На пороге зимы

Джен
R
Завершён
326
Handra бета
Размер:
329 страниц, 45 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
326 Нравится 2344 Отзывы 109 В сборник Скачать

3. Небесный мост

Настройки текста
      Такко заперли в одной из кладовых под ледником. Его вели тем же путём, каким они с Вереном шли за Дарвелом, когда собирались сделать вылазку. Кажется, Ардерик так и не поверил, что ход оканчивался тупиком, а в руке Дарвела блестела острая сталь — Такко хорошо видел отблеск, когда спешил с факелом назад. Впрочем, теперь это не имело значения. Ничего не имело значения.       Свечи для него пожалели, оставили лишь коптящую плошку с жиром, которая почти не давала света. Такко ощупывал стены, шарил за полками, пытаясь найти вторую дверь, и голова шла кругом оттого, что всё это уже было: запертое подземелье, лихорадочные поиски выхода и ужас — леденящий, сковывающий, скручивающий внутренности в панической судороге.       После драки ныли челюсть, рёбра и плечо, которым Такко приложился о камень сквозь утоптанный снег. Но хуже было холодное, дёргающее ощущение в запястье. Такко помнил, как его оплели хищные, цепкие пальцы, а второй рукой жадно проследили тонкую кость до самого локтя: «Вот ради чего я тебя нанял». От одного воспоминания била дрожь. Ему случалось ощущать разные прикосновения — нечасто, но в больших городах непременно находились те, кто предлагал невысокому и гибкому мальчишке совсем другую работу, нежели охранять товар. От них оставались гадливость и нездоровое, болезненное любопытство. Но Оллард хотел иного. Худшего. «Кости самой природой предназначены служить. Глупо закапывать их», — звучал его голос в голове. А следом возвращалось отвратительное, леденящее прикосновение. «Вот ради чего я тебя нанял». Такко метался по кладовой, но выхода не было.       Постепенно усталость брала своё. Такко опустился на пол, привалился к какому-то мешку. Закрыл глаза, и из чернильной тьмы выплыли длинные столы, на которых безостановочно двигались человеческие кости. Пружины, валы и шестерни заставляли кисти сжиматься, ноги — сгибаться в коленях, челюсти — щёлкать. Такое не увидишь даже в дурном, лихорадочном сне, не выдумаешь спьяну, а Такко сам собирал те механизмы. И оказался разом единственным свидетелем преступления и самым подходящим материалом для следующего.       Он забылся тревожным, коротким сном, а когда очнулся, лампа трещала и крошечный огонёк едва виднелся во тьме. Такко поднялся, застонав от тянущей боли в теле, и поправил фитиль. Местные умели определять время по тому, насколько сгорал пропитанный жиром войлочный шнур, Такко мог лишь приблизительно прикинуть, что прошло не меньше пяти часов. А может, и все восемь — кто разберёт.       Так или иначе он всё ещё был жив. Такко потянулся, расправляя затёкшие плечи. С чего он вообще взял, что к сундуку непременно прилагался хозяин? Быть может, маркграфа давно казнили, а часть его имущества отправили с войском на Север? С плеч будто рухнул тяжёлый груз. Почему эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?       За вчерашнюю вспышку было почти стыдно. Такко потёр саднившую скулу и ощупал ноющее плечо. Кидаться на Верена было несусветной глупостью. Конечно, друг не мог знать, кто пожаловал, а если бы знал — не скрыл. Такко мысленно обругал себя: хватило бы ума дождаться гостей, уже знал бы, кто приехал! А теперь сиди и гадай, кто это был, разбили ли врагов и чего вообще ждать.       Такко подошёл к двери, толкнул её без особой надежды и негромко окликнул друга, надеясь, что он сидит где-то по соседству. Ответом была тишина. Оставалось снова усесться у стены и терпеливо ждать. Изо рта шёл пар; пришлось обхватить колени, сжаться в комок, чтобы сберечь остатки тепла. Делать было решительно нечего. Оружие у него забрали, даже небольшой ножик для обрезки перьев и ниток, да и кладовая была почти пуста, если не считать мешков с зерном и какими-то клубнями, от которых пахло землёй и гнилью.       