Враки.Майский

      Настроение — целовать губы предателей. Да, именно так. Он не хочет целовать щёки брата, легко чмокать в сухие аккуратные уста маму, целовать Андайн во влажные бледные губы. Его не тянет на семейные нежности, его не привлекает милый широкий рот его девушки. Он смотрит на губы Рипера, словно на, — какая приятная находка! — пачку старых сигарет, обнаруженную в кармане брата. В купе поезда душно и пахнет смолой, кофе с молоком, сигаретным дымом и чем-то более приторным, чем печенье подруги Андайн — Альфис. За окном утекает лето, погода меняется и не в лучшую сторону, кругом — ошмётки грязи и мокрый снег. Рип тихонько посапывает в плечо брата; Андайн с умилительно приоткрытым ртом и руками, сложенными в молитвенном жесте под щеку, дремлет на верхней койке, мама, уткнувшись лицом в книгу с пожелтевшими от времени страницами, одними губами произносит текст, который, похоже, захватил её с головой. Еле уловимый приятный запах шоколада, исходящий из соседнего купе, будто сладкое невидимое облако оседает в лёгких, щекочет нос. Отчётливый звук пальцев, бьющих по экрану смартфона давит на слух, нарушает приятную тишину, царившую в вагоне. — Кому пишешь? — он вдруг нагнулся через стол и, касаясь руки брата, чтобы привлечь к себе его внимание, постарался заглянуть поверх, в экран телефона. — Одному однокласснику, — тяжело ворочая языком, сказал он и, многозначительно вскинув на младшего брата карие припухшие от недосыпания глаза, добавил: — Ты его знаешь. — Звучит так, будто ты кидаешь мне претензию, кто это? — не выказывая особой заинтересованности, сказал он без привычной неприятной улыбки. — Хочу, чтобы это было сюрпризом для тебя, Фреш, — авторитетно сказал Гено. Он снова уставился в экран телефона, Фреш промолчал.       Утром понедельника они прибыли домой. Их пригнал ветер, не по-августовски холодный ветер, что гоняет по дорогам сухую листву. Люди постоянно оглядывались на них, тянули шеи, хотели разглядеть и запомнить старые-новые лица. Фреш — рюкзак, перекинутый через левое плечо, и гипс на правой, смотрит во все глаза, стоя у крыльца дома. Гено — наглухо запахнутое пальто, щурится, нервно оглядываясь. Мама, Андайн и Рипер пока ещё сонные и обвешенные десятками дорожных сумок и пакетов с неверием рассматривают номер дома двести пятьдесят, украшенный золотистыми завитками. Он криво висит около белой парадной двери. — Приехали… — ахнула мама. Она сваливает весь свой багаж у ног Гено и дрожащими руками отмыкает заржавевший замок. Все они радостно улыбаются. Они дома. Дома, где пахнет сыростью, мёдом и, — это так странно, — теплотой. Пусть коридор, кухня, гостиная и чердак уставлены старой сломанной мебелью и коробками, пусть. Здесь всё равно очень уютно. Он чувствует на себе любящий взгляд Андайн, её огненная короткостриженная макушка и влажные холодные руки совсем рядом, она счастливо заливисто хохочет, оборачиваясь к парню, который кривит губы в скорбной мрачной улыбке, прикусывая нижнюю, и отводит глаза. Он скидывает рюкзак с плеча рядом с какой-то большой коробкой. Фреш скашивает взгляд в сторону Рипа и, непрерывно пронзая его затылок чувственным ненавидящим взглядом, падает на диван, обитый пленкой. Кто-то позаботился о том, чтобы мебель не пострадала до приезда жильцов… — Полагаю, ты хочешь занять чердачное помещение? — беззаботно спрашивает мама на следующий день. Она стоит у плиты в черном свитере крупной вязки и темных зауженных брюках, не прикрывающих лодыжки; на ней также надет бежевый фартук из полиэстера. Яркое красное пятно томатной пасты плохо впитывается в светлый материал. Он ненавидит томаты. — Конечно. — он фыркнул.       