«Я трачу деньги на друзей, всех трясет от моих братьев, словно мой дом – колизей. Я не мешаю грязный «Спрайт». Где коньяк? Я спотыкаюсь, обливаю твою пасть.»
— Сынок, только пожалуйста, веди себя хорошо, не дерись ни с кем, — сказала Ольга Андреевна, тяжело вздохнув. — Одиннадцатый класс самый ответственный, скоро экзамены… — продолжала она, но Мирон её уже не слышал, прибавив звук в наушниках погромче. Новенький чёрный майбах s-класса неспешно скользил по промозглым улочкам Питера в сторону гимназии, в которой учился Фёдоров. Как же он ненавидел это первое сентября. Каждый год одно и тоже! Где-то на фоне будет играть всем изрядно надоевшее «Учат в школе, учат в школе…», первоклассники кое-как расскажут идиотские стихи, а учителя, натянув улыбки на свои озлобленные лица, будут делать вид, что их всё устраивает, периодически нализывая задницы меценатам, спонсирующим школу. В том числе и отцу самого Мирона. Жалкая картина, конечно. Одно радовало, сегодня он увидит своих друзей. Фёдоров почти все лето провёл в Лондоне у бабушки, поэтому ужасно соскучился по парням. Майбах въехал на территорию гимназии. Мирон вышел из машины, обошёл её, открыл дверь и подал руку маме. Ольга Андреевна, выходя из авто, попросила водителя подождать на парковке. Поправив платье, она взяла сына под руку: — Надеюсь, тебя не отчислят раньше экзаменов. Мирон ухмыльнулся и двинулся с мамой в сторону школы. Несмотря на то, что у Фёдорова был задиристый характер, учился он на отлично. Может, в этом и была доля заслуги его родителей, ведь его мама стояла во главе попечительского совета, а отец периодически выделял деньги на всякие ремонты, компьютеры (сколько уже можно их покупать?) и шторы, но тот факт, что парень он был неглупый, тоже отрицать было бы странно. Учился он с огромным рвением. Точные науки давались чуть сложнее, чем гуманитарные, но со своей идеей фикс получить красный диплом он преодолевал любые трудности на ура. Его будущее было расписано родителями на много лет вперёд. Он точно знал, что после окончания школы поступит либо в Оксфорд, либо в Гарвард, а потом станет преподавателем в каком-нибудь элитном учебном заведении. И даже о его личной жизни отец Мирона — Ян Валерьевич — позаботился заранее, сосватав его дочке какого-то московского бизнесмена. Как там её звали? Диана? Диляра? Мирон даже не запоминал — не интересно. Поднимаясь по ступенькам, Фёдоров задумчиво смотрел прямо перед собой. Состояние было странное, будто обухом по голове дали. Не хотелось ему сегодня в школу на каком-то интуитивном уровне. — Фёдоров! — где-то в толпе раздался знакомый голос. Мирон обернулся, пытаясь понять, откуда именно он звучит, и, разглядев кислотно-желтый свитшот в толпе, расплылся в доброй улыбке. На всех парах сквозь толпу к нему мчался Евстигнеев. Среди знакомых его называли Рудбоем за его наглость и грубость, но при этом он был обаятельно смешным и располагающим к себе человеком. И как такого можно не любить? Иногда Фёдоров задумывался над тем, что же его связывает с этим парнем, ведь они с Ваней совсем разные. Евстигнеев был какой-то сверх коммуникабельный экстраверт, у него было много друзей вне школы, и Мирон иногда поражался, с какой лёгкостью он их заводит. Казалось, он мог прийти в какой-нибудь дорогущий ресторан, где живой оркестр исполняет Баха на фоне жующих ртов, в своих камуфляжных штанах, которые очень Мирона бесили, в футболке с логотипом твича и ярко-зелёными волосами на голове, и на удивление стать своим. Каждый видел его по-своему, но для Мирона он был лучшим другом, даже, пожалуй, нет — братом. Фёдоров настолько любил этого несносного балагура, что ему бы слов, наверное, не хватило описать все свои эмоции. В третьем классе Ваня разбил Мирону нос за то, что Фёдоров пнул его портфель. Так и познакомились. Это