Всего лишь оруженосец - 4. "Право решать"

      Белка шла ходкой рысью, мерно постукивали копыта по укатанному полозьями тракту. Ветер, поднявшийся к вечеру, норовил скинуть с головы Иррчи капюшон с рыжей лисьей опушкой, так что пришлось потуже затянуть завязки. На душе было погано и муторно. Впрочем, как и большую часть времени в последние полгода. И тем хуже, чем дальше он был от Заозерья и замка Ревалир.       Может быть, стоило оставить поиски, все равно ведь не нашел никого. Вернуться домой, к любимому эрлу и Алверру, повадившемуся хвостиком таскаться за Иррчи в библиотеку и лабораторию… Вот из-за Алверра Иррчи и продолжал свой путь.       Вообще, это было, конечно, рискованно: отправляться в одиночку, да еще и под зиму, едва установились дороги. И так надолго, ведь предстояло объехать все лены, входящие в лордство Марассар и еще немного — соседние с ним. Но удача была на стороне Иррчи, он не нарвался ни на разбойников, ни на зверей, а от голода волчьих стай охраняла заговоренная сбруя на Белке. Он пропустил и Тихую ночь, и Снегобабу, и празднование дня рождения Алверра. Ему было тошно от более чем месячной разлуки с Рримаром, от переполняющей и не находящей выхода магии. От самого себя. Злобные кусачие мысли метались в голове, как мухи, пожирая разум. До чего он докатился… Как он вообще мог до такого докатиться? Хотелось заорать, выплеснуть в снежную белизну огненный шторм, перепахать нетронутую следами пелену в стороне от тракта, смешивая снег, землю, таящиеся под снегом озимые в единое черное месиво. Иррчи привычно уже прикусил губу, сдернул с руки перчатку и вогнал в ладонь выпущенные когти, сжимая кулак. По руке потекло горячее, и он отвел ее в сторону, стараясь не смотреть на то, как капли крови, падая на утрамбованный снег, прожигают его до камня. Только так он мог немного утихомирить бушующую магию.       Страстно хотелось развернуть Белку, оглушительно свистнуть, посылая ее в галоп, вливать в лошадиное тело силы, шепча до сорванной глотки наговоры, чтобы уже через несколько дней, срезав путь через Граев, Фраморские трясины и Жданицу, оказаться рядом с Заозерьем. Иррчи помотал головой и подбодрил лошадь каблуками. На взгорке у дороги показалась одинокая сосенка, вернее, три деревца, выросшие из одного корня и причудливо переплетшиеся стволами. Все, Рябушки были последним селом по этому направлению, где он еще не был.       Иррчи не знал, то ли боги так хотели, то ли это его магия и его желание как-то вмешались, но ни в одном селе, где они останавливались за годы своих скитаний по лордству Марассар, ни у одной бабенки, с которой его эрл переспал бы хоть раз, кроме той, Мелиссы, не было детей, по масти напоминавших бы Рримара. Подозревал конечно, что сам виноват в этом. Очень уж ярко вспоминались собственные ревнивые мысли и желания, как сжимал кулаки, засыпая в одиночестве по сеновалам и лавкам. А может, эрл и сам следил, чтоб не оставить дикое семя прорастать, изливался не в чужое лоно? Хотя и не всегда, Мелисса же вот… Да и вдову Терресу он тогда… Иррчи снова помотал головой, пытаясь отрешиться от ревности.       Ревность.       Проклятая ревность, ничто иное, погнала его прочь из Ревалира в зиму.       Он ненавидел себя за нее, но ничего не мог поделать. Сейчас, когда долгое путешествие в ледяной стыни слегка остудило голову, он мог себе признаться, наконец, что это была именно ревность. И если бы он ревновал своего эрла к какой-нибудь леди, это было бы хоть оправдано! Легче было бы пережить. Сумел же он справиться с ревностью к леди Керрисе. Но с той, что выгрызала в его душе дыры, справиться было куда сложнее, потому что он ревновал Рримара к сыну. К крохе-Синеглазке, которого сам же и привез, к малышу, к которому и сам искренне привязался, ведь невозможно было не привязаться. Алверр был весьма смышленым для своего возраста, спокойным и тихим. А еще ласковым: с какой поначалу недоверчивой радостью он впитывал каждое объятие отца, каждое прикосновение широкой ладони к ушкам, как зажигались счастьем его глаза, когда понимал, что его, с рождения обделенного вниманием и материнской лаской, теперь любят!       А еще была вина, и смешиваясь с ревностью, она превращалась для Иррчи в яд, разъедающий с таким трудом взращенное спокойствие, которое сильному магу просто жизненно необходимо. И хотя эрл Рримар говорил, что он ни в чем не виноват, Иррчи знал правду. Виноват, и оправданий ему нет.       Все началось прошлой весной.       