Призраки по-прежнему бродили вокруг, прятались в черноте теней, но под рёбрами уже не крутило так отчаянно. Такко вздохнул и опустил подбородок на руки. Нечего и думать поделиться всем этим с Вереном. Тот покрутит пальцем у виска, а потом пойдёт к сотнику, и тогда история точно выплывет наружу. Поди докажи, что понятия не имел, для чего были те механизмы. И ведь гордился, как дурак, оказанной честью! Готов был не есть, не спать, сутками не видеть солнечного света, лишь бы стать причастным ремеслу, превращавшему мёртвые куски стали и латуни в движущееся, почти живое. Знал бы, дурень, чем оно обернётся!       В тишине было слышно, как потрескивает фитиль лампы. Дважды Такко слышал замковый колокол — точнее, чувствовал, как гудел камень под ступнями. Значит, прошли ночь и ещё день. Такко дремал, поднимался, чтобы размяться и согреться, поправлял фитиль, искал что-нибудь съедобное, зачем-то снова толкал дверь, на слух швырял жёсткие клубни в крыс, шнырявших в щелях между камнями. Фитиль в лампе становился всё короче. Такко затушил бы её на время, но огнива у него тоже не было, а оставаться в кромешной тьме не хотелось.       Лампа почти прогорела, когда тишину разорвали быстрые шаги. У Верена шаг шире и спокойнее, значит, Ардерик. Такко поднялся, одёрнул рубаху, зябко передёрнул плечами и запоздало сообразил, что не сможет объяснить сотнику, отчего бросился на Верена. Впрочем, едва ли его станут особо расспрашивать. Отсидел, остыл, и ладно.       Желтизна от факела брызнула в щели, расчертив кладовую тонкими полосами. Громыхнул тяжёлый деревянный засов, крысы с писком бросились по углам. Непривычно яркий свет залил кладовую, как расплавленная золотистая смола, и Такко дёрнулся и задохнулся, увяз в ней, застыл мухой в янтаре. В дверях стоял Оллард. Оллард, которого Такко уже видел казнённым и похороненным. Такко смотрел на него, не отрываясь, а Оллард смотрел на него.       — Рассветные силы, — прошептал он и шагнул внутрь. — Это и вправду ты.       Такко корчило под его взглядом — проникающим, безжалостным, будто сдирающим одежду, кожу, мясо. Страх захлестнул окончательно. Такко рванулся к дверям в отчаянном порыве, Оллард выставил руку, но Такко извернулся до боли в зажившем, казалось бы, боку, поднырнул, перекатился и поднялся у противоположной стены.       Ещё вчера он был готов красиво погибнуть, но точно не хотел расставаться с жизнью безоружным, в грязной кладовой. Жизнь билась в висках, ощущалась под ногами упругой нитью, поднималась внутри могучей волной. Сердце заполошно стучало где-то в горле. Такко глядел на Олларда до боли в распахнутых глазах, надеясь найти хоть малейшую зацепку, что ошибся. Что это видение. Бестелесный дух, пришедший к бывшему ученику попрощаться.       — Да ты меня боишься, — усмехнулся Оллард. Надежды рассеялись: призраки не смеются. — Не удивлён.       Он воткнул факел в держатель у двери и шагнул ещё ближе к Такко.       — Я не поверил глазам, когда увидел твоего друга, — проговорил он. — И не сразу связал его с рассказами о мальчишке, прискакавшем сюда в одиночку полтора месяца назад. Рассветные силы! Если бы я знал…       Он потянулся к мечу. Всё повторялось — они уже стояли друг против друга, и у Олларда было оружие, а у Такко — нет. Он сжался, как пружина, но Оллард лишь расстегнул пояс с мечом и кинжалом и отложил. А затем и вовсе уселся на пол и опёрся спиной о косяк двери:       — Я должен был сразу сообразить, что только у тебя могло хватить запала забраться так далеко. В этом мы с тобой оказались неожиданно схожи. Снова. Садись! Наш последний разговор окончился не так, как мне хотелось.       — Ещё бы. — В горле пересохло, слова проталкивались с трудом. Такко отлип от стены, примериваясь, сможет ли дотянуться до меча. Но он лежал слишком далеко, и Такко осторожно опустился на мешок, держа оружие в поле зрения. Может, удастся заболтать маркграфа, как в прошлый раз?..       — Что было в замке той ночью? — спросил он первое, что пришло в голову.       — Суматоха, — пожал плечами Оллард. — После того, как ты выкинул из окна куклу, новые няньки Агнет как с ума сошли. Когда я вышел, услышал только стук копыт — они умчались в город, голося, как на пожаре. Остальные слуги стояли вокруг куклы белее мела. Увидели меня и склонили головы. Я сказал им, что с рассветом здесь будут гости и чтобы бежали подальше. Ни один не шевельнулся. Старые, верные друзья! Вместе мы разломали и сожгли обеих кукол, а металлические остатки бросили в пруд. Механизмы в подвале я разобрал, кости мы зарыли в вольере. Утром явились дознаватели. Я отдал им ключи и сказал, что могут перевернуть замок вверх дном, если хотят, но если ничего не найдут, то я потребую возмещения ущерба. Они отнеслись к моему дому бережно. И ничего не нашли.       Перед глазами у Такко замелькали картины: двор, знакомый до последней трещины между каменными плитами, статуи, покрытые первой предзимней изморозью, тайный ход в подземелье… Он поморщился: воспоминания принадлежали ему по ошибке и лежали на сердце тяжёлым грузом.       — Итак, каких-то два месяца в дворцовых подземельях, и я снова чист перед законом, — Оллард неожиданно громко хлопнул в ладоши и развёл руками. — Его величество даже доверил мне некое дело в здешних краях. А как ты поживаешь, Танкварт? За какие подвиги тебе предоставили эти роскошные покои?       Такко поёжился: полным именем его называл только отец и вот теперь ещё маркграф.       — Я служу сотнику Ардерику, — сказал он, надеясь, что имя послужит хоть какой-то защитой. — Он так решил.       — Больше не служишь, — усмехнулся Оллард. — Похоже, он не очень-то дорожит тобой, раз избавился при первом удобном случае.       — Я вам не верю, — выговорил Такко. Не то чтобы он сильно рассчитывал на сотника, но… с ним же Верен… как же так?..       — Иначе я в жизни не нашёл бы тебя, — продолжал Оллард. — Этот замок строили не иначе как в пьяном угаре, в здешнем подземелье можно провести всю жизнь, не войдя дважды в один и тот же ход… Ну да тьма с ним. Коротко говоря, я потребовал помощника, и сотник любезно предложил тебя. Твой друг тому свидетель, к слову, и он ничего не сказал против.       Теперь бесполезно было тянуться к оружию. Разговор напомнил о том, что в замке полно людей, и убийство маркграфа нельзя будет свалить на врагов, ведь ход оканчивался тупиком. Зато Олларду сойдёт с рук всё что угодно.       — Я не выдал вас, — торопливо проговорил Такко. — Я никому ничего не рассказал. Совсем никому. Здесь тоже никто ничего не знает.       — Я в тебе не сомневался, — криво усмехнулся Оллард. — Вернее, сомневался… пока не спустился в усыпальницу. Я нашёл лук. Ты задержался в замке, чтобы попрощаться с Агнет. Ты бы не выдал меня — ради неё. Не запятнал бы её имя.       — Я и не выдал, — подтвердил Такко. — И не выдам, иначе меня сразу схватят как соучастника. Я просто уеду, хорошо?       — Не уедешь. Тебя схватят в любом случае.       — Снова судебная книга?       — Нет. О книге я позаботился сразу, как забрал тебя из ратуши, но не в моих силах стереть память жителям. Канцелярия идёт по твоему следу. Они знают, что ты жил у меня и мог что-то видеть.       — Ну и пусть. Я ничего им не расскажу. Скажу, что помогал по хозяйству.       — О, в дворцовых подземельях заговаривали и не такие. Происхождение защитило от пытки меня, но не убережёт тебя.       — Но я…       — Нет, не выдержишь. Поверь, Танкварт, чем ближе ты будешь ко мне, тем безопаснее для нас обоих. Перестань дурить, и заключим перемирие. Мы оба хотим жить, как это ни неожиданно, а потому нужны друг другу.       Наверху снова ударил колокол. Такко вобрал спиной и стопами его гул и поймал горящий взгляд Олларда:       — Ты тоже чувствуешь это, верно? Слышишь, как колокольный звон бродит меж стен, как поют камни, видишь тени в углах? Знаешь, я бы рехнулся в ту ночь, когда умерла Агнет, если бы не ты. Я и после иногда разговаривал с тобой… в мыслях. Ночью в камере скучно. Днём ты слышишь, как шумят на площади, как герольды объявляют очередной выезд императора, как сколачивают эшафот — для тебя… А ночью приходят тени. Ты пытаешься работать, но только даром переводишь бумагу. Каждый день ждёшь, что следующий станет последним и ты наконец присоединишься к ним, но дни тянутся один за другим. И ночи… тянутся… одна за другой…       Такко едва удержался, чтобы не кивнуть. Он знал, каково это, когда воспоминания окружают и бормочут из тьмы. Как перешёптываются по ночам камни в стенах, как скользят конные тени на пустоши, как прошлое висит камнем на шее и тянет в трясину, пиявками высасывает силы и разум.       Лампа зашипела и погасла. От факела оторвался кусок горящей пакли, заставив и его мигнуть. Света стало ещё меньше. По углам снова закопошились крысы.       — Знаешь, что было самым трудным в тюрьме? — негромко продолжал Оллард. — Воспоминания. Раньше я делил их с Агнет. У нас до поры до времени были общие родственники, а потом — всякие там друзья семьи, слуги, горожане… праздники, путешествия… Этого хватало, чтобы хранить в себе то, что ей не следовало знать. Память — тяжёлый груз, она давит на меня днём и ночью. То, что я разделил её часть с тобой, выглядит как насмешка судьбы, но теперь у нас больше общего, чем можно было представить. Наш последний разговор окончился плохо. Но больше тебе нечего бояться.       Такко встряхнулся. Нет уж, он не позволит снова себя околдовать.       — Я вам не верю, — сказал он и упрямо вздёрнул подбородок. — И ничего не боюсь.       — Похвально, — улыбка тронула губы Олларда. — Вот теперь я тебя узнаю. Сейчас глубокая ночь. Иди-ка отоспись нормально, а утром поговорим снова. И не забудь заглянуть к сотнику — думаю, у него найдётся для тебя напутствие.       Он поднялся и распахнул дверь, так и не коснувшись оружия:       — Иди!       Такко метнулся в коридор, до последнего ожидая, что на плече сомкнётся рука или в спину полетит нож. Но всё обошлось, и он почти побежал по коридору. Сзади послышался шорох, но Такко не обернулся. Он жаждал одного — поскорее убраться из замка. Куда угодно, хоть в горы к Шейну Эслингу… впрочем, там его точно разобрали бы по косточкам, припомнив каждую посланную без промаха стрелу.

***

      — Я не буду ему служить! — Такко почти кричал, опираясь на стол, разделявший его с развалившимся в кресле Ардериком. Верен стиснул зубы: отхватит же, дурень, оплеуху, и не одну! Но Ардерик слушал спокойно, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, и в его взгляде было больше цепкого любопытства, чем гнева. Рядом с ним на скамье лежали пояс Такко и лук с колчаном.       — Почему это не будешь?       — Я ехал сюда сражаться, а не торчать в мастерских!       — Правда? Мы тоже ехали сражаться, однако в ближайшие дни будем укреплять стены и копать могилы. Не дури. Служить маркграфу — большая честь.       