ли не начало крепкой мужской дружбы? Ваня подбежал к Мирону и обнял, слегка приподняв над полом. — Я так соскучился, Руд! — Не разжимая крепких объятий сказал Мирон. — Здравствуй, Ваня, — поздоровалась с парнем Ольга Андреевна. — Здравствуйте! — с улыбкой кивнул Рудбой. — Прекрасно выглядите! — Спасибо. Ну, я вас оставлю. Мне ещё по делам надо. Собрание опять какое-то, — недовольно сказала Ольга Андреевна и легкой походкой растворилась в толпе учеников, постукивая каблучками. — Ну, что ты? Как? — Фёдорову все хотелось знать. Он не видел Ваню почти все лето и ужасно соскучился. Рудбой начал увлечённо рассказывать о том, где побывал: как ездил с ребятами из их компании на Финский залив, как ходил на вечеринку к девчонке из параллели и чуть не разнёс ей окно и как мотался по концертам. — Кстати, я набил новую татуху! — задирая кофту сказал Ваня. Мирон вздохнул, глядя на то, как он оголяется посреди школьного коридора гимназии, и посмеивался над непринужденностью своего друга. На ключицах парня Мирон рассмотрел ярко-желтые наручники. Оценивающе приподняв бровь, Мирон ухмыльнулся, но ничего не сказал. Для Фёдорова все это попахивало какой-то пошлятиной, но сказать вслух такое он не мог, потому что Ваня очень болезненно воспринимал критику своих татуировок. У него были полностью забиты руки и тело, и, хотя нельзя было сказать, что Фёдоров сам был девственно чист в этом плане, но всё же его рисунки несли хоть какой-то смысл. То же колесо Сансары на правой руке, либо «1703» на шее. А на Ване скорее была набита летопись его алкогольных похождений. Но в праве ли Мирон судить его за это? Он считал, что нет. Фёдоров всегда переживал, что с ним дружат из-за финансового положения его родителей, но это был не тот случай. Евстигнеев никогда этим не пользовался, а если и занимал у друга денег, то обязательно возвращал все до копейки и в срок. Исходя из всего этого, если бы однажды Фёдорова поставили перед выбором — его жизнь или жизнь Евстигнеева, даже под угрозой смерти Мирон без колебаний сделал бы выбор не в свою пользу, потому что этот человек — лучшее что с ним случилось за эти годы. Поднимаясь в класс на третий этаж, Ваня эмоционально рассказывал о своей поездке на концерт «Кислотного дома», которые Мирону тоже нравились. Он внимательно вслушивался и кивал, периодически что-то спрашивая. Ваня, увлекшись разговором, резко махнул рукой и задел кого-то. — Евстигнеев, хватит культяпками своими размахивать! — поправляя съехавшие от удара очки, резко высказался худощавый пацан. — Ебало завали. Скажи спасибо, что нос не сломал! Парень ничего на это не ответил, ведь с дураками связываться — себе дороже. Обогнав обидчика, он зашёл в кабинет. — Зачем ты так с ним? — спросил Мирон. — Бесит. Ваня с Федоровым зашли в класс. Сев за последнюю парту, Мирон начал рассказывать Ване о своих каникулах, но Евстигнеев его не слушал, молча глядя в затылок юноше, который сидел за предпоследней партой соседнего ряда. Ванечка Светло, для друзей просто Фаллен, — любимец девочек-отличниц и учителей. Тёмные взъерошенные волосы, длинный ровный нос, очки в чёрной оправе, что очень ему шли. Рудбой тоже носил такие. С его то зрением без этого было никак. Светло сидел развалившись на стуле и залипал в телефоне. Евстигнеев разблокировал мобильник и, зайдя в телеграме в чат класса, капсом вбросил сообщение: «СВЕТЛО ЛОХ», поставив в конце много восклицательных знаков. Пара секунд и на Рудбоя с Мироном обернулось пол класса, прыснув от смеха. Реакция Светло не заставила себя долго ждать, он резко развернулся и выкрикнул: — Какой же ты мудила, Евстигнеев! Для Вани эта реплика была как красная тряпка для быка. — Чё ты, блядь, сказал? — Рудбой подскочил из-за парты и навис над Светло, будто был готов его ударить. Ванечка встал со стула