Всю зиму Иррчи варил для Алверра укрепляющие эликсиры и радовался тому, что малыш ни разу не чихнул, хотя оставался все еще слишком хрупким и слабым, очень медленно набирая вес, какой полагалось бы иметь трехлетнему ребенку. Иррчи списывал все на то, что, возможно, мальчик только мастью пошел в отца, стать взяв от матери или даже от бабки: по рассказам эрла Рримара его матушка, рано сошедшая в могилу вдали от своей родины, была весьма изящна, как и многие женщины в ее краю. Сейчас Иррчи мучился мыслями о том, что ему следовало не брать эти предположения на веру, а повнимательнее отнестись к собственной интуиции, которая намекала, что не все так просто.       Беда пришла вместе с сырыми ветрами весны, от которых не спасали даже новые окна, тяжелые шерстяные гобелены, закрывающие стены, и меховые ковры, устилающие полы. Алверр сперва начал покашливать, но простенькие отвары от кашля, которые варил ему Иррчи, не дали результата, даже приправленные толикой магии. Кашель усиливался, а ребенок с каждым днем становился слабее и бледнее. Иррчи буквально забросил все и поселился в лаборатории, выкраивая время, чтобы порыться в библиотеке в надежде, что пропустил какой-нибудь медицинский трактат или травник. Он боялся варить что-то сильнодействующее, боялся не рассчитать дозу лекарства. Наконец, он просто не знал, в чем причина болезни Алверра, ведь не был целителем!       На почти требование Иррчи пригласить, в конце концов, к ребенку целителя или храмового мага, эрл Рримар, как-то разом сгорбившись и осунувшись, только покачал головой:       — Целитель не поможет, Иррчи. Это все моя проклятая кровь…       Опешив, Иррчи сперва хлопал глазами, а потом насел на эрла, пытаясь выяснить, при чем тут его кровь и что он вообще имел в виду. И тот рассказал, баюкая в руках с трудом уснувшего сына, измученного кашлем и жаром.       — Эрлеа Чарриш, моя матушка, была родом с далеких берегов Ариссинского моря. Отец рассказывал, что там всегда жарко и сухо, и жизнь протекает лишь вблизи редких рек или озер, окруженных оазисами. А еще там водятся пустынные драконы, и они не похожи на горных, которые привычны нам — почти не летают, их тела вытянуты, как у змей, и всего две лапы, приспособленные хватать и разрывать добычу. Передвигаются же эти твари на хвостах, как гады. В желании славы отец отправился туда, мечтая привезти своей даме сердца, — Рримар издал короткий невеселый смешок, — шкуру одного из тех странных драконов. Ты видел ее в библиотеке.       Иррчи кивнул: даже потускневшая, длинная шкура с мелкой ромбовидной чешуей переливалась десятками цветов.       — Их называют алмазными василисками и считают лордами змей, хотя это все же драконы. Отцу пришлось нелегко в Ариссинии. Он рассказывал, что изнемогал от жары, пока по совету одного из тамошних эрлов не сбрил всю свою густую шерсть и не переоделся в местные одежды. Во время охоты на одного из василисков он и наткнулся на банду местных разбойников. Там странные нравы…       Иррчи навострил уши: этих историй эрл Рримар ему не рассказывал. Наверное, не хотел бередить память, ведь они были связаны с матушкой, которую он помнил довольно смутно, но все равно любил. Так, как может любить дитя ту, что дала ему жизнь, дала любовь в самом ее начале, но не успела большего, уйдя слишком рано.       — Странные нравы, — повторил эрл. — Там женщин считают чем-то сродни драгоценностям, красивым и дорогим безделушкам, служащим украшением жизни и шатра мужчины. И так же, как надоевшую безделушку, могут продать или подарить. Или украсть. Те разбойники ограбили чей-то оазис, увели лошадей и тамошних ездовых животных — дромов. Увезли и прекрасную юную деву, чей стан был тоньше стебля лилии, а кожа и шерстка — нежнее и белее ее лепестков. И, как самый прекрасный цветок в садах Бесхвостой Матери, кончики лепестков которого окрашивает рассвет, деву Чарриш украшали золотисто-палевые пряди в гриве, кончик хвоста и ушки, руки по локоть и ноги по колено. Ее глаза были цветом схожи с водами моря в летний полдень. Отец влюбился с первого взгляда, забыв обо всех женщинах, что были у него когда-то, забыв даже о своей даме сердца. Как тот, кто освободил ее из плена, он получил право делать с нею все, что заблагорассудится. Разумеется, он пожелал видеть ее своей женой.       Рримар замолчал, и Иррчи тоже не решался сказать ничего, опасаясь прервать похожую на сказку историю.       — Он увез ее в Заозерье… Тогда еще была жива моя бабка, эрлеа Рровена. И она не была в восторге от того, какую жену выбрал ее сын. Но все равно попыталась научить ее всему, что должна знать и уметь супруга эрла. Думаю, матушке пришлось очень нелегко в первые годы ее жизни здесь. Усугубляло нелюбовь бабки к ней то, что Чарриш долго не могла подарить мужу наследника. Я ведь не первый ребенок. У меня могли бы быть две старшие сестры и брат, но… они умерли во младенчестве. Отец… Он… — эрл Рримар дернул плечом и тут же опустил взгляд, проверяя, не разбудил ли сына, но Алверр спал, только тихонько хныкнул и сильнее уткнулся лицом в его руку. — Отец любил матушку.       