***
Ардерик сидел над картой, когда Верен распахнул дверь, впустив запах снега и дыма. — В замке фонари зажгли, видал? — спросил Верен, пересекая каморку в два шага. — Идём! Вот-вот за стол сядут! Ардерик устало поглядел на ученика. Вот она, молодость, — всё нипочем! Морозы, огни на небе, от которых раскалывается голова, и в боку у него, поди, не колет от солонины и жирной рыбы. Пока шла стройка, всё было ничего, но теперь старые хвори и беды разом напомнили о себе. А Верен, сразу видно, доволен. Ему всё в радость — и проклятое небо, и вздыхающая под ногами земля, и копчёная рыба, на которую уже и глядеть противно, так приелась за три долгих месяца. Ходит взад-вперёд, расстегнув меховую куртку, которой разжился у местных, задевает макушкой потолочные балки: тесно ему здесь, скучно, не развернуться. — Барон сейчас у реки ругался, — улыбнулся Верен, остановившись у запертого окошка. — Лес не давал рубить. — И чего? Прогнал лесорубов? — Прогнал. — Завтра от Олларда получит. И поделом. — А мы поглядим. Представь, какое у него лицо будет! Ардерик представил. Заодно вообразил, как будет весь вечер сидеть вместе с Эслингом за столом. Слушать его перебранку с соседями, жалобы лиамцев на солеварни, пропади они пропадом, смотреть, как Элеонора улыбается ему, Олларду, всем… Как встаёт рука об руку с Эслингом, чтобы поднять кубок за мир. Представил — и справа под рёбрами сжало так, что рука против воли дёрнулась к больному месту. Верен уже был рядом и обеспокоенно заглядывал в глаза: — Ты чего? Заболел? Ардерик с досадой мотнул головой: — Плюнь. Пройдёт. — Ну чего ты! Праздник, а ты вздумал болеть. — Да пошёл он, этот праздник… Знаешь, Верен, ты иди веселись, а я здесь побуду. Мало ли… ребята в ночной страже молодые… Надо приглядеть. Боль под рёбрами медленно отпускала. Здесь, в укреплениях, он быстро поправится. Проверит стражу, перед рассветом сам постоит на стене, не даст парням заснуть. Представит, что не было ни позорного поражения, ни предательства Эслинга, ни связи с Элеонорой. Угораздило же его! Ещё и прикидывал, дурак, как его сын станет править Севером. Хоть бы она не понесла! Верен всё вглядывался в лицо: — Ты точно здоров? — Да что мне сделается? В печёнках у меня этот Север, вот и всё... Уже отпустило. — Знаешь, тогда и я не пойду. — Верен решительно стянул куртку, ногой нашарил второй табурет и уселся. — Не оставлю тебя. — Не дури! Иди веселись. Заодно поглядишь, как там и что. Тебе завтра ещё отряд вести, не забыл? Обещанные Оллардом два десятка воинов должен был забрать из замка Ардерик. Но что за беда, если их приведёт Верен? Пусть привыкает. — Что сказать-то, если о тебе спросят? — спросил Верен, медленно поднимаясь и снова натягивая куртку. — Не спросят. Или скажешь, что дела у меня здесь. Неотложные. — Может, лекаря тебе прислать? — Иди уже! — Я вернусь с отрядом, как рассветёт, — заверил Верен. — Не скучай тут! Если что, посылай за мной! Дверь захлопнулась, разом выстудив дом. Ардерик, уже не таясь, растёр ноющий бок, отхлебнул воды из кувшина и уставился на карту. После праздника все разъедутся по домам, оставив в Эслинге припасы и воинов. Отрядами в замке будет командовать барон. А сюда, в укрепления, придёт имперский сотник. И Ардерик должен ему уступить, больше того, привести его отряд, словно десятник, получивший приказ… Какой тут, во имя тьмы, праздник?!***
Без Ардерика Верен не полез за верхний стол. Нашел место в середине, осушил кубки за здоровье хозяев замка, за вечный и нерушимый мир, ещё за что-то и вышел во двор. Там было светло как днём. В кованых держателях пылали факелы, свечи на окнах растопили морозные узоры. В ход пошли даже снег и лёд: то здесь, то там виднелись башни в человеческий рост, внутри которых тоже горели свечи. По стене и над воротами висели фонари, а самый большой украшал столб перед главным входом, увитый лентами и сосновыми ветвями. В железных корзинах пылали дрова, чтобы греть руки. Впрочем, сегодня все грелись изнутри. Столы ломились от жареного и жирного, кубки и рога полнились крепким элем. Под фонарём собрались дюжины две воинов. Разгорячённые элем, они хвалились мечами и стрелами. Верен нахмурился. Хоть время и военное, зря парням оставили оружие. Ардерик бы проследил, а без него кому? — Я белке в глаз попаду с тридцати шагов! — хвалился лиамский парнишка, сжимая тугой лук. — А оленя