Мятные перья

      Провести рукой по мягкому корешку, полной грудью вдохнуть, кажется, один из лучших ароматов — книжный. Девушка, стоящая напротив стеллажа, лишь ласково улыбнулась, размышляя, что бы взять на эту неделю домой. Книги для нее — одно большое хобби.       Городская библиотека Лиона всегда радовала своей атмосферой, и ведь это самая обширная библиотека во всей Франции. Иногда казалось, что ничего не может быть лучше таких моментов наедине с собой и какой-нибудь заманчивой историей.       Николь Ру всегда проводила много времени среди книг: ее мама была библиотекарем и любовь к чтению дочке прививала с самого детства. Да и маленькая, нескладная девчушка в смешных очках всегда была объектом насмешек сверстников. Типичная история. Такая же, как у многих. И каждый такой ребенок, в чем-то искалеченный обществом, искал утешения — Николь нашла его в шелесте страниц и аромате времени.       Время ее юношества бежало незаметно за просмотром новых, невероятно интересных проз и стихов, она даже пробовала писать что-то сама. Со временем появились друзья, такие же поклонники литературы и просто уютного времяпрепровождения. Они часто собирались все вместе: Николь, Марк, Юджин, Элиза и Катрин. Всего пять ребят, каждый в своем собственном мире, нашедшие друг друга. Кому-то больше нравилось рисовать, Марк уже занимался искусством профессионально, а Элиза нашла себя в приготовлении самого лучшего кофе, казалось, во всем Лионе. Все друзья Николь были яркими и сильными, раньше она думала, что среди них — лишняя. И только со временем пришло понимание, что Ру просто немного другая, более мягкая, более нежная. И ее свет не такой, как у них. Он ласковый и приглушенный, не обжигающий.       Выбрав себе спутницу на следующие несколько дней, девушка отправилась к стойке регистрации. Взгляд невольно цеплялся за пустые столы. Раньше, когда она еще была поменьше, тут всегда было многолюдно. А сейчас… Все изменилось. Книжки появились в электронном формате, так зачем куда-то ходить, если можно прочитать что-то не выходя из дома?       По улицам спешили прохожие, большинство в черных легких куртках, хоть уже и стояла весна, на свежем воздухе все еще было недостаточно тепло. В голове вяло текли мысли о будущем двухнедельном приключении в Милане, куда друзья собирались поехать на машине Катрин. Это было их маленькой традицией, два раза в год выезжать куда-нибудь небольшой компанией веселых студентов. В этот раз выбор остановился на Италии.       Следовало еще собрать чемодан, сходить в парикмахерскую и подровнять волосы. Вообще Николь могла со стороны даже сойти за мальчишку: короткие пряди, легкая серая курточка, черные джинсы и светло-зеленые кеды — самая непримечательная, как казалось самой девушке, внешность.       Легкими, небольшими шагами добежать до ближайшей остановки и дальше автобусом до квартиры Элизы. Сейчас она жила у нее, а свою сдавала. Мама умерла полтора года назад, почти сразу после поступления в Лионский университет. Отца у нее не было. Как и других родственников.       Николь птицей выпорхнула из набитого автобуса на Луи Блан, прошла вдоль деревьев до квартиры, коснуться дверного звонка, чтобы раздалась приятная ушам трель.       Из дверного проема высунулась недовольная, взлохмаченная и заспанная голова ее Элизы.       Воздушный смех и недовольное сопение — соседка Николь всегда умела эффектно появиться.       Вечер прошел скомкано и в судорожных сборах. Утром они уже выехали. Шесть часов езды, а потом еще необходимо было заняться поисками отеля. Никто так и не забронировал места. Впрочем, это вызывало лишь улыбку. Злиться все равно не получалось.       Дорога вышла слишком тяжелой, даже несмотря на то, что Катрин менялась с Марком, чтобы отдохнуть. Пока ехали, все-таки смогли найти отель — Семпионе. Цена, хоть и была высокой, не «кусалась», как в других местах.       