На кухне вчера рассказывали, будто камнееды казнят изменников, разрывая между лошадьми, и сейчас Верен чувствовал что-то очень похожее. Он знал, что друг с утра шатался по двору, оборачиваясь на каждый шорох, и пытался найти лиамцев или воинов Северного Предела. Но они ещё затемно умчались искать следы камнеедов, и Такко явился к Ардерику, расстроенный и потерянный. Подавать другу знаки, чтобы вёл себя потише и вид имел повиноватее, оказалось бесполезно. Такко с порога заявил, что к маркграфу не пойдёт, и Верен ждал бури, разрываясь между другом и наставником.       — Почему я?!       — Другого грамотного лучника здесь днём с огнём не сыщешь. Да за коим хером я тебе всё это объясняю? Приказы маркграфа не обсуждаются. И мои тоже.       — Я не буду ему служить!       — В таком случае ступай куда хочешь! — Ардерик сгрёб и бросил на стол оружие Такко. Следом брякнул тощий кошель. — Твоё жалование за два месяца. И скажи спасибо Верену — по-хорошему следовало выдрать тебя за дерзость!       Верен смотрел, как Такко рывками застегивает пояс, закидывает за спину лук и колчан. Внутри всё рвалось, и он не выдержал, перехватил уже повернувшегося к двери друга за руку:       — Да куда он пойдёт?!       — Да куда хочет! Хоть в деревню ходить за козами и охотиться на куропаток, хоть в Лиам — ловить рыбу. А весной пусть катится в Империю снова охранять обозы. Война не время для капризов. — Ардерик хмуро посмотрел на Верена и снова обратился к Такко: — Назови мне хоть одну причину, по которой ты не можешь служить графу, и, так и быть, я постараюсь что-нибудь придумать.       Вместо ответа Такко зло глянул на него, выдернул руку, подхватил плащ и вышел, хлопнув дверью. Кошель остался на столе.       — Избалованный недоумок, — выплюнул Ардерик. — Мозгов с гулькин хер, зато гордости — с жеребячий!..       — Да какого ляда ты?.. — взорвался Верен. Ардерик стукнул о стол кулаком:       — Придержи язык! Или покатишься следом!       — Он сражался — за тебя! — кричал Верен. — А ты вот так… отдал… ты…       — Бросил невинное дитя в пасть страшному зверю, — ехидно закончил Ардерик. — Я сто раз говорил, что не люблю, когда мне лгут! И ещё меньше люблю, когда лгут друзьям. Почему он не сказал, чего боится? Почему не попросил защиты честь по чести? За своего человека я бы костьми лёг, и маркграф остался бы ни с чем. А вставать у знати поперёк дороги за просто так — нет уж, премного благодарен! Хватит мне одних Виллардов во врагах. Ищите дурака в другом месте. Мальчишка не просил помощи, так какого рожна я должен вмешиваться?       — Я его не брошу, — выговорил Верен сквозь зубы.       Перед глазами мелькали картинки: вместе добраться до Лиама, наняться в любой дом, куда возьмут, дотянуть до весны. А потом? Сердце сжалось. Вернуться охранять обозы после всего, что было?.. Бросить Ардерика?.. Преступить клятву верности? Он в отчаянии ударил по столу — ещё и ещё, пока натруженное мечом запястье не отозвалась острой болью.       Ужас в глазах Такко помнился слишком хорошо. И как он почти удирал из кладовой после разговора с маркграфом, тоже. О чём же они говорили? Каменные стены и дубовые двери не дали разобрать ни слова; Верен, укрывшись за поворотом коридора, слышал только голоса, а после не успел остановить друга, чтобы поговорить.       — Мы обошли половину Империи, не расставаясь, — проговорил он. — В какие переделки ни попадали! Случалось и хлеб в лавках таскать, и по подложным бумагам проходить, и с контрабандистами этот дурень поначалу спутался… О чём, тьма его раздери, мне нельзя знать? Что там за тайна?       — Всему своё время, — Ардерик подбросил на руке оставленный Такко кошель и кинул в поясную сумку. — Иные тайны не откроешь и близкому другу.       — Ты что-то знаешь?       — Нет, но предполагаю. Выше нос, Верен! Готов биться об заклад, что мальчишка ещё до обеда возьмётся за ум и поладит с графом.