завалю с пятидесяти! — Ой уж с пятидесяти! — возражал имперец, поглаживая арбалет. — А за двести шагов не хочешь? Свалю хоть оленя, хоть медведя! — Нет лучше лука, — упорно повторял лиамец. Имперцы отозвались дружным хохотом: — Долго ли твой лук проживёт на морозе? Чуть натянешь, он и лопнет! Иди, испытаем, кто дальше закинет стрелу! Слишком хмурился лиамский лучник, слишком открыто насмехался имперский стрелок. Верен на всякий случай прикинул, как разнимать буянов. — Да разве ж кто равняет арбалет с охотничьим луком? — перекрыл гомон знакомый негодующий голос. Даже если бы Верен потерял способность различать голоса, догадался бы, кто уверенно проталкивался через толпу парней на голову выше себя. — Из такого только куропаток стрелять! Я тебе сейчас покажу, как бьёт хороший боевой лук! Спорим на серебро, перекину стрелу через двор? Такко, встрёпанный, раскрасневшийся, на ходу вынимал стрелу из наспех привешенного колчана. Родной, привычный, с отросшими вихрами и совершенно шальным выражением лица. Словно не было последних месяцев, недомолвок и глупых ссор — Такко ожил и рвался в бой, отчаянно, точно кот по весне. Что-то в нём всё же переменилось, но Верен никак не мог подметить, что именно. Такко выбрался на свет, за его спиной взметнулась длинная тень, и Верен наконец понял. Такко остался прежним, но за ним в любой момент мог встать другой: сильный, непредсказуемый, опасный. Но Оллард остался в зале, а здесь кровь горячили эль и мороз. Арбалетчик усмехнулся, смерил Такко взглядом: — Да что толку, если и перекинешь? Я с арбалета в медный грош попаду, а ты мимо бревна промажешь! — Кто промажет? Я промажу? Иди, лепи грош во-он на ту стену, я попаду! — Серебро у тебя лишнее, что ли? Никак граф отсыпал? — Грош лепи, говорю! — Такко уже держал стрелу на тетиве. Арбалетчик не спешил тянуться к кошелю, но в толпе слышался тихий перезвон. Кто-то ставил медяки и тонкие местные монеты, надеясь и зрелищем потешиться, и денег выиграть. — Ещё монету портить! — подумав, заключил арбалетчик. — По фонарю будем стрелять, что на воротах. Я с сотни шагов свечу срежу, а ты? Наблюдавшие потеснились, образовав полукруг. Лук и арбалет взлетели одновременно, стекло треснуло и фонарь на воротах погас, сбитый сразу двумя стрелами. — Видал? — Такко разве что не плясал на месте, выхватывая новую стрелу. — Давай на двести шагов! А пока ты будешь перезаряжать, я ещё три стрелы всажу! За двести шагов друг мог и промазать, и Верен шагнул было вперёд. Но поединок прервал Дарвел: — Сдурели, недоумки? Совесть в эле утопили? А если бы кто в ворота входил? Завтра протрезвеете, да по светлому времени ступайте на пустошь и там дёргайте тетивы хоть до ночи, если дёргать больше нечего! А сейчас бегом в оружейную, и чтобы я ничего боевого при вас не видел! Вот же выдумали! Зрители нехотя расходились, завязывая кошели. Такко упрямо вертел в пальцах стрелу, оглядывая толпу. К нему уже шёл Дарвел, и Верен колебался недолго. Перешагнул длинную тень, взял друга за плечо и вытолкнул из людского полукруга. — Задира ты, — сказал он, как говорил сотни раз, вытаскивая Такко из трактирных свар. — Куда полез против арбалета? — Я бы его обставил, — уверенно заявил Такко. — У меня перья новые, так летят, залюбуешься! — Он спрятал наконец стрелу, трезвея на глазах, и выпалил: — Ты… слушай, прости меня. Я тогда, как дурак, на тебя кинулся… дурак и есть! Прости. — Оба дураки, — улыбнулся Верен. — Я тоже хорош. Не понял, что ты герба испугался. Что там у вас случилось, расскажи. Такко пожал плечами: — Да ничего. Говорю же, я дурак. Маркграф тогда, летом, заплатил за лук и предложил ещё остаться. Я подождал, пока снова заплатит, и ушёл, не спросившись. Ну и боялся, что он обиделся и, чего доброго, обвинит, что я его обокрал. — И правда дурак. А чего не спросился-то? Зачем сбежал? — Думал, маркграф не отпустит. Он мне работу до весны расписал. Я, когда герб увидел, совсем растерялся. Теперь-то знаю, что он приехал по другому делу, а тогда перепугался. — Ерунда какая-то, — покачал головой Верен. — Мне-то почему не рассказал? — А чего было рассказывать? Разговор снова не клеился. Нужно было спросить в лоб, но нужные слова никогда не шли Верену на ум. Неловкое молчание нарушила Грета, выскочившая из замка с двумя пустыми кувшинами. Кивнула Верену, перехватила кувшин подмышку, свободной рукой накинула