Сняли всего две комнаты — одну для девочек, а вторую для парней. Мебель была из приятного светлого дерева, а кровати застелены ярко-алым. Вот уж точно, цвет Италии! Красный. Насыщенный и жаркий. Николь буквально рухнула на мягкий матрас, даже не разуваясь. Одна нога смешно свисала, чем Катрин не преминула воспользоваться и легонько шлепнула свою подругу по голени.       Из вечерней программы — только прогулка по магазинам и посещение какой-нибудь столовой. И уже завтра, с новыми силами, они отправятся на экскурсии, посмотреть знаменитые готические соборы. Жизнь определенно была прекрасна! А настоящая итальянская паста с морепродуктами — и того лучше!       Уже утром следующего дня оказалось достаточно тепло, чтобы вместо куртки надеть легкий белый свитер. Поддавшись настроению, Николь подвела глаза и мазнула помадой по губам. Подхватив сумку, побежала к стойке ресепшена, чтобы сдать ключи на время прогулки. Ее уже ждали снаружи, размахивая руками через окно, выходящее на улицу.       Ближе всего для изучения был парк, и дружной гурьбой весело гомонящие ребята отправились туда.       Прекрасные деревья с тяжелыми кронами, солнечные лучики, пробивающиеся сквозь листья и играющие на асфальте. Повинуясь желанию и замерев на несколько минут, наслаждаясь общей атмосферой, Ру выдохнула полной грудью сладковатый воздух. Внимание привлек неожиданный вскрик со стороны. Друзья сидели на лавочке неподалеку и что-то бурно обсуждали, смотря в телефоны. Марк поправлял красный шарф и ругался, кажется, азартнее всех. Тихо посмеявшись, Николь еще раз оглядела парк и на одном из самых дальних деревьев приметила маленькую белочку. Буквально через несколько мгновений она уже была рядом с включенной камерой на телефоне. Но маленькая проказница прыгала с дерева на дерево, уводя Николь все дальше от друзей.       Обойдя дерево со стороны, девушка уже была готова поймать в кадр замеревшую пушистую проказницу, но остановилась, с удивлением обнаружив, что за животным наблюдает не одна.       Прислонившись спиной к дереву, рядом стоял молодой мужчина. Девушка не осталась незамеченной. Серые суровые глаза, как показалось Ру, очень уставшие, наблюдали за ней даже слишком пристально. И, наверное поняв, что ничего интересного не будет, мужчина все также спокойно перевел глаза обратно на живописные картины парка.       — Souvent sur la montagne, à l’ombre du vieux chêne, au coucher du soleil, tristement je m’assieds; Je promène au hasard mes regards sur la plaine, dont le tableau changeant se déroule à mes pieds*. — Строчки стихотворения легко вспылили в памяти.        — Что ты там прокартавила? — Резкий поворот головы в сторону француженки, от чего длинные волосы слегка взметнулись. Неловкое молчание лишь больше напрягло Николь, неизвестный подошел к ней поближе. — Ты вообще на английском разговаривать способна?        — А, да… Извините, — Ру немного сконфузилась и отвела глаза в сторону. Щеки начали гореть. — Просто Вы мне очень напомнили… И… И я не удержалась…        — Стих, — он утверждал, не спрашивал. И уже как-то издевательски протянул: — Умная и культурная?        — А? — удивившись и не поняв вопроса, немного замялась. — То есть? Извините…        — Понятно все с тобой. Что ты сказала до этого, француженка?        — Я не смогу перевести… — Серые глаза уже снисходительно смотрели сверху. Он оказался неожиданно высоким.        — Я и не прошу мне переводить. Название скажи.        — Одиночество, Альфонс де Ламартин. — Голос совсем сел от неловкости положения. Она не думала, что он услышит. Она вообще не думала, что будет ввязана в диалог с кем-то! Так стыдно…        — Одна тут? — Неожиданный вопрос поднял волосы на затылке. Испуганные, огромные черные глаза смотрели на мужчину с таким ужасом, что он не мог не усмехнуться. — Не бойся, насиловать или убивать я тебя не собираюсь. По тебе же сразу видно, что ты туристка. Потерялась?        — Н-нет, — сглотнув, она продолжила: — Я здесь с друзьями. И я не потерялась. — Набравшись смелости, посмотрела прямо в насмешливые серые глаза. Они глядели на нее так внимательно, казалось, что изучали и фиксировали каждую эмоцию или черту лица. И, как бы не было стыдно признавать, она правда не помнила, как ей возвращаться. Это было так ярко написано на ее лице, что мужчина скептично хмыкнул.        — Имя. — Не просьба. Сказано командным тоном. Неизвестный явно потешался над ней, а она ничего и сделать не могла, будто примерзнув к земле.        — Николь Ру, — неловко было вот так представляться, но ей все же хватило решимости спросить: — А Ваше?        — Скуало, фамилию тебе знать не обязательно. — Развернувшись, он посмотрел на нее через плечо. — И чего стоишь? Живее ногами перебирай.        — Но… — Возникать было хоть и страшновато, но она же не просто так сюда пришла. — Подождите, пожалуйста! — Недовольный взгляд Скуало, казалось, может расплавить ее. — Можно я сфотографирую белочку?        — Ты! — Сказано было до того громко, что Ру невольно вжала голову в плечи. — Сумасшедшая! Сдалась тебе эта белка! — И, уже грубо схватив ее за запястье, повел за собой. — Потом как-нибудь сфотографируешь, глупое ты создание.       Возмущение захлестнуло с головой — да как он может так себя вести? Издевается над ней, дразнит. Еще и глупой назвал. Ужасный человек!       В кармане завибрировал телефон — звонила Элиза. В компании обнаружили пропажу. Но, оглядевшись, Николь не смогла внятно сказать, где она сейчас и куда ее ведет этот странный парень. Остановившись и выхватив смартфон из ее рук, Скуало начал быстро объяснять, где они сейчас находятся. И, казалось, чем больше он говорил с ее подругой, тем больше терял терпение. Не выдержав, он начал ругаться, очень громко и эмоционально. А потом и вовсе бросил трубку.        — Тупые французы! Как вы вообще на местности ориентируетесь?! — недовольно обращаясь к своей спутнице, спросил он. Николь же, все еще в шоке, послушно стояла рядом. — Где вы остановились?        — Недалеко отсюда, в Семпионе, — разглядывая все что угодно, но не своего спутника, слабо прошелестела она.        — А ты всем вот так просто рассказываешь о себе, когда попросят? — Приподняв одну бровь, Скуало невзначай осведомился: — Ты, может, из особенных?        — Я не отсталая! — девушка буквально взвилась, обиженно смотря на развеселившегося мужчину. — И вообще! Ты же говорил, что не опасен.        — Я сказал лишь, что не буду тебя убивать или насиловать. А вот насчет своей опасности, — хищная улыбка заскользила по губам, — я бы поспорил. Ты такая наивная.        — Мог бы просто никуда меня не уводить! — Николь все еще злилась на своего собеседника. Ну каков нахал!.. — Я бы и сама прекрасно справилась!        — Мелочь, — тут девушка поперхнулась воздухом, — ты в Италии. И я не знаю города, более опасного для молодой потерявшийся девушки, тем более не местной, чем Милан. Поблагодарила бы хоть, что одну не оставил. — Под острым взглядом Ру смутилась и смотрела на свои руки, сцепленные в замок. А ведь и правда, не бросил, вывел в более людное место, даже пытался помочь объяснить друзьям, где она находится.        — Извините.        — Хватит извиняться. Простого «grazie» бы хватило.        — Grazie, — легкая улыбка коснулась ее губ. Неуверенно посмотрев на Скуало, француженка мягко произнесла: — Может, я могу тебя чем-то отблагодарить? Хочешь кофе?        — А может, и хочу, — наглая и самоуверенная ухмылка в ответ.       Друзьям было отправлено небольшое сообщение, чтобы за нее не переживали и что она со своим новым знакомым сейчас идет в Белише. Ближайшая кофейня, в которую ее привел Скуало, была очень милой и уютной. Николь крутила головой, рассматривая интерьер и восхищенно вздыхая. Ей очень понравились плетеные кресла на веранде и кремовые подушки. Меню было не особо большим, но радовало глаз приятной ценой. Она даже и не замечала, как внимательно за ней наблюдал ее спутник.       