и, глядя на обидчика снизу-вверх, повторил: — Какой же. Ты. Мудила. Мирон среагировал мгновенно. Как только рука Евстигнеева дрогнула, он перепрыгнул через стул и схватил его за капюшон, резко потянув на себя. Рудбой успел лишь слегка задеть Ванечку по плечу. — Отпусти меня, я ему ебальник сейчас сломаю! — шипел Евстигнеев. — Да, Мирон, давай, отпусти его! Он же у нас герой! — язвительно выпалил Светло и сел обратно за парту. Федоров с трудом оттащил Евстигнеева на первый ряд, подальше от Ванечки. — Ты совсем чтоль уже? Успокойся! — начал было Фёдоров, но Рудбой лишь отмахнулся. Хрен знает, что творилось в его крашеной башке, но у него всегда была какая-то отдельная ненависть к Светло. Федоров удивлялся, зная насколько легко тот сходится с людьми. Но другим он бить его не позволял. Сколько Мирон себя помнил, Рудбой всегда первый бросался на его защиту, а сам при этом был готов его разорвать. Фёдоров никак не мог уловить суть этих высоких взаимоотношений, поэтому только останавливал Ваню, если тот перегибал палку, а в остальном старался не лезть. В кабинет шумно смеясь зашли Замай Андрей и Карелин. Мирона особо не волновали ни тот, ни другой, хотя они были те ещё экземпляры. Он вообще не видел нужды общаться с кем-либо помимо своих ребят, поэтому никогда особо на окружающих внимания не обращал. Парни подошли к Ване Светло, пожали тому руку, Слава кинул рюкзак рядом с другом, а Андрей сел за ними. Они о чём-то увлеченно беседовали. Тут в кабинет вошли Рома и Дарио. Завидев эту парочку, Фёдоров тут же оживился. — Здарова, ебать! — с улыбкой до ушей сказал Рома, обнимая Мирона. — Я безумно рад вас видеть. Парни сели за соседнюю парту. Рома Худяков, он же Локимин, был неким катализатором всего самого плохого, что происходило в школе. Его многие побаивались и связываться с ним никто не хотел. Эдакий клишированный гопник, который мог спокойно вынести челюсть с одного удара. Худяков занимался кикбоксингом и хуйнёй — два его любимых дела. Рома выглядел старше всех, поэтому в компании был ответственный за покупку сигарет и бухла. А ещё он часто попадал в передряги и конфликты. Как-то раз отец Мирона вызволял его из ментовки, хоть и ворчал, мол его бы на пятнадцать суток, чтобы мозги на место встали, но после того случая он хотя бы мобильники перестал отжимать. В глубине души Фёдоров осуждал такое поведение, но основной причиной, по которой они не могли постоянно проводить время вместе, была Ромина импульсивность, хотя в пределах компании они общались достаточно неплохо. А второго парня звали Дарио Виейра. Он приехал из Португалии, поэтому друзья сразу прозвали его Порчи. Поначалу он ворчал: «Называйте меня Дарио, у меня есть имя!», а потом смирился и привык. Как бы не было печально, Дарио был любителем поюзать запрещенные вещества. Он мог достать кайф откуда угодно и абсолютно в любом его виде. Так как в школе было предостаточно желающих затянуться травкой, в деньгах он никогда не нуждался. Залипая в своём микрокосмосе, он мог не появляться на занятиях неделями, пока к нему не приедешь и пинка не дашь, чем обычно занимались Мирон с Евстигнеевым. В общем компания у Фёдорова была подстать ему самому. Собрав вокруг себя самых отбитых, Мирон чувствовал себя максимально комфортно. Все они были разные, но это никак не препятствовало их дружбе. В кабинет вошла классная руководительница одиннадцатого «а». Будучи молодой и симпатичной женщиной, она становилась объектом внимания Фёдорова. Отвечая у доски, он намеренно с ней флиртовал. Собственно говоря, из-за этого класс разделился на две группы: женскую, которая ненавидела саму учительницу за то, что она отвечала на его заигрывания (а надо признаться, к Мирону многие неровно дышали), и мужскую. А они, в свою очередь, терпеть не могли Фёдорова за его излишнюю