***

      Проклиная северную сырость, покрывшую пряжки упряжи рыжими пятнами, Такко даже вспомнил родной язык. Вернее, аранское ругательство само сорвалось с языка, а следом припомнились пара местных слов, удачно дополнивших привычную имперскую фразу. Такко на все лады ругал ржавчину, закисшие узлы, мороз, грозивший свалить на полпути непривычную к такой стуже лошадь, и свою несчастливую судьбу.       Оллард жив и оправдан, а значит, его история будет висеть над Такко вечно. Не имело значения, ищет ли его Канцелярия — Оллард найдёт везде. Раз уж отыскал здесь, на северном краю мира. Поистине, лучше всего было погибнуть при осаде, но ему не оставили и этой возможности. Такко обругал очередной безнадёжно затянувшийся узел. Выхода не было, и побег ничего не решал, только больше запутывал.       Исчерпав словарный запас на трёх языках, Такко решительно поднялся и закинул сбрую под навес. Надо было всё же найти, чем откупиться от маркграфа. Чем — Такко представлял смутно, но пора было поговорить открыто, встретив свой главный страх лицом к лицу.       Олларду предоставили небольшую башню, пристроенную к замку. Попасть в неё можно было как со второго яруса, так и с улицы. Внизу было шумно и душно — там разместили воинов, которых маркграф привёл из столицы. Такко ждал вопросов, но его пропустили, не задав ни одного. Лестница в маркграфские покои была узкой, но светлой. Такко прошёл короткий коридор, миновал проходную каморку без окна, дёрнул на себя тяжёлую дверь и замер на пороге, прижавшись спиной к резному полотну.       Комната была залита светом, и после полумрака коридоров не сразу удалось разглядеть Олларда, сидевшего за столом у самого большого окна. Когда глаза привыкли, стало видно, что перед маркграфом лежит разобранная музыкальная шкатулка. Такко сразу узнал вал со шпеньками и тонкие зубцы гребёнки.       — Как можно было погнуть их? — бормотал маркграф. — Что за варварство…       Такко достался лишь короткий взгляд, и Оллард снова вернулся к работе. Обрывки фраз, придуманных по дороге, вылетели из головы. Такко быстро оглядел комнату. Перегородка делила башню на две половины. Из окон, прорезанных в широком полукруге уличной стены, било солнце. У противоположной прямой стены за ширмой угадывалась постель. На длинном столе лежали ещё механизмы. Среди них Такко с удивлением увидел горсть арбалетных замков.       — Как будто в этом доме никто не умеет работать с металлом, если речь идёт о чём-то сложнее кастрюль и мотыг, — буркнул Оллард. — Танкварт, ты пришёл подпирать дверь? Она не упадёт, не переживай.       — Я… — выдавил Такко и замолчал.       — Пока вспоминаешь, зачем пришёл, глянь арбалетные замки. Мне сейчас не до них. Сотник сказал, ты чинил арбалеты.       Торчать на пороге и правда было глупо. Сердце оглушительно стучало, когда Такко решился сделать шаг вперёд. Он взял замки, и на пальцах остались ржавчина и влага.       — Как будто они лежали в снегу всё это время, — сказал он, размазывая налёт.       — Так и было. Мы нашли их близ ваших укреплений. Может, выпали у кого-то, когда вы отступали…       Короткое «вы» неожиданно согрело Такко сердце. Это была и его история — надежды, отчаянной битвы и позорного отступления. Он искоса глянул на Олларда. Маркграф изменился за эти три месяца: резче обозначились складки у губ, в волосах блестела седина. Но руки двигались с прежней ловкостью, выпрямляя тонкие зубцы с удивительной осторожностью. В камине трещали поленья, часы негромко тикали, и у Такко заныло сердце от того, как он скучал по этой точной и размеренной работе. И совсем в глубине шевельнулось узнавание: залитая солнцем комната неуловимо напоминала отцовскую ювелирную мастерскую. Только здесь никто не принуждал к делу, не обзывал, не раздавал подзатыльники.       «Я только почищу замки, — сказал себе Такко, снимая налуч и колчан. — Это недолго».       — Отнеси в кузницу, — бросил Оллард, когда Такко выложил готовые механизмы на чистую ткань. — Местных давно пора вооружать арбалетами и учить ковать замки. Я тебя провожу, у меня тоже дело к кузнецу.       Короткий зимний день медленно переходил в вечер. Такко оглядел двор, подёрнутый мутнеющей пеленой, и подумал, что сегодня поздно уезжать. Да и некуда. В конце концов, он работал бок о бок с Оллардом три месяца, и это было хорошее время.       Он дёрнулся, ощутив сквозь толстое сукно плаща прикосновение к плечу.       — Я скучал, — окутало его быстрое, едва разборчивое вместе с клубом пара. В следующий миг Оллард прошёл вперёд, не оборачиваясь. Такко глубоко вдохнул и зашагал следом.

