Ничья

Эйс чувствовал, как пальцы Сабо касались его шеи, вот только вместо прикосновения кожи он чувствовал трение бинтов. У Сабо больше не было кожи на пальцах. Он закрыл руками лицо, когда его ударила огненная волна — и только благодаря этому лицо все еще осталось при нем. Его пальцы, его лицо — иногда Эйсу снилось, как он целовал их, и, просыпаясь, он неизменно чувствовал неловкость, глядя на Сабо, который ничего не подозревал. Сейчас, когда эти поцелуи стали невозможными, он чувствовал только сожаление и почти никакого стыда — вернее, стыд был, но совсем по другим причинам. — Кажется, я довольно долго был в отключке, — пробормотал Сабо и растерянно осмотрелся. — Что с Луффи? — Он в порядке, — заверил его Эйс и позволил себе слабую улыбку — по крайней мере, они вернули Луффи. — Наверное, Дадан отправила его спать. Он цел и невредим, весь день крутился рядом с тобой. — Хорошо, — прошептал Сабо, — это хорошо. Он медленно обмяк, и его хватка на шее Эйса разжалась. — Прости меня, — сказал он, — за то, что я заставил тебя сделать. Я все время только и думал, как бы всего этого избежать, я искал лазейки, но ничего не нашел, и я понял, что ты тоже ничего не нашел. На самом деле, Эйс не очень-то искал. Ему казалось, что он пытался найти выход, но большую часть времени он просто думал о неизбежном. Сабо снова оказался чуть более хладнокровен — и не его вина, что он так и не смог найти другой способ все закончить. — Это я… я не должен был просто безмолвно соглашаться, — сказал Эйс. Он просто принял эти правила как неизбежное зло — и все. — Я должен был думать быстрее, или быть смелее, или… все, что угодно — но не то, что я сделал. Сабо покачал головой. — Нет, не думаю, что мы могли предпринять что-то другое и остаться живы — все трое. — Теперь этого уже никто никогда не узнают, — пробормотал Эйс. — Неважно, — голос Сабо, слабый и затухающий, вдруг снова обрел силу. — Я не хочу, чтобы ты все время об этом думал. Пожалуйста. — Эйс перевел взгляд туда, где под левым глазом Сабо остался самый глубокий ожог, как бы говоря — разве я могу не думать, когда вижу такое напоминание? — Пожалуйста, — повторил Сабо. — Может быть, мы проиграли бой, но мы проиграем войну, если позволим ему нас сломать. «Он уже сломал тебя моими руками», — едва не сказал Эйс. Конечно, это было не так. Никто никого не сломал, Сабо не сломать так просто. Может быть, на арене дьявольский плод оказался сильнее Воли, но это был лишь обман; ему не удалось сломить Волю Сабо, и его человеческую волю тоже. Эйс так ничего и не ответил, и Сабо тоже молчал, и Эйс понял, что тот уснул. Очень медленно он уложил его обратно и прилег рядом, не касаясь, только положив ладонь ему на бедро — туда, где кожа осталось целой, не опаленной огнем. Очень скоро он и сам задремал — ему снился Колизей, на арене которого он топтал Сабо ногами, а тот улыбался и просил его продолжать. В конце концов Сабо все-таки перестал смеяться и вместо этого тихо, едва слышно застонал; Эйс рванулся к нему и очутился на кровати. Сабо стонал не в его сне, а наяву, не просыпаясь — может быть, тоже видел какой-нибудь дурной сон. Сонно двигаясь, Эйс смочил очередную тряпку водой. Кожа Сабо была горячей, как если бы он был болен.Таковы последствия ожогов; волей-неволей Эйс многое знал о жертвах своей силы. Он также знал, что раны Сабо рано или поздно заживут, и, если повезет, не оставят следа — кроме одной. Под глазом останется шрам: рана там была самой глубокой, а кожа — тонкой. Сабо повезло, что он не лишился самого глаза. Замерев в своих движениях, Эйс все смотрел и смотрел и туда, где через налепленный пластырь уже проступала кровь, когда Сабо вдруг очнулся ото сна. — Эйс?.. — шепнул он. — Чего ты уставился? — его губы попытались улыбнуться. — Я такой страшный сейчас? — Нет, — в тон ему шепотом сказал Эйс. — Нет, вовсе нет, — это была ложь, и одновременно — чистая правда. — Нет, Сабо, это совсем не так. Ты… я люблю тебя, — это вырвалось совершенно случайно. Он должен был сказать совершенно другое, что-то вроде «ты всегда красивый» или хотя бы «уже скоро ты будешь как новенький», но только не это чудовищно прямолинейное признание. Ему