самоуверенность. Но Мирону было как-то плевать, он развлекался и вообще не парился по этому поводу. Однако его всегда огорчало, насколько легко люди вешали на него ярлыки. Богатый — самонадеянный, самоуверенный — высокомерный и дальше по списку. Чего только о нём не говорили. Мирон привык к предвзятости в его адрес, поэтому иногда позволял себе фривольности, дабы соответствовать выдуманному обществом образу. Однако сердечко «альфа самца» все равно немного ёкало при виде одной старшеклассницы. Её звали Сэмми. Отличница, из приличной семьи, скромная. Начитанная? Пожалуй, да. Не было ни дня, чтобы Мирон не застал её на перемене с книгой. Её ум и сдержанность подкупали, а необычная внешность притягивала взгляд. Длинные прямые волосы, карие глаза, татуировки, которые, в отличие от тех что набивал тот же Евстигнеев, несли особый смысл, частично понятный Фёдорову. Плюс ко всему, она ни разу за столько лет не удостоила Мирона своим вниманием. С учётом того, что на него постоянно вешались по своей сути пустые и однотипные девушки, может это и было главной причиной её притягательности. Фёдоров пытался сосредоточиться на праздничной и воодушевляющей (нет) речи классухи, но окончательно отбросил попытку хоть как-то вникнуть в сказанное, когда на телефон пришло смс от мамы: «Сын, убегаю, увидимся вечером. Твоя школа меня достала». Мирон улыбнулся, откинулся на спинку стула и залип на Сэмми, которая сидела у окна.***
— Светло, мы не договорили! — выкрикнул Ваня, выбрасывая окурок в урну. — Сюда иди! «Какой же ты придурок заносчивый», — подумал Ванечка и направился навстречу Евстигнееву и шедшему позади Мирону. — Что ты хочешь от меня? — в лоб задал вопрос Светло, поравнявшись с Рудбоем. — Дохуя, блядь, на себя берёшь, — огрызнулся Ваня. — Оставь меня в покое. Если ты думаешь, что я боюсь тебя, то ты ошибаешься. Я что, никогда от тебя не получал? Получал. Чего мне бояться? Рудбой прищурился и смерил его тяжёлым взглядом, но на Ванечку это не подействовало — парень стойко выдерживая ответный взгляд, даже ни разу не моргнул. Не найдя что ответить, Евстигнеев развернулся, чтобы уйти, но разве Фаллен может промолчать? Демонстративно усмехнувшись, он развёл руками. — Собственно, чего и следовало ожидать. Рудбой остановился, а затем резко развернувшись, схватил Светло за воротник джинсовой куртки и, притянув к себе, ударил парня по лицу. Тот попятился и присел на корточки. — Дядь, ты больной, — пробормотал Ванечка, сплевывая кровью. Рудбой наклонился к нему и, вцепившись в густые темные волосы, прошипел: — Тебе мало, видимо? Ванечка молчал. Рудбой с силой его встряхнул, повторив: — Мало? Светло смотрел на Евстигнеева полными недоумения глазами. — За что ты так ненавидишь меня? Мирон, наблюдая за происходящим, крайне не хотел вмешиваться в выяснения их отношений, но зная вспыльчивость друга, он был готов к тому, что тот может переборщить. Всё это время на крыльце школы стояла Сэмми. Она бросила взгляд на Фёдорова, с укором покачав головой, взывая к их благоразумию. Мирон понимал, что она права и пора с этим заканчивать. — Руд, отпусти, хватит с него, — сказал Фёдоров, коснувшись плеча Рудбоя. Евстигнеев всматривался в глаза Фаллена ещё пару секунд, а затем, с силой отшвырнув жертву, молча направился в противоположную сторону. Мирон обернулся на смотрящего им вслед Фаллена, к которому подошла Сэм, пытаясь помочь ему подняться. — Вань, так нельзя. Что он тебе сделал? — Родился. Ответ был исчерпывающим. — Евстигнеев, стоять! — раздался позади знакомый голос. Мирон увидел, как к ним бегут Карелин и Замай. Фёдоров не сразу понял, что грядёт, поэтому притормозил, окликнул Ваню, но тот даже не остановился. Слава скинул на ходу портфель с криком: — Стой сказал, уебок! Всё произошло за какие-то доли секунды. Сзади на Мирона налетел