***

      — Я знал, что рано или поздно ему надоест бегать, — заключил Ардерик, отходя от окна. — А ты переживал!       Через протаявшее в морозных узорах пятно Верен наблюдал, как Такко с Оллардом вышли из башни и вместе пересекли двор. Видел, как Оллард положил руку на плечо Такко. Друг хмурился, но определённо не выглядел напуганным или принуждённым.       — Я ничего не понимаю, — признался Верен. — Почему он остался?.. И почему маркграф… ну, не похоже, что его стоило бояться.       — Разумеется, не стоило. Подумай сам! У такого домоседа, как Оллард, должна быть веская причина заявиться на Север. Если бы его ограбили или, не знаю, присунули его дочке, он послал бы людей разобраться. А тут явился сам! Значит, мальчишка дорог ему. Очень дорог. Знаешь, что я думаю? Что наш граф по молодости хорошо погулял близ Аранских гор. Вот тебе и ответ.       — А… — Верен замер, не сразу осознав смысл. — Да ну. Быть не может. Оллард… и?.. Да он даже на баронессу не смотрел!..       — А ты, стало быть, смотрел? Брось! Самые страшные ханжи выходят из тех, кто по молодости не пропускал ни одной юбки. Пока была жива дочка, он не вспоминал о плодах былых загулов, а потом она стала совсем плоха… Сдаётся мне, в Эсхен вас занесла не простая случайность.       — Да они даже не похожи!       — Аранская кровь сильная, перебьёт любую старую породу. Говорят, дочка Олларда тоже не особо походила на него.       — Всё равно! Как это можно — бросить сына?       — Да почему бросил? Мальчишка ни в чём не нуждался, обучен грамоте и всему такому. И воспитывался у ювелира — верно, нарочно, чтобы умел работать с металлом. Может, и огребал оттого, что ювелир знал, что не он настоящий отец. А Оллард, верно, стыдился сына-полукровки — они ж там все помешаны на чистоте породы. Вот и надеялся до последнего, что дочка вытянет, а она взяла и умерла.       — Бред, — заключил Верен. — Тогда почему Такко так боялся? И почему сбежал?       — Может, у него привычка сбегать от всех, кто пытается его воспитывать, — пожал плечами Ардерик. — Откуда нам знать? Вообще, я б на его месте тоже не особо радовался. Оллард, конечно, спас нам всем жизни и честь, но всё равно похож на старую рыбью кость, и вместо сердца и мозгов у него шестерёнки. Вертел я такое родство!       — Нет, быть такого не может. — Верен даже головой замотал. — Чтобы Такко… — Мысль не укладывалась в голове, даже не желала облекаться словами.       — Если у тебя есть догадка получше, поделись.       Догадок у Верена не было. Ни получше, ни вообще.       — Бред какой-то, — повторил он. А память услужливо подкидывала один образ за другим: как сноровисто Такко управлялся с пером и чернилами, как легко разбирал книги, ловко держался в седле, даже говорил правильнее и чище многих купцов… — А, тьма! Я с ним поговорю!       — Если маркграф разрешит отвлекать своего… помощника, — заметил Ардерик. — Послушай, Верен. Ты был хорошим другом, но нашёл своё место. Дай и лучнику найти своё. У нас тут война. Не время разгребать дела знати. А ещё нас ждёт дело на пустоши, которое не сделает никто другой.       Верен сжал кулаки и в отчаянии повернулся к окну. Оллард и Такко шли назад, к башне. Маркграф что-то говорил, а Такко коротко кивал, как будто между ними не было никакой размолвки. Верен перевёл взгляд дальше, на лес. Там уже стучали топоры, напоминая о том, что предстояло вечером. И где было его, Верена, место, несмотря на отчаянную, леденящую пустоту внутри.

