Невероятности с долей вероятности

Когда Джон позвонил, Гарет какое-то время не хотел брать трубку. Он и так до сих пор не мог отойти от апрельско-июньских событий с беретом и со всем, произошедшим далее: бурного секса в туалете, когда Скотт застукал их, поспешной свадьбы Барроумена и Гилла, сразу после которой Джон сорвался и прилетел в Кардифф, и, стоя перед ним чуть ли не на коленях, уверял, что брак ничего не изменит, что он любил и будет любить обоих, и что это был лишь веский довод в пользу примирения со Скотти... Гарет выслушал тогда эту исповедь с тяжёлым сердцем, желая и одновременно не желая поверить в правдивость слов разбитого Джона. С тех пор он не переставал маяться мыслями, что мешает семейному счастью Джона, что мистер Гилл явно не в восторге был, когда увидел полураздетого партнёра в объятиях сопляка на 14 лет младше... Злополучный берет с того самого кона он забрал, и как раз сидел и мял его в руках, когда раздался звонок. "Надо отдать Джону берет. И навсегда уже уйти из его жизни", - с тоской думал Дэвид-Ллойд. Прощаться навсегда совершенно не хотелось - ведь с Барроуменом было связано много счастливых, ярких моментов в его жизни, но... Так дальше продолжаться не могло. Джон сейчас в Британии, уже около месяца, точнее, с начала ноября. Наверняка звонит, чтобы встретиться снова. Снова. Уже не первый раз за это время, что, конечно, никоим образом не успокаивало совести Гарета. - Алло, - Гарет поднял трубку, ожидая услышать поток жизнелюбия, в котором можно было захлебнуться. Но вместо этого в динамике стояла лишь тишина, шуршащая лёгкими помехами на линии. - Алло, Джон, я слушаю. "Он позвонил по ошибке, - закралась мысль. - Джон не должен звонить мне так поздно". - Джон? - чуть настойчивее повторил Гарет, твёрдо решив повесить трубку, если не дождётся ответа... И внезапно понял, что звуки в трубке - не помехи в сети. Это были задушенные горькие всхлипы, которые постепенно становились всё громче и безудержнее. Сердце Дэвида-Ллойда предательски дрогнуло: Джон плачет. Джон, мать его, Барроумен, эта вечно ржущая секс-машина, опять звонит ему и рыдает в трубку, так не должно быть! - Джон!!! Ты меня слышишь, Джон? Что случилось?! - Г-г-газ... - наконец отозвалось на том конце. - Газ, мне так плохо... Я... - он снова всхлипнул. - даже не знал, кому ещё звонить... Кому я могу довериться, кроме тебя? П-п-прости, Газ... Я не должен свешивать на тебя свои проблемы, но... - Погоди, - Гарет глубоко вздохнул, пытаясь унять внезапную дрожь в голосе. - Ты знаешь, что я всегда готов выслушать, даже если не могу помочь. Что-то произошло? - Я... Лучше расскажу при встрече... Если бы ты мог приехать сейчас... Дэвиду-Ллойду понадобилась всего секунда на раздумия. - Я приеду. *** Дверь в квартиру Джона была не заперта, самого хозяина не было видно. Гарет зашёл, разулся и закрыл дверь на замок, прежде чем пойти на поиски страдальца. Гарет поймал себя на мысли, что, пожалуй, слишком хорошо знает эту квартиру. Они так часто бывали с Джоном здесь со времён их знакомства и... Столько всего делали... От чего до сих пор уши горят и становятся цвета того самого берета, который сейчас лежит во внутреннем кармане жилетки. Барроумен находился в самой дальней из комнат - в спальне. Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, в полутёмной комнате, а на кровати поверх одеяла лежала легендарная шинель Джека Харкнесса, рукав которой Джон комкал в напряжённых до побеления пальцах и изредка прижимал его к искажённому болью лицу. Дэвид-Ллойд не выдержал этого жалкого зрелища, кинулся обнимать друга, и Джон как будто ждал этого: сразу прижался к широкой груди, уткнулся лицом в толстовку, обхватил поперёк спины так крепко, что затрещали рёбра молодого человека. - Ну... Ну... Джон... - смущённо залепетал Гарет, не зная, куда деть руки. Нерешительно коснулся волос, погладил по затылку, и Джон заёрзал на его груди, точь-в-точь великовозрастный ребёнок. - Что с тобой?.. - Скотт... Я зашёл в фейсбук... А там... Он... Его фото с этим Лансем... Представляешь, я думал, он дома, в Калифорнии... А он уже несколько дней в Иордании... Чёрт, я не смог, сорвался, позвонил ему, а он... Говорит, видеть тебя больше не хочу, ты... Говорит, мы с тобой, Газ... Что лучше бы не было никогда Торчвуда, и мы бы не встретились... Я не... Как он мог так сказать?! Скотти... Он же знает, что эта роль для меня важна была, не только из-за тебя, что я... Газ... Что если он уйдёт от меня?.. я же... Не выдержу... Кому я ещё мог позвонить, кроме тебя? Боже, мне так плохо... Вот сейчас как раз был самый момент, чтобы сказать: "Да, Джон, Скотт прав. Мы не должны быть вместе, нам нужно быть со своими половинками. Всё между нами было ошибкой", - отдать берет, чтобы ничего не мозолило глаза и не терзало душу, развернуться и уйти, предоставив Джону возможность помириться с рассерженным супругом, но... Гарет не мог. Невозможно объяснить, не мог и всё, оставить плачущего Барроумена одного, наедине с его болью. - Чшшш... Джон... Нет... Это не так... - Я плохой муж... Я не заслужил ничьей любви, ни его, ни... Тебя... - Джон. Прекрати, - Гарету было слишком не по себе от таких слов. - Вспомни, какие были времена... Съёмок... Помнишь, Газ? - продолжал всхлипывать в основательно намокшую уже толстовку Джон. - Мы могли быть вместе так долго, как захотим, не скрываясь... Ведь все думали, что мы играем роли. Но мы не играли. Всё всегда было по-настоящему, и мы с тобой знаем это. Рука Дэвида-Ллойда, гладившая Джона по волосам, слабо вздрогнула. Когда Джон был не совсем трезв или на эмоциях, он умел говорить неудобную правду. Умел сказать то, что Гарет обычно отказывался принимать. Газ решил просто промолчать и дать Барроумену выговориться, выплеснуть эмоции, и, кажется, у него это вполне получалось: неистово-отчаянная хватка Джона чуть ослабла, превратившись в просто тесные объятия, а поток мыслей становился всё более связным и оформленным. - А теперь Скотт меня игнорирует... Зная, что мы не играем, но... Я всё равно не могу тебя забыть, не могу, как бы ни любил его... Каково Джеку, я не представляю, как он проживёт вечность без тебя, когда у меня не получается даже года... Гарет, всё ещё не зная, что сказать, ужасно смутился от этих слов. Он чуть отстранил Джона от себя, заглядывая в ярко-синие глаза напротив. От Барроумена исходили мощнейшие волны любви, нежности и тревоги, которые ощущались буквально кожей. Джон смотрел на Гарета - неприкрыто-жадно, и было видно, как сейчас он нуждается в защите и утешении. "Нет, надо сказать то, что я решил", - неуверенно пискнул голос здравого смысла. Дэвид-Ллойд достал из-за пазухи берет, но прежде, чем он смог вымолвить хоть что-то, слова застряли у него в горле и перехватило дыхание. То, как Барроумен посмотрел на него с беретом в руках, не поддавалось описанию, но этот взгляд сносил остатки здравого смысла. Джон просто отобрал берет у Гарета и дрожащими руками надел на своего молодого коллегу, а потом... Гарет просто утонул в водовороте солёных от слёз поцелуев, нежных и страстных, которые Джон беспорядочно оставлял на его шее, щеках, плечах, губах, сбивчиво шепча: - Янто, Янто... не оставляй меня, мой Янто... Я не могу остаться совсем один... Я люблю тебя... Мой Янто