оставалось надеяться, что Сабо расценит это как проявление братской любви, не имевшей ничего общего с истинным положением дел. Нет, надежды не было. Сабо всегда был слишком проницателен. — Вот как, — пробормотал он, не отводя взгляда, в котором — к слабому облегчению Эйса — не было смущения или неприязни. — Я должен был догадаться. Иногда его проницательность все-таки была не безгранична, с Волей или нет. Сабо вдруг снова обнял его за шею, на этот раз крепче. — Тогда я виноват еще сильнее, — сказал он. — Я заставил тебя… заставил тебя так поступить, когда ты… Ведь я понял, что не смогу ровно по той же причине. Он все-таки отвел глаза, словно напряженно размышляя о чем-то, а у Эйса в голове осталась лишь одна мысль: правильно ли он понял?.. — Мне всегда трудно было причинять тебе хоть какой-то вред. Но с некоторых пор… даже небольшие драки стали даваться мне тяжелее. Эйс понимал, о чем говорил Сабо. Он и сам это заметил — в последние месяцы Сабо всеми силами пытался избежать их регулярных дуэлей под каким-нибудь обыденным предлогом, вступал в стычки без прежнего энтузиазма, а иногда и вовсе позволял им закончиться раньше времени. По глупости Эйс даже считал это признанием его силы, он почти начал гордиться своими успехами… А Сабо всего лишь не хотел больше драться с ним в полную силу, не хотел или не мог. Даже в самый решающий миг Сабо предпочел принять удар, а не нанести его. Значило ли это, что Эйс любил неправильно и недостаточно, если смог сделать то, от чего Сабо отказался? Но откуда тогда взялась эта постоянная боль в его груди? И все же — если соединить все причины, по которым Сабо сделал свой выбор, они превратятся в одну: Эйс просто-напросто был способен на то, что сделал. Сабо знал, что не сможет, и одновременно знал, что Эйс сможет — вот и вся соль. В этом заключалось главное отличие между ними, и это отличие заставляло Эйса чувствовать себя хуже некуда. Выходит, из них двоих только он один обладал достаточной жесткостью, слишком близко граничившей с жестокостью. Только он один позволил себе — пусть на крошечную долю — втянуться в игру и почувствовать отголосок азарта. Сабо всегда казался более чутким. Не в сражениях, перед лицом опасности он всегда был тверд; но за ее пределами часто был почти нежен. Эйс всегда считал, что не умел быть нежным, раньше он даже презирал нежность, пока не понял, что нуждается в ней. — Я по глазам вижу, о чем ты думаешь, — вдруг сказал тот. — Это все чушь. Вернее, все совсем наоборот. Ты смелее меня. Ты сможешь все это вытерпеть. И к тому же — ты первый признался мне в том, что любишь. У меня до сих пор не хватало духу. — Это вышло случайно. И к тому же, ты не представляешь, как долго я тянул… — Давай хотя бы в этом не будем соревноваться, - Сабо снова улыбнулся, но его улыбка тут же пропала, превратившись в гримасу, когда его рука потянулась к груди. Сабо мог говорить какие угодно слова поддержки, но один жест перечеркнул все его заверения в том, что Эйс поступил правильно. — Ладно, — все же пробормотал Эйс и протянул руки, и Сабо осторожно облокотился, но это было лишь едва заметное прикосновение. Обгоревшая кожа Сабо не позволила бы ему вынести настоящее объятие. — Давай у нас будет ничья, — с нажимом добавил Сабо, явно не удовлетворённый растерянным лепетанием Эйса. — Мы одинаково боялись признаться, мы оба были неосторожны, мы оба не нашли выхода, мы оба достаточно пострадали. У нас вечная ничья. Как всегда. — Ничья, — пробормотал Эйс. Думать так было легче всего. Он не побил Сабо на арене, потому что тот не сопротивлялся всерьез. И главное — он больше не хотел знать, способен ли побить Сабо на самом деле, ни сейчас, ни через десять лет, никогда. Никогда. Они больше никогда не будут сражаться друг с другом — только вместе против общего врага. Так должно было быть с самого начала. Все дуэли, затеянные Эйсом под благовидным предлогом тренировок, казались ему теперь невероятной глупостью. И дурное предчувствие Сабо — почему оно не остановило их раньше? — Больше ничто не заставит меня драться с тобой. — Эйс, это лишнее — я не имею в виду, что мы должны совсем отказаться от… — Нет, мы откажемся, — с