Впереди — школьные будни, а пока можно расслабиться. Гено нервно перебирает пальцами, заостряя внимание на маленьких грубых рубцах и ожогах. Рип успокаивающе гладит его по макушке, запуская тонкие бледные пальцы в мягкие курчавые волосы. Он мысленно подмечает, что кожа Рипера бледна в тон платиновых прядей старшего брата. Он слышит как стекает вода наверху в душевой, разбиваясь о кафель, ощущает, что от батареи позади него льётся равномерное тепло, такое же как и от его тела, слабое и неуютное, чувствует, как ненависть, что яд, разъедает его душу. — Чего мы ждём? — он раздул ноздри. — Сюрприз. — проскрипел старший брат, стараясь не выдать ничем раздражения и нервозности. Рип по-прежнему перебирал его кудри, одними губами шепча что-то насмешливое, но ласковое. Настроение — ломать пальцы предателям. Он услышал, как заскрипели велосипедные тормоза, как скрипнула ржавая калитка, как кто-то вежливо постучал в дверь, перескочивши через две ступеньки. Он даже представил, как этот кто-то закусил верхнюю губу, но, отдернув себя от дурацкой привычки, встал смирно. Гено вскочил с дивана и, пробормотав что-то невразумительное, покинул гостиную, пробрался к двери, споткнувшись несколько раз о коробки с вещами, книгами и прочей… и с шумным вдохом открыл дверь.       Он его знал. Наверное, когда они были ещё не знакомы, он уже его знал. Эррор его тоже знал. Они оба хорошо друг друга знали, лучше, конечно, когда были не знакомы… Гено предложил выпить, шепотом обращаясь ко всей компании. На кухне мерно шипело масло в сковороде, и бурлила закипающая вода в кастрюле. Пахло рисом и овощами. — В этом году десятый класс неожиданно вернулся в норму, — апатично пояснил гость, когда встал вопрос о том, где же будут учиться братья. — Что значит «вернулся в норму»? — беспристрастно спросил он, потягивая вишнёвую колу из баночки. — Учителя передумали оставлять неаттестованных учеников на второй год и отложили идею о разъединении класса на два, — живо отозвался Эррор, стреляя в его сторону живыми заинтересованными взглядами, с трудом держа на лице маску равнодушия. О, они так давно не виделись. — Ясно.       Когда они ввалились в их с братом спальню дружной полупьяной компанией, Андайн сидела на его кровати с ноутбуком на коленях и разговаривала с Альфис по скайпу. Эррор подмигнул ей, на что он закатил глаза. — Дон жуан, — рассерженно бросил он, хватая плед и пару подушек. — Ан? — позвал он, девушка улыбнулась и поджала бескровные губы. — Мы будем спать на диване. — с досадой сказала она, принимая очевидный факт. — Правильно, — выдохнул он, голос его охрип от такой же досады. — Не отчаивайся, мы им отомстим.       Он даже постарался улыбнуться, чтобы как-то подбодрить девушку. Андайн раздосадованно застонала, но тоже постаралась улыбнуться в ответ. В комнате начинало пахнуть алкоголем и по́том.       Разгоралась заря, розовые облака, словно собачьи шершавые языки лизали горячие бока солнца, надувного жёлтого мяча. Мама снова была на кухне, будто и не уходила, и не спала. Её розовые в тон утреннего неба волосы небрежными прядями ниспадали на лоб, между тёмных бровей залегла глубокая суровая морщина. Подперев ладонями подбородок, мама методично вчитывалась в текст какой-то газетенки. «Ей нужна работа» — понял Фреш, когда прошёл на кухню. Он всю ночь не смыкал глаз, холодные объятия Андайн душили его изнутри, как будто не было в этих руках любви, и не были они покрыты нежностью и лаской. Были. Но отчего-то у него было чувство, что его горло сжимают изнутри. В голове вдруг проявилась картинка, где черная морщинистая фигура душит его, сидя на его ребрах. Возможно, ему всё же удалось уснуть, и его подсознание показало ему то, как душит его ненависть, что источает его душа. Его передёрнуло. Он не помнил, спал ли. Мама испуганно воскликнула, увидав его серое лицо. Она вскочила с места как раз в тот момент, когда чайник закипел, пронзительно засвистев. Мама навела ему растворимого кофе и, сунув ему в руки небольшой белый термос, обклеенный цветными яркими наклейками, выгнала за дверь. — Прогуляйся. — встревоженно сказала она и поцеловала его в лоб. Он был ей за это безмерно благодарен. Ему в самом деле нужно было побыть одному, она это понимала, видела сквозь призму материнской любви. Только мамины прикосновения и ласка могли залечить все его шрамы. К слову, она была единственной, кому он позволял жалеть себя искренне такого дранного…