***

      Ещё засветло на пустошь начали таскать дрова, а с наступлением сумерек по снегу потянулись повозки, накрытые чистыми белыми холстинами. Между замком и укреплениями разложили погребальный костёр для тех, кто погиб при осаде, и для остатков Ардериковой сотни, больше месяца ждавших погребения распятыми на косых крестах. Отыскали под снегом даже головы, лежавшие под стенами замка с Перелома.       Укладывая полуобглоданные зверьём и птицами останки на деревянное ложе, Верен пытался вспомнить их живыми и не мог. Потом должно было стать легче — когда в замке начнётся пир, на этот раз поминальный. Но сейчас Верену казалось, будто прошлое отрезано навсегда. Три месяца оно истлевало на пустоши, чтобы сгореть в один вечер на огромном костре.       Над головами трёх сотен людей, собравшихся вокруг, клубился пар. Пришли и барон с баронессой. Губы Эслинга шевелились в древней молитве, которую нестройным шёпотом подхватывали остальные северяне. Верен пытался вслушиваться, но не разобрал ни слова — к забытым богам обращались на забытом же северном наречии. А потом всё поглотил рёв костра.       Такко должен был стоять рядом, но он был с Оллардом. Когда в огне что-то щёлкнуло и рассыпалось искрами, они переглянулись, и Верен был готов поклясться, что во взгляде, которым они обменялись, сквозило понимание. Большее, чем могло бы связывать случайных людей. Ардерик рядом переступил и хмыкнул. Баронесса подняла на него глаза, и в их взглядах тоже было не то, что должно связывать воина и женщину, которую он защищает.       Костёр пылал, выстреливая в небо искрами и пеплом. И небо будто отозвалось — пошло странной цветной рябью, и от края до края его прочертила фиолетовая полоса.       — Как им скатертью дорогу выстелило, — зашептали в толпе. — Добрый знак! Прямо в Небесные врата и войдут.       — Эх, мороз слаб… В другой раз как пойдёт узоры писать…       Как ни всматривался Верен в небо, так и не увидел узоров. Но несколько цветных вспышек расцветили звёздный купол, обещая былым соратникам славное посмертие. А на севере, над горами, Верену почудился такой же столб дыма, какой поднимался над пустошью.       Ардерик, которого Верен толкнул локтём, долго щурился на горизонт, после чего презрительно усмехнулся:       — Может, тоже своих хоронят… Пусть. Я теперь достану Шейна Эслинга хоть на этом ихнем Ледяном мосту. Или не сойти мне с места!       Он погладил рукоять меча, явно забыв о Такко и других заботах. Верен вновь уставился на огонь.

***

      Мёртвые уходят навсегда. Им незачем возвращаться. Ни к чему даже оглядываться со Звёздного моста. Остаются лишь те, под кем мост шатается и меркнет. Достойные пополняют ряды Дикой охоты, остальные бесплотными тенями скользят по пустоши, а днём прячутся в камни.       Такко всегда легко увязывал разнородные имперские и родные, а теперь ещё и северные верования в одно целое, и сейчас ощущал, как незримый поток устремляется от костра к звёздами, а за спиной дышит и волнуется вереск под снегом. Чувства обострились до предела; не его кости горели на костре, не ему предстояло идти по мосту среди тьмы и холода, а оттого воздух казался по-особому свежим и колким, глаз различал, как языки пламени вьются в пляске, слух ловил каждый треск ветки и вздох в кольце людей. Хорошо было быть живым, жить.       В костре треснуло и сыпануло искрами. За спиной шевельнулся Оллард. Такко ощущал его напряжение, как своё. Он цепко следил за маркграфом всё время, пока ладили костёр и возили тела из замка. Видел тёмный огонь в косых взглядах, что Оллард бросал на повозки, замечал, как крепко сжаты нервные руки в тонких перчатках. Слышал едва различимый вздох, когда барон, баронесса и сотник разом бросили факелы и огонь принял останки в объятия.       — Прекрасный обычай, — глухо проронил Оллард. — Всё лучше, чем гнить в земле. И соблазна меньше.       Такко оглянулся на него и с мучительной ясностью увидел в глазах маркграфа отражение другого костра, на котором пылали остатки кукол-автоматонов. Как он там говорил? Нет ничего тяжелее воспоминаний, которые не с кем разделить?       Ледяной воздух был с дымным и неуместно аппетитным привкусом. Привкусом смерти, от чьего удара Такко удалось уклониться, а тем, кто горел, — нет. По спине полз холодок, несмотря на жар костра, но тиски в груди разжимались, и страх отступал. Прошли сутки с того, как сбылся его самый страшный кошмар, а он всё ещё ходил по земле. И теперь было с кем разделить воспоминания, которые раньше высасывали все силы.       Костёр догорал. Звон колокола разнёсся над пустошью последний раз, чтобы замолчать до следующей атаки.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.