А ведь миниатюрная французская девчушка даже не догадывалась, с кем сидит за одним столиком. От таких провокационных мыслей на губы просилась горькая ухмылка. Похожих девушек он видел если не сотни, то все равно непозволительно большие количества. Самая обычная, в меру симпатичная, в меру худая. Из ярких черт на лице — только выразительные черные глаза. Влажные и большие. Сперва она очень смущалась его, а потом, чуть осмелев, начала втягивать в диалог. Сам Скуало старался отделаться общими фразами, немного рассказал, куда можно сходить в Милане, на что посмотреть, какую еду стоит попробовать. Дал небольшой урок итальянского. А потом вдруг заговорили о книгах.       Глаза, и без того блестящие, словно заискрились. Николь азартно выспрашивала имена любимых авторов, что он читал, что бы хотел прочесть. Его никогда особо не интересовала литература, но слушать человека, который разбирается и так увлечен книгами — это было интересно. Когда он бросил мимолетный взгляд на часы, то оказался слегка смятен. Они сидят в этом кафе уже три часа. Три часа болтают о чем-то абсолютно, на его взгляд, глупом.       На столике появился новый напиток — мятный шоколад. Озадаченно посмотрев на официанта, который принес это издевательство, и переведя взгляд на девушку, с возрастающим удивлением он смотрел, с каким удовольствием она пьет этот ужас. Подхватил правой рукой капучино, уже безбожно холодное; рука замерла на какое-то мгновение. Весь мир замер для него на это одно-единственное чертово мгновение.       Осознание того, как ему хорошо сейчас, ударило током между лопаток. Было невероятно странное чувство, будто девушку перед собой он знает уже долгое время, а не какие-то жалкие огрызки часов. Так спокойно ему не было рядом ни с кем. Рядом с французской студенткой-экологом, которая любит книжки. И, самое страшное, как будто не видит реального мира за обложками.       И почему-то было так по-человечески обидно, когда ей настала пора идти. Не удержавшись, придержал ее за руку, когда она развернулась. Удивленные антрацитовые глаза и приоткрытые губы.        — Дай мне свой номер. Я заеду завтра. — Не просьба. Приказ.        — Хорошо, — легкий смех, воздушный и ласковый, — Командир.       На следующий день он буквально вырвал ее из круга друзей, только они вышли из гостиницы. Марк зло проводил глазами спину итальянца, матерясь сквозь зубы.       А Николь… Николь впервые почувствовала какую-то странную легкость. Она вполне понимала, что Скуало издевается над ней, подшучивает и ёрничает. Но делал он это не с желанием обидеть или оскорбить, скорее просто проявлял так свое внимание. Не осталась незамеченной его левая рука. Но девушка тактично молчала и ни о чем не спрашивала, лишь улыбалась на очередную шутку или шутила в ответ. И Скуало был безмерно благодарен ей.       Наверное, это были самые яркие и легкие дни, впервые за все эти два года. Для Скуало же эти две недели были исключительными. Словно глоток жизни, такой далекой. Целый новый мир всего лишь в одном человеке. В метре и пятидесяти восьми сантиметрах.       Николь оказалась удивительно неиспорченной. Умная девушка с красивой душой. Было ли ему стыдно за жаркие поцелуи на улицах? За объятия на грани приличий? Нет, ни капельки. Он наслаждался, выпивал досуха, брал каждое мгновение, ведь знал, как только Николь уедет из Италии — они больше никогда не увидятся. Закончится его отпуск и ее выходные. И снова наступят суровые, опасные и кровавые будни. Сожалел ли он об этом? Да. Однозначно да. Именно поэтому чем меньше времени у них оставалось, тем ближе он желал быть.       Дни сменялись столь стремительно, буквально как вода, утекающая сквозь пальцы.       Прогулки по улицам до самого утра, рука в руке. Впервые кто-то читал ему стихи наизусть, тем более на французском. Книжный магазин и целый пакет книг, его обещание прочитать хотя бы несколько.       