Враки.Майский

      Было прохладно, он поежился в своей серой тоненькой футболке и потер ладони друг о друга. Он поднял полог, за которым находился вход в гараж. Пройдя вглубь темного помещения, освещённого лишь ламповым светом, выходящим из-под широкого металлического конуса, он забавно чихнул. Он пару секунд приходил в себя, а затем удивлённо уставился на настольную лампу. Кто мог включить её ранним утром, когда все ещё спят, и только мама, которой вряд ли интересен захламленный гараж, сидит с ночи на кухне?.. Через дырявую плоскую крышу проникали солнечные лучи, сквозь них видны были глухие столбы пыли, витавшей в воздухе. Его платиновые, как и у старшего брата, волнистые волосы, уже не такие курчавые, нежели братские, приобрели оранжево-розовый оттенок, солнце устало скользнуло с макушки вниз по линии шеи. Он осмотрелся. Взгляд его был направлен на пару металлических ящиков, он прошёлся по над стеной у стола, где они стояли, и остановился, чтобы порыться в ящике, на откидной крышке которого вырисовывалась черная пятёрка, жирная и кривая, с подтеками краски, будто тот, кто писал цифру, делал это на весу. Аккуратно откинув крышку, он начал рыться внутри, а затем, выудив оттуда слегка подранный, пыльный скейтборд, присвистнул. Глаза его на мгновение наполнились детским восторгом, заискрились причудливыми огоньками, и весь мир, прекрасный и ужасный одновременно, отразился в этих глазах. Он наполнился красками и живыми эмоциями. Воспоминания накрыли его тяжёлой сладостной лавиной. Ему показалось, будто молоко с медом полилось прямо в горло тёплой струёй. Дверь в прошлое до сих пор не была закрыта…       Он вышел на улицу со скейтбордом под мышкой. Прохлада ударила в нос, обхватив его утренней свежестью. Он прокатился пару раз до ржавого забора, объехал вокруг белого дома, миновал заросшую плющом веранду и наконец, затормозив, распахнул калитку, выходящую прямо на тротуар, усыпанный опавшими листьями. Он без интереса, но с мягкой, еле заметной беззлобной ухмылкой на лице рассматривал знакомые улочки, серые домишки, застенчиво льнущие к крашенным свежим заборчикам, сиротливо стоящие почтовые ящики с номерами. Он остановился в нескольких метрах от центра города, двое подростков громко ссорились, до него долетали отрывки фраз. — Я тебе… Заткнись… — Я тоже… Люблю. — Маленькое дерьмо.       Он покрутил головой, вновь осматриваясь, приметив в отдалении, — Господи Иисусе, что за… — мороженщика, он поспешил подъехать к фургончику. Пахло удивительно, сладким молоком, шоколадом и клубникой. Парень-мороженщик, одетый, как и он, не по сезону в футболку с коротким рукавом и вельветовые красные брюки-дудочки, весело подмигнул ему и предложил купить мороженое. Причин отказываться, кроме того, что на улице стояла холодная ранняя осень, у него не было, и он купил эскимо. Есть он его не стал, потому как вспомнил, что легко заболевает. Он аккуратно обгрыз сладкий шоколад, таявший на языке не хуже сахарной ваты. Когда он тыльной стороной ладони вытирал рот, его телефон зазвонил в заднем кармане джинс. Мороженое, нагретое его горячим дыханием, начинало таять. Белая молочная крупная капля соскользнула с деревянной палочки на его покрасневшие от холода пальцы. Он не смог не снять её языком, не смахнуть, велика была вероятность, что, делая это одной рукой, (второй он елозил по по заднице, стараясь выудить из кармана мобильник) он испачкается ещё больше. Между тем, он не заметил, что ругань, которую он слышал всё это время, стала громче, словно ссорящиеся находились совсем рядом, не более, чем в 4-5 метрах от него. Он наконец смог достать телефон, сдвинув крышку (он никогда не стыдился того, что его мобильник — допотопный динозавр), он хотел уже принять вызов, но не успел, мелодия стихла, а на экране высветился значок яркого красного цвета, означавший, что звонок пропущен. Он открыл журнал вызовов, пропущенный был от Андайн…