«И мы бы могли остаться в живых, Но это скучно — здесь быть живым. И если опять захочешь войны, Ты намекай, мы все повторим. А если не так, то смейся в лицо, Мы все равно вернёмся в наш дом. Дом, дом, дом…»
Светло забавно сморщил нос и сощурился от резко ударившего в глаза солнечного света. Он и не заметил, как наступило лето. Все эти хождения по стеклу, когда его из раза в раз допрашивали и заставляли вспоминать события той злополучной ночи, судебные заседания и ненавистная бюрократия, его окончательно доконали. В день вынесения окончательного приговора Ване стало уже настолько невыносимо, что ему казалось, будто он стоит на краю нервного срыва и ещё шаг — упадёт в пропасть, откуда ему не выбраться. Следующие две недели он пролежал в диспансере, где в него литрами вливали успокоительные и носились как с фарфоровой статуэткой. Ваня старался выполнять все назначения неврологов и психотерапевта, которые с ним работали, но к сожалению, заговорить он так и не смог. Было ощущение, что его вызубренный назубок рассказ, который хотелось навсегда забыть, стоял комом в горле, будто залитый горячим свинцом. Светло до сих пор отчетливо ощущал на себе взгляд Рудбоя, который впервые слышал все подробности той ночи. И хотя он ни разу на Евстигнеева не взглянул, он знал, чувствовал где-то внутри, как тому тошно и плохо от его слов. Услышав, как щелкнули браслеты на родных запястьях, Фаллен даже не обернулся. Он просто-напросто был не готов видеть, как его уводит конвой. В день выписки у дверей больницы Ваню ждали Слава и Мирон. Несмотря на все произошедшие события они держались неплохо. Фёдоров стойко перенес вынесение приговора. Двенадцать месяцев исправительной колонии — именно такую меру наказания назначил суд Евстигнееву. Однако Мирон был рад и этому, потому что, если бы не Светло, сел бы он на гораздо более долгий срок. Так как Фёдоров недавно получил права, они могли свободно перемещаться в любом направлении без контроля его личного водителя. Слава сидел на пассажирском сидении рядом с Мироном, который, управлял автомобилем, сосредоточенно глядя на дорогу, а Ванечка, расположившись сзади, молча наблюдал, как за окном пролетают дома и деревья. — А где Замай? Чёт он пропал, — первым нарушил тишину Карелин. Мирон затянулся, опустил стекло и скинул бычок. — Они уехали в Прагу с Сэмми. — У них все настолько серьёзно? — А у нас? — неожиданно спросил Фёдоров. Он и так в последнее время был как на иголках, а тут ещё начал невпопад задавать неловкие вопросы. Светло видел, как Карелин закатил глаза. — Не начинай. Потом поговорим… Мирон замолчал, недовольно поджав губы, и остановился у парадной Светло. Ванечка прихватил сумку с вещами и вышел из машины. Слава окликнул его, высунувшись в окно. — Вань, может с тобой остаться? Тот отрицательно покачал головой и направился в сторону дома. — Пиши, если будет скучно, я приеду. Светло, не обернувшись, кивнул и скрылся за железной дверью. — Да что ты как курица-наседка? Всё с ним нормально будет, — сказал Мирон. Он понимал славино беспокойство и тоже в определённой степени переживал за Фаллена, но ему надоело, что Карелин, под предлогом заботы о друге, крайне виртуозно игнорирует те проблемы, которые назрели в их отношениях. Федорову уже хотелось конкретики. Слава ничего не ответил, а только тяжело вздохнул и откинулся на сиденье. — Пообедаем? — оторвав его от мыслей предложил Мирон и, дождавшись ответа, выбрал в навигаторе ближайшее приличное заведение. Машина плавно тронулась с места в сторону центра.***
Фёдоров нервно теребил браслет от часов на запястье, пока Славик молча изучал меню. — Ну говори уже… — пробормотал Карелин, не поднимая взгляда. Фёдоров с удивлением вскинул бровь. — Да я вижу, что ты высказаться хочешь. Можешь начинать, — так же спокойно продолжил Слава, захлопнув меню и уставившись на Мирона в упор. Тот поколебался ещё пару секунд, а затем подперев щёку кулаком, спросил: — Почему ты не хочешь со мной улетать? Карелин шумно выдохнул, подбирая слова, но его спасла подошедшая в этот момент официантка. — Вы что-нибудь выбрали? — Пян-се, два сока апельсиновых, пита с курицей и овощами одна, — Слава задумался и добавил, — Хлеб не надо, маца. Пока все. Девушка записала заказ в блокнот и улыбнувшись скрылась