Джонс... - О Джек, разве сейчас я не с тобой? - позволяя себя целовать, Газ лихорадочно размышлял о том, что сейчас нельзя уходить, что надо отвлечь, что Джона может сломать, если он уйдёт... поэтому он включился в игру, на которую навела фраза Джона "не оставляй меня, мой Янто", да и берет с шинелью тоже... Он стащил шинель с кровати и накинул на Джона, произнеся негромко: - Мой Капитан, сегодня у меня нет настроения играть в голые прятки, но, может быть, мы займёмся чем-нибудь не менее интересным? Глаза Джона, всё ещё полные слёз, загорелись от страсти. Он быстро скинул с себя футболку, а затем просунул руки в рукава шинели, прежде чем накинуться на Гарета с нешуточным поцелуем. Несколько минут они боролись языками, привычно сливаясь в глубоком поцелуе, как всегда делали перед камерой. В этот миг не было Джона Барроумена, внезапно в порыве ревности покинутого мужем - и не было женатого гетеросексуала Гарета Дэвида-Ллойда. Здесь и сейчас в старой кардиффской квартире вновь сливались воедино две судьбы, предназначенные друг другу: Джек Харкнесс и Янто Джонс. И никогда прежде их танец любви не был настолько живым и яростным, вдали от камер и взглядов членов съёмочной группы, без правильно выставленного света, без грима и декораций. Только два сердца, бьющиеся в одном ритме, только помятый берет и пошарканная шинель, и переплетённые руки и ноги, горячие дыхания и плавные движения навстречу друг другу. Не было и сценария с прописанными репликами. Зачем слова, когда есть прикосновения? Они могут выразить миллион эмоций с миллиардом нюансов. Они поведают о счастье и любви лучше звуков и интонаций, потому что это - не сотрясание воздуха, это - намного ближе... тело к телу. Один жар на двоих. Джон поправил берет своего любимого, который чуть не слетел от небрежного стаскивания толстовки через голову, а потом перевернулся на спину, заставляя Гарета лечь сверху. - Хочу тебя внутри... - прошептал он в припухшие губы своего "Янто", подтверждая слова покорным, нежным поцелуем. И Гарет подчинился их общему желанию, вошёл и начал двигаться всё резче. И хоть это всё была игра, всего лишь игра в Джека и Янто, некая забава, призванная утешить Джона, в глубине глаз Дэвида-Ллойда плескались непритворные любовь, боль и страх. Гарет знал, что так нельзя, что надо было остановиться после первого поцелуя, и он чувствовал себя виноватым за происходящее, но не мог сопротивляться этим умоляющим глазам напротив и боялся причинить ещё бо́льшую боль. И потому, когда Джон первым достиг своего блаженства, Гарет почувствовал себя счастливым. Он справился. Джону снова хорошо, хотя бы ненадолго. И эта мысль подтолкнула Газа навстречу его собственному наслаждению. После всего произошедшего Джон и Гарет продолжали лежать, не размыкая объятий и не снимая берета и шинели. Джон снова растерял весь свой кураж и теперь прижимался к своему "Янто", как беспомощный котёнок. - Ты же не уйдёшь? - умоляюще пробормотал он, цепляясь за любимого, как за спасительный якорь. - Вы помиритесь. Вот увидишь, - невпопад сказал Газ, целуя Барроумена в висок и позволяя ему обвить себя руками и ногами. Нет, он не должен оставаться здесь на всю ночь, хотя так хотелось. "Просто подожду, когда уснёт", - скрепя сердце решил Дэвид-Ллойд... *** Утром Джон проснулся один, укутанный в шинель, всё ещё хранившую запах любви Гарета и тепло его объятий. На сердце было тяжело от мысли, что Скотт, возможно, ушёл насовсем, но теперь Джон мог взять себя в руки и мужественно жить дальше, улыбаясь на публику. Потому что Гарет был с ним... Джон повернул голову и увидел на тумбочке красный берет Янто Джонса.