всё

я люблю тебя, я убью тебя, я морю тебя голодом и целую руки, покрытые горечью — кристаллами соли. и слёзы на вкус мои — косточка от лимона, раскушенная на зубах с расколами, ессентуки 17, нашёптывающие на ухо плохие вещи из жерла гейзера старой кружки с морщинами трещин, глупым узором котёнка. морда — следы разводов — рубцы от капель. целое море примесей в талой воде из крана — та тяжелее, чем правда. камень прощального воскресенья висит на шее. нравились вариации общего времени: все — такие же, я — другая. со стальным сознанием, тотошкиным поводком с шипами, храбростью, достаточной для того, чтобы отречься от множества защищаемых, оберегаемых, патронируемых ценой собственного достоинства и зверской самоотверженности мразей, опилочным сердцем. я — другая. я не умела б любить, и никто не сумел бы добить и задеть меня, снять кожу, строго командовать, в плоть запуская опарышей, чтобы поели. властный разводный рубец, прилипая к кошачьей шее, превращается в слёзы. я мечтала о том, что ты тоже подаришь дешёвую мерзость с нежной символикой. и нет ничего, кроме осколков купленной мной же емкости для рыданий водопровода. я люблю тебя, я убью тебя, я морю тебя голодом — ты не ешь икс с половиной хронологических промежутков, потому что тебя нет. тебя не было, когда я впервые сделала шаг в злосчастную школу, конченный универ, когда целовалась в лагере, проиграв в споре, когда свисала с балкона, писала письма лиличке, плакала над судьбой человека шолохова и кавказом бунина, собирала обрывки рисунков с пола, разорванные руками близких, валялась в ногах, пока тащили по полу, падала с лестниц, отбивала рёбра, обжигалась ножиком, раскалённым о кухонную конфорку в рамках внезапной проверки устойчивости и силы воли — привет, ревизорро, — травилась, топилась, резалась, выла, вспоминала друзей, оставленных в прошлом, представляла события с улучшенной версией себя самой: с острым взором и упаковкой пустой, раньше наполненной хором преданных голосов. тебя не было рядом, но мне бы хотелось, чтоб в карцере субъективного одиночества нас было двое. прошу, родись, ведь, как в песне аукцыона, ещё не поздно, а жизнь уже прожита.