из виду. Слава перевёл взгляд на Фёдорова. — Мы уже обсуждали этот вопрос. У меня тут бабушка, я не хочу никуда уезжать. — Но… — Мирон, я все сказал. У меня тоже есть планы на жизнь, и я тоже поступаю в институт. Ты уже давно стремишься в этот свой Оксфорд, и никто не вправе препятствовать, но почему именно я обязан ломать все свои планы из-за твоего… — Зачем ты выставляешь меня эгоистом? — вспылил Фёдоров, немного повысив голос. Несколько человек, сидящих за соседними столиками, инстинктивно обернулись. — Потому что так оно и есть! Такой ответ явно Мирона не устроил. — То есть с моим лучшим другом путаться это не эгоизм, а просить уехать со мной это… Мирон не договорил, поняв, что сболтнул лишнее. Карелин молча поднялся из-за столика и направился к выходу. — Слав, подожди… — с досадой выкрикнул Мирон, выбежав вслед за Карелиным. — Давай нормально поговорим! Тот обернулся. — Нет, Мирон. У нас не получится поговорить нормально. Я думал, мы оставили ту ситуацию позади! Но, как выясняется, тебя все ещё это гложет. Мы не были тогда вместе. Я даже не считаю, что это косяк какой-то, потому что это ты уехал в свой Лондон и оставил меня одного в неведении. — Слав… Карелин жестом попросил не продолжать и, круто развернувшись, пошёл, куда глаза глядят.***
Солнце давно опустилось за горизонт. Квартира была погружена во тьму, лишь из приоткрытой двери в ванной комнате лился неоновый свет. На фоне еле слышно пела Гречка. «Люби меня люби. Жарким огнем, ночью и днём…» Ванечка сидел в пустой холодной ванне и смотрел прямо перед собой, покачиваясь в такт. «Какая глупая песня…» — думал он, пока его сердце отчаянно рвалось на части от одной только мысли о Евстигнееве. Он медленно выдыхал тошнотворный полупрозрачный дым, одной рукой зарывшись в волосы. Зажимая сигарету между средним и указательным пальцами, Светло водил большим по шраму, что остался от ножа, и думал как жить дальше. Это нелепое расставание, ангар, суды… Да за что это все? Может, просто не судьба? Или, наоборот, испытания должны сделать их сильнее? Рудбой конечно тот ещё кадр, но его сердце, размером с Сенатскую площадь — лучшее из того, что в нем было… Где-то в глубине квартиры зазвонил телефон. Светло затушил сигарету о кафель и вылез из ванной. Прихватив любимый ночник, он перебрался в спальню и улегся на кровать. На письменном столе продолжал трезвонить мобильник. «Да кому я, блядь, понадобился?» — с раздражением подумал Ванечка и, кое-как поднявшись с постели, взял его в руки. Вызов сбросили, но не успел он заблокировать смартфон, как дисплей снова замигал. Фаллен посмотрел на неизвестный номер, подумал пару секунд, а затем молча снял трубку, из которой раздался до боли знакомый и родной голос. — Вань, привет. Это я.***
— Мирон, ты вообще идёшь или как? — громко крикнул Слава, сидя перед ноутбуком, когда на экране появились Сэм и Андрей. Они буквально приклеились друг к другу, и Карелин еле сдерживался, чтобы не подколоть обычно серьезного Замая, который сейчас был больше похож на влюбленного дурачка. Но, по-правде говоря, смотреть на друзей было приятно. Где-то на заднем плане призраком отца Гамлета маячил Ванечка. Слава окликнул его и, получив дежурный кивок, оставил в покое. Сэмми как раз начала рассказывать, как они недавно навещали славиных маму и бабушку, когда в комнату ворвался Мирон, весь пунцовый и пышущий праведным гневом. Он брезгливо держал пальцами свой белый кроссовок и, не обращая внимание на друзей по ту сторону экрана, возмущённо воскликнул: — Твой Филя мне опять кроссы обоссал! Сэмми хихикнула, нарушив повисшее молчание, и тогда уже рассмеялись все и, хотя Федоров изо всех сил пытался удержать суровое выражение на лице, уголки его губ подрагивали, норовя расплыться в улыбке. — Оставь ребёнка в покое, Боже мой, — вытирая слезы попросил Карелин, жестом подзывая подойти к нему. Мирон вздохнул, кинул в коридор испорченную обувь, и, подтянув второй стул ближе, уселся с ним рядом. — Это просто наказание какое-то! Мы растим чудовище! Уже вторая пара за месяц, так больше не может продолжаться! — Слушай, ну я же не ною из-за твоего Хесуса, а он, между прочим, сгрыз мои наушники, — резонно заметил Слава, взяв Фёдорова за ладонь. Вся его сварливость улетучивалась, стоило лишь установить