? Вообще-то не могла ни по каким правилам. Но Драко был сам себе начальником. Да и случай они рассматривали беспрецедентный. – Нет, но если хочешь, я тебя возьму. – Хочу. Драко кивнул. Это, наверное, даже хорошо. При ней нужно будет держать себя в руках. Мало ли что взбредет в голову сделать с человеком, лишившим его всего. Раз уж они сидят тут и разговаривают как люди, он должен ей сказать: – Я не буду тебя удерживать. Захочешь – уйдешь. Только не сейчас. Когда родится сын и вокруг станет поспокойнее. Гермиона неопределенно пожала плечами. – Пусть малыш останется со мной. Ты… не любишь его. Он тебе не нужен. – Я… она… ждала его? – Да, очень. Ему ответом был вздох. Он решил объяснить свое видение ситуации: – Я не гоню, не думай, если ты останешься с нами, мы будем… – он не стал договаривать, чтобы не спугнуть шаткое нечто, установившееся между ними. – Просто не хочу держать тебя заложницей чужих тебе обстоятельств. Гермиона молчала несколько невероятно долгих для Драко минут, он уже испугался, что все испортил, когда она подала голос: – Я обдумаю твое предложение. Еще есть время. А сейчас пора спать, – не говоря ни слова больше, она двинулась к выходу из библиотеки, оставив Драко сидящим на полу за дальними стеллажами. Гермиона легла в постель, но уснуть у нее не получалось. Слишком много мыслей. Те, которые касались признания факта потери памяти, она отогнала в дальний угол. Просто не сейчас! Это может ее добить. Она напросилась на допрос, потому что нужно было уложить произошедшее в голове. Конечно, ее мозг снова начнет искать подвох и строить теории. Где-то в глубине души она уже признала правоту Кингсли и Малфоя, возможно, это произошло с ней даже не сегодня, но так хотелось, чтобы все оказалось по-другому! Хоть Гермиона и обещала не торопиться с обдумыванием предложения Драко, оно не шло из головы. Заманчиво было оставить эту чужую ей жизнь и начать с чистого листа. Вот только… чем этот лист заполнить? Возвращать память родителям спустя столько времени, особенно в свете того, что переживает сама, было страшно. Грейнджер не работала так топорно как Невилл, воспоминания не удаляла – спрятала их глубоко и заменила навеянными, но человеческий мозг – сложнейшая машина, если что-то пойдет не так, ей не хватит знаний починить. Да и… чего таить от себя? Гермиона боялась реакции отца и матери, когда (если) они узнают, что сделала дочь. Прочувствовав, что такое Обливиэйт, на собственной шкуре, она уже не была настолько уверена, что поступила с ними правильно, но сделанного не воротишь. Вариант воссоединения с родителями Гермиона однозначно отмела. Уйти в магловский мир самостоятельно? Кем она там станет без нормального образования? Начинать с нуля без почвы под ногами? Пойти работать, чтоб обеспечивать себе возможность учиться? Гермиона Грейнджер – официантка или посудомойка? Нет, увольте, ей чувство собственного достоинства не позволит так опуститься. К тому же Кингсли прозрачно намекнул, что находиться вне защищенных мест ей пока не стоит, не все приспешники Волдеморта обезврежены, и опасность поджидает за каждым углом. Остаться в магическом мире? Но от нее все будут ждать поведения, поступков и уровня знаний той Гермионы, а она... не та. Грейнджер всего несколько часов пытается ужиться с мыслью, что та другая реально существовала и пережила все, чего она не помнит, а уже едва не сходит с ума! Как ужиться с незнакомой личностью в себе? Существовал вариант остаться здесь – в замке, где каждый камень ей ненавистен, где ее пытала сумасшедшая Беллатрикс, где жила семья… частью которой она сама внезапно оказалась. И это было невозможно принять, хоть перспектива взять у жизни тайм-аут выглядела привлекательнее остальных. Принять факт материнства, как бы дико это ни звучало для вчерашней школьницы, и посвятить себя ребенку. Но этот ребенок – ребенок Драко Малфоя и, похоже, был дорог ему, тогда как она… не знала, что именно чувствует и чувствует ли вообще что-то. Ей стерли память, почему исчезли чувства?