Андрей. Евстигнеев обернулся на звуки драки и тут же поймал прямой удар в челюсть. Пошатнувшись, Ваня попятился и уперся в дерево, стоящее позади, приложился о него затылком. Он даже ничего сказать и сделать не успел, как прилетел второй удар. Мирон, вырвавшись из цепкой хватки Замая, толкнул Карелина. Тот по инерции полетел на Евстигнеева и споткнувшись ухватился за его свитшот, потянув за собой. Ваня схватил Славу за ворот олимпийки и разбил ему нижнюю губу. Оттолкнув Фёдорова в сторону, Андрей пнул Ваню по спине, отчего он ослабил хватку, скорчившись от боли. Замай замахнулся на Рудбоя, но Мирон перехватил его руку и оттащил подальше от друга. — Гондон! — выкрикнул Слава, пытаясь справиться с Евстигнеевым. — Какого хуя ты его избил? Ваня тяжело дыша ничего не отвечал, а лишь наносил удары один за другим, без разбора. Из школы выбежали Локимин и Порчи, не успевая за ними, позади семенила Сэмми. — Хорош! Разошлись! — закричал Рома и, подхватив Евстигнеева подмышки, стащил его с Карелина, пока Дарио оттаскивал Андрея от Фёдорова. Сэм пыталась увести Мирона подальше, но он всё не унимался, пытаясь высвободиться. — Успокойся, — твердила она, вцепившись в кисти его рук. — Ебаный ты ублюдок, какого хера ты позволяешь себе его трогать? — кричал Слава через Локимина, который стоял между ним и Ваней. Евстигнеев ничего не отвечал, молча ухмыляясь в ответ распинающемуся однокласснику. — Они сами без тебя разберутся, — сказал Локи, оттолкнув Карелина. Славе было плевать даже на слова Худякова. Он его просто игнорировал и продолжал наезжать на всех подряд. — А ты, Фёдоров, ты просто стоял и молчал! — И что? — ответил Мирон. — Ты видишь, что эта хуйня двухметровая сильнее его в два раза! Чё ты его не остановил? Евстигнеев дёрнулся в сторону Карелина, но Локи вновь его сдержал. — Почему я должен… — начал было Мирон, но Слава усмехнулся, перебив его. — Да, ты у нас никому ничего не должен, — утерев рукавом кровь с подбородка, он продолжил, — Это тебе все всегда должны! Держи своих шавок на привязи, чтобы на людей не бросались! Мирон изменился в лице. Локи оскалился и буквально прорычал: — Следи за словами, чёрт. — И что ты мне сделаешь? Команды «фас» ещё не было! Рома побагровел и даже не дослушав пламенную речь Карелина, со всей дури нанёс ему удар в нос прямо со лба. В этот момент во двор въехала полицейская машина, а из школы уже выбежали директор и учитель физкультуры, который скорее всего увидел происходящее из окон спортзала.***
— Мирон, ты мне надоел! Вот чего тебе не хватает в жизни, что ты постоянно влипаешь в такие ситуации?! — громыхал Ян Валерьевич, шагая по коридору здания ПДН. — Я не могу постоянно срываться с командировок, потому что мой сынуля опять с кем-то подрался. Ещё раз такое повторится, и я оставлю тебя здесь. Мирон виновато опустил глаза и не перечил отцу. Как бы это не было печально, он понимал, что папа прав. Он постоянно во что-то влипает. Не специально конечно, но что ему мешает просто избегать этих ситуаций, а не ввязываться в них? — Я жалею, что когда-то перевёл тебя в эту школу. Учился бы в частной и проблем бы не было. Связался со своим Евстигнеевым! Тот сам дурак и из тебя такого же делает! — не унимался Ян Валерьевич. — Пап, а с пацанами… Поймав на себе суровый взгляд отца, Мирон замолк. Ян Валерьевич сел в машину. Мирон молча устроился рядом и пристегнул ремень безопасности. Пару секунд отец всматривался в обеспокоенного сына, а затем сказал: — Да отпустят их. Я договорился… Мирон улыбнулся и хотел обнять его, но тот жестом дал понять, что не хочет этого, так как все ещё злится. Фёдоров-младший уставился в окно. Когда они отъезжали, он увидел в боковом зеркале, как из здания ПДН вышли Ваня с мамой, и та дала ему подзатыльник. Усмехнувшись, Фёдоров с облегчением выдохнул.