нажимом повторил Эйс. — Совсем. Помедлив, Сабо согласно кивнул, и кивок превратился в клевание носом. — Спи, — прошептал ему Эйс, но Сабо покачал головой. — Не думаю, что смогу снова заснуть сейчас. — Эйс видел, какие усталые были у него глаза. — Тебе больно? — Сабо не стал отвечать на очевидный вопрос; кажется, он боялся признаться, чтобы не ранить Эйса еще сильнее. — Это пройдет, — наконец сказал он. — Я буду представлять, как ты поджариваешь Дофламинго, и мне станет легче, — попытался пошутить он. Эйс фыркнул. — Пожалуй, я тоже буду почаще это представлять. Не откладывая в долгий ящик, он принялся фантазировать немедленно, но у него ничего не вышло, мысли раз за разом уходили от кровавой мести и возвращались к Сабо. Он был нужен Сабо сейчас. Любая месть могла подождать. Они молчали, пока комнату не осветили первые лучи рассвета. Эйс не мог поверить, что все случилось меньше дня назад. Он едва не подпрыгнул, когда в комнату ворвался сонный Луффи. — Дадан сказала, пора менять повязки! — провозгласил он и бухнул на пол ведро воды, половина которой расплескалась ему под ноги. Эйс заметил, как скривилось лицо Сабо. Ему предстояла процедура не из приятных. — Луффи, возможно, тебе не стоит здесь находиться, — строго сказал Эйс. — Есть вещи, которые тебе не нужно ви… — Я уже не маленький! — упрямо топнул ногой Луффи. — Сабо меня спас, я хочу помочь ему! Больше никто не спорил. Дадан осторожно разматывала бинты, чтобы потом наложить свежие, Луффи подавал ей нужное еще до того, как она успевала попросить, а все, что делал Эйс — сидел на кровати рядом с Сабо и держал его за плечи — там, где ожогов было чуть меньше. Едва ли он был способен на что-то большее в эти минуты, и кроме того — ему казалось, что Сабо нуждался в этом прикосновении ничуть не меньше, чем в перевязке. Несколько раз он вздрагивал и шумно вдыхал через нос, и тогда Эйс чуть-чуть сжимал хватку — совсем немного, но напряженно вздернутые плечи Сабо медленно расслаблялись. Когда Дадан закончила, Сабо не удержался от долгого вздоха облегчения. Подушечкой большого пальца Эйс вытер капли пота, выступившие у него на лбу. Пот был вреден для его кожи. Сабо неожиданно изогнулся и потерся об его палец виском. — Луффи, тебе точно пора идти, — быстро сказал Эйс. — Для некоторых вещей ты все-таки еще слишком мал. Дадан легонько подтолкнула Луффи в спину, и тот выскочил, что-то обиженно бормоча про старших братьев, у которых на уме одни секреты и которые вечно исключают его из своих игр. — Он ведь не слишком расстроится, когда узнает? — спросил Сабо. — Вот еще. С чего бы ему расстраиваться? — Мы ведь называли друг друга сводными братьями. — А разве мы перестали ими быть? — искренне удивился Эйс. Он никогда не думал об этом так, всегда корил себя за то, что умудрился влюбиться в брата, названного или нет, но иначе как братом, никогда не называл Сабо, даже в собственным мыслях. — Нет, — быстро отозвался Сабо. — Прости, я вовсе не это хотел сказать. — Он снова прислонился головой к его груди. — Ты всегда будешь моим братом. Это ничего не меняет. Он поднял руку и осторожно прикоснулся к лицу, потом к затылку.  — И все-таки, какие у меня прогнозы? Ты должен понимать такое лучше меня. У меня еще отрастут волосы? А лицо не всегда будет похоже на кусок сырого мяса? — Оно и сейчас вовсе не похоже на кусок мяса! — возмутился Эйс неожиданно горячо — и совершенно искренне. В свете утренних лучей Сабо — пусть в свежих шрамах и без своих прежних кудрей — ничуть не уступал себе прежнему, даже наоборот, вдруг показался Эйсу необыкновенным. — Все пройдет, — наконец сказал он очень серьезно, и в этом, кажется, тоже не лгал. — Может быть, останется пара отметин. — Но шрамы, как известно, украшают мужчин, — хмыкнул Сабо. — Именно поэтому Луффи часто думает, где бы ему обзавестись парочкой, — он опять улыбался так, как будто ничего не случилось. Тогда Эйс не выдержал и все-таки поцеловал его руку, стараясь, чтобы поцелуй вышел невесомым, почти незаметным. Однажды, когда Сабо освободится от всех своих повязок, поцелуи станут другими, более страстными, более долгими, настоящими. Он надеялся, это случится очень скоро.