Фотографии, просто сотни фотографий. Сперва Скуало не хотел фотографироваться, но со временем дал себя уговорить и на некоторых снимках даже улыбался. И на каждом из них был как будто не похож на себя самого. Строгий капитан, мафиози, пропал без следа. Остался только он настоящий. Обычный молодой человек. Просто Скуало. И никто больше.       В одну из прогулок по торговому центру она подарила ему плюшевую игрушку. Акула. С мягким белым животиком и синей спинкой. Ее смех и его возмущения. Три дня.       Он же в ответ подарил ей изящный серебряный браслет. Пусть носит. Её смущение и его самодовольство. Два дня.       На театр он только закатывал глаза, идти не хотелось, но Николь такими горящими глазами смотрела на афишу. И вечером, когда забирал ее, жутко смущающуюся, из отеля, он мог поклясться, что впервые видит такую красивую девушку. В этом нежном мятном платье и белых балетках она была больше похожа на ангела, у которого лишь по какой-то ошибке не было крыльев. Потерявший дар речи, он, завороженный, вглядывался в самые прекрасные глаза, которые только могли быть. Ночь. Жаркая и бессонная.       Утро. Холодное. Под мерный звук двигателя. Машина и самолет.       Пустота. И ощущения на кончиках пальцев. Пером по запястьям.       По щекам у нее текут такие жалкие слезы. Она с самого начала понимала, чем все закончится.       Скуало хмуро смотрит в иллюминатор самолета. Он не хотел, но пришлось.       А в голове только ласковый шепот, который складывается в строчки… И последняя ночь горит на опухших губах…

Ici gronde le fleuve aux vagues écumantes; Il serpente, et s’enfonce en un lointain obscur; Là le lac immobile étend ses eaux dormantes Où l’étoile du soir se lève dans l’azur. Au sommet de ces monts couronnés de bois sombres, Le crépuscule encor jette un dernier rayon; Et le char vaporeux de la reine des ombres Monte, et blanchit déjà les bords de l’horizon. Cependant, s’élançant de la flèche gothique, Un son religieux se répand dans les airs; Le voyageur s’arrête, et la cloche rustique Aux derniers bruits du jour mêle de saints concerts. Mais à ces doux tableaux mon âme indifférente N’éprouve devant eux ni charme ni transports; Je contemple la terre ainsi qu’une ombre errante: Le soleil des vivants n’échauffe plus les morts. De colline en colline en vain portant ma vue, Du sud à l’aquilon, de l’aurore au couchant, Je parcours tous les points de l’immense étendue, Et je dis: Nulle part le bonheur ne m’attend. Que me font ces vallons, ces palais, ces chaumières, Vains objets dont pour moi le charme est envolé? Fleuves, rochers, forêts, solitudes si chères, Un seul être vous manque, et tout est dépeuplé! Que le tour du soleil ou commence ou s’achève, D’un œil indifférent je le suis dans son cours; En un ciel sombre ou pur qu’il se couche ou se lève, Qu’importe le soleil? je n’attends rien des jours. Quand je pourrais le suivre en sa vaste carrière, Mes yeux verraient partout le vide et les déserts: Je ne désire rien de tout ce qu’il éclaire; Je ne demande rien à l’immense univers. Mais peut-être au-delà des bornes de sa sphère, Lieux où le vrai soleil éclaire d’autres cieux, Si je pouvais laisser ma dépouille à la terre, Ce que j’ai tant rêvé paraîtrait à mes yeux. Là, je m’enivrerais à la source où j’aspire; Là, je retrouverais et l’espoir et l’amour, Et ce bien idéal que toute âme désire, Et qui n’a pas de nom au terrestre séjour. Que ne puis-je, porté sur le char de l’Aurore, Vague objet de mes vœux, m’élancer jusqu’à toi! Sur la terre d’exil pourquoi resté-je encore? Il n’est rien de commun entre la terre et moi. Quand la feuille des bois tombe dans la prairie, Le vent du soir s’élève et l’arrache aux vallons; Et moi, je suis semblable à la feuille flétrie: Emportez-moi comme elle, orageux aquilons!