Иррчи поднялся и пересел на брошенную у ног эрла подушку, прижался щекой к его колену, пытаясь хотя бы так выразить ту поддержку, которая была необходима его эрлу сейчас. Он все понимал. Болезненная и хрупкая супруга, потери, собственная вина, которую редкий мужчина способен пережить, не пытаясь переложить ее на чужие плечи. Наверняка эрл Алверр изменял жене, наверняка в сердцах не раз высказывал свое разочарование. Вряд ли поднимал руку на эрлеа Чарриш, не тот он был человек, чтобы ударить зависимое от него и слабое создание, будь то животное или женщина. Страшное сочетание: вина и любовь. Хуже яда.       — Только спустя десять лет матушка снова смогла понести. Отец окружил ее заботой и сдувал пылинки, не позволял ей поднимать что-то тяжелее иголки. Хозяйством занималась эрлеа Рровена. Я родился раньше срока, хилым и едва дышащим. И матушка… Она прогнала прочь кормилицу и няньку, выхаживала и кормила меня сама. Думаю, в ней был дар Бесхвостой Матери, потому что я все-таки выжил, пережил первые месяцы, затем год, затем второй. Отец говорил, после моего рождения матушка сильно ослабела, а к моему третьему лету и вовсе сделалась похожей на тень прежней себя. А весной начала кашлять. Она и раньше сильно болела весной и осенью, когда в Заозерье стоит стылая сырость, но поправлялась и летом и зимой чувствовала себя лучше. А тогда к моему дню рождения уже не оправилась. Кашляла все сильнее, велела не подпускать к себе ни меня, ни мужа. Потом у нее начала горлом идти кровь, а к Вишневой неделе она сгорела в лихорадке. Иррчи, я боюсь… — эрл Рримар задохнулся и до боли стиснул пальцы на загривке оруженосца.       — Не бойтесь, мой эрл, — с трудом сглотнув перекрывший горло ком, твердо сказал Иррчи и поднялся, осторожно забрав из его рук спящего малыша. — Теперь все будет хорошо. Я знаю, что делать.              В ту весну Иррчи почти загнал себя, как злой и глупый хозяин — слишком покорную лошадь. Сперва исцелением Алверра, решившись, хоть и трясся каждый поджилочек, повторить то, что делал с эрлом после битвы с драконом. Он не помнил, сколько просидел тогда над Рримаром, наверное, целую ночь. Над Алверром он начитывал целительные наговоры почти двое суток без перерыва на сон и еду. Только запасся укрепляющими эликсирами и теплой водой, запретив входить в комнату всем, даже эрлу. Эликсиры в итоге он споил Алверру, вода закончилась уже к утру второго дня, горло вместо шепота выдавало надсадное сипение, а после и вовсе — кровавые брызги на выдохе. На долгих пять дней Иррчи потерял не только слух, но и зрение, в глазах плескалась багровая муть, когда, пересилив себя, дополз до двери, чтобы сообщить, что мальчика надо выкупать и накормить. Не успел — свалился на руки эрлу в беспамятстве. Да и не смог бы ничего сказать, право слово.       После, когда отлежался и вместо ожидаемой взбучки получил только сияющий безумной благодарностью взгляд старшего и полный переживания и жалости — младшего ур-Ревалиров, когда отпоился своими же руками приготовленными взварами, было уже почти привычное: объезд лена. И снова магичил, выплескивал невесть откуда берущуюся силу, снова срывал горло в наговорах. Не напрасно, конечно. Напитанная молитвами и силой земля щедро отдарилась.       Хуже было иное. Иррчи теперь, по прошествии времени, понимал: раньше он был как слабенький родничок, едва сочившийся сквозь камни. Он несколько раз подряд осушал себя до донышка, это не могло не сказаться. Где-то внутри него что-то сдвинулось, сломалось. Запруда рухнула, и вместо родничка оказался ревущий поток, обуздать который он сам почти не в силах. Если только рядом не будет его эрла.       Вот он, кажется, был единственным, кто с легкостью усмирял взбесившуюся магию, словно дикого и необъезженного жеребца. Отдаваясь ему, Иррчи чувствовал, как впитывается сырая магия в тело эрла. Сперва боялся навредить, но потом понял: эрл Рримар, лишенный даже крох дара, для его магии — как пустыня для бурной реки. Сколько ни лей — выпьет без следа. Сейчас же, без возможности слить лишнее, Иррчи было худо. И от этого еще сильнее хотелось назад, домой. Пусть там придется делить обожаемого эрла с ребенком, побороться с Алверром за его внимание можно, это получится пережить. И он обязательно изживет в себе эту ревность потому что она — неправильная, как тина и муть в предназначенной для питья воде. Наглотайся такой, и ничего доброго не выйдет.