тактильный контакт. Карелин быстро это просек и частенько пользовался без зазрения совести. — А вы неплохо устроились, да? — улыбаясь спросила Сэм, с интересом их рассматривая. — Нормально, — в один голос проговорили Мирон и Слава, переглянулись и рассмеялись снова. В комнату влетел полосатый котёнок и с разбегу запрыгнул на стол, кувыркнулся на столешнице и громко мявкнул. Карелин стащил его себе на колени, чтобы тот не закрывал камеру своей волосатой тушкой и не скакал по клавиатуре. — Это нам ещё с хатой повезло, — сказал он, наглаживая мелкого хулигана, норовившего цапнуть его за палец. — Вон, ребята рассказывали, живут в доме, где горячая вода с перебоями идёт. И это в центре Лондона! Если бы нам такая досталась, я бы, наверное, через неделю бы вернулся. — Прям-таки вернулся бы? — с ухмылкой переспросил его Замай, и Слава смутился. — Ну, нет, наверное, — замялся он, почесав затылок, и украдкой глянул на Мирона, не обиделся ли он на такое. Но Фёдоров сидел и улыбался, скролля ленту твиттера в телефоне. — Нет, не вернулся. Но без воды было бы тяжело. После той ссоры в кафе, Карелин долго думал над тем, что сказал ему Мирон, взвешивая все «за» и «против». Они не разговаривали несколько дней, пока Фёдоров первым не сдался и не прилетел к нему посреди ночи.Спокойно обсудив все наутро, они решили поговорить для начала со славиной мамой. Все прошло проще, чем они ожидали. Ирина Анатольевна не любила ходить вокруг да около и, услышав о планах сына на учебу, сразу согласилась переехать в Питер к матери. Славе даже показалось, что она была рада такому решению с его стороны. Все, что было потом, смешалось для него в суматошный клубок событий, где сборы и помощь маме с переездом происходили одновременно с оформлением студенческой визы и других бумажек, от которых у него голова пухла. Если бы не Мирон, Слава бы вообще в этом всем никогда не разобрался. Но факт оставался фактом — в начале марта он стоял в аэропорту с билетом до Лондона в кармане, ожидая посадки на свой рейс. Они проболтали обо всем на свете несколько часов к ряду, обсуждая и поступление Сэм с Андреем, и их с Мироном котов, и то, что в Лондоне не было гречки, которую Слава вообще-то не любил, но здесь она ему зачем-то очень понадобилась. Светло, стоявший позади, искренне радовался за то, что у друзей за границей все так ладно складывалось, и он бы слушал их разговоры весь день, но сегодня у него еще осталось одно важное дело. Он подошёл к Замаю, тихонько хлопнул его по плечу и помахав в камеру, вышел из комнаты. — Ваня какой-то загруженный сегодня, — сказал Слава, когда тот ушёл. — У него все нормально? — Да, все хорошо, — улыбнулась Сэмми. — А куда он? Они с Андреем переглянулись озадаченно. — Ааа! Вы же не знаете, — хлопнул себя по лбу Замай и, придвинувшись ближе к монитору, принялся рассказывать.***
Сквозь маленькое квадратное окошечко пробивался луч весеннего солнца. Посредине камеры стоял исхудавший, коротко стриженный парень и молча вглядывался в кусочек чистого неба, что был виден сквозь толстую металлическую решётку. Скрестив руки за спиной, он нервно перебирал пальцами что-то похожее на бусы. Время тянулось бесконечно долго, словно мазут, заставляя изнывать от ожидания. Проведя рукой по бритой голове, он закрыл лицо ладонями, а затем тяжело вздохнув, начал расхаживать из угла в угол. — Евстигнеев, на выход! — прозвучал грубый голос надзирателя из-за тяжелой двери и послышался лязг замка. Ваня круто развернулся и с улыбкой наконец покинул камеру. Получив необходимые документы и личные вещи, он вышел во двор Колпинской колонии в последний, на что он искренне надеялся, раз осматривая высокий, обвитый колючей проволокой, забор. — Повезло тебе раньше срока выйти. Не возвращайся сюда больше! Удачи! — сказал ему уже знакомый дежурный и скомандовал открыть ворота. Прозвучал гудок, тяжелые железные створки разъехались в стороны, и Ваня вышел с территории исправительной колонии. Покинув это злополучное место Евстигнеев обернулся, ещё раз оглядев здание и осознал, что всё изменилось и как прежде уже никогда не будет. Сзади подъехало такси. Ваня лёгким движением открыл дверь старенького опеля и сел на заднее сидение. — Привет. Светло молча кивнул, сжав его тонкие татуированные пальцы.