Такко на голову капюшон: — Тебе господин маркграф после болезни не велел на мороз соваться! — и убежала к леднику Такко упрямо сбросил капюшон. Верен только головой покачал: — Ты болел? Я и не знал. Что с тобой было? — Пустяк, — Такко мотнул головой. — Подмёрз немного. Уже поправился. — Так снова не подмёрзни. — Верен протянул руку, снова накинул капюшон Такко на голову и заодно поправил перекрутившийся ремень колчана: — Как ты здесь вообще? — Неплохо. Камнемёты строим. Барон, скотина, не дал лес рубить! — Ага. Я сегодня слышал, как он ругался у реки. — Как укрепления? — На днях закончили. Дуй-ка в тепло. Сейчас не время болеть. Я загляну к тебе, как снова буду в замке. Хотя погоди! Слушай... Рик, он тоже погорячился. Ты того... не черни его перед графом. Ему без того несладко. — Дурак ты, Верен, — заявил Такко. Опять скинул, упрямец, капюшон и нырнул в тёмный проём замка. Тайны, проклятые тайны снова лежали между ними. Но всё же Верену было тепло не только от выпитого эля. Может, когда-нибудь Такко и расскажет ему всё. Своих тайн он никогда не удерживал, значит, сейчас хранил чужую. Как за такое осудить? Возвращаться в дымный душный зал не хотелось, но Верену и во дворе было неплохо. Грета на обратном пути плеснула ему эля, потом кто-то вынес ещё. Они выпили за мир, за доблестных имперцев, потом за отважных северян... Никак не рассветало, и Верен подпирал стену, рассеянно глядя на входящих и выходящих, пока не выхватил знакомое лицо: во двор вышел один из десятников, чей отряд ему предстояло вести завтра в укрепления. — Не успел серебром разжиться, — поделился тот, кивая на сбитый фонарь на воротах. — Пока вышел, всех уже разогнали. — Чего там ваши, — спросил Верен, — за столом или под столом? — Да тут они, — десятник сделал неопределённое движение рукой. — Гантэр и выпить толком не дал. Как будто нам завтра в этот ваш Лиам идти! До укреплений мы бы и пьяными доползли. — Тут с закрытыми глазами дойдёшь, — подтвердил Верен. Язык чуть заплетался. — А идёмте сейчас? Баронесса вино прислала. Там и отпразднуем. — Сейчас? — А чего? Я вас без единого факела выведу, веришь? — Спорим на серебро? — ухмыльнулся парень. — Спорим, — кивнул Верен. — Собирай своих!***
Утро выдалось пасмурным. Верен не сразу смекнул, что это вечер и он проспал весь день. Небо затянуло, зато потеплело. Верен плохо помнил, как дошёл вчера до укреплений. Помнил, что вывел отряд точно к воротам, как искали в темноте вино, стараясь не разбудить Ардерика, и, видимо, нашли. А раз голова не болела, значит, вино было хорошим. На всякий случай Верен пересчитал воинов, как раз выходивших из кухни, где разместились на ночлег. Тридцать человек протирали глаза, зачерпывали свежий снег, чтобы прогнать остатки сна — ровно столько, сколько должно быть, никого не потеряли. — Ты когда успел? — удивился Ардерик. — Я вас раньше полудня не ждал. Что было на пиру? — Да всё как обычно. Барон за мир пил. Баронесса с графом шепталась. — А он что? — Глядел на неё, как пугало на ворону. Ардерик фыркнул и отвернулся. Следующее утро началось правильно. Стоял привычный шум: звон металла, сонные голоса, вздохи и ругань, когда кто-то кидал соседу снег за ворот. С кухни тянуло дымом и мясным варевом. А самым правильным было обходить просыпающиеся укрепления вместе с Риком. Со стены было видно, как на запад тянется широкая тёмная полоса. Лиамцы, проспавшись, уходили домой, оставив несколько обозов с рыбой и три десятка людей. Ещё раньше ушли люди в Северный предел: следы их лыж тянулись мимо укреплений. Они тоже оставили отряд, и теперь замок был под надёжной защитой. Глядя на уходящее войско, Верен не мог отделаться от воспоминаний, как впервые увидел людей Шейна. Тогда тоже было утро после праздника и пустошь покрывал снег. Только погода была солнечная, и в укреплениях было втрое больше людей. Верен мотнул головой. В этот раз всё будет иначе. — Что помешает камнеедам напасть с запада? — спросил Верен Рика, спускаясь со стены. — Они знают, что их ждут с севера и востока. Я бы пробрался берегом и напал, пока в замке не проспались. — Лёд ещё слаб. Не проберёшься ни на лодках, ни пешком, а горные тропы замело. Я первым делом расспросил лиамцев, можно ли там пройти. — Приглядеть бы. — Лиамцы и приглядят. Они там каждую тропку знают, каждый камень. А, тьма с ними со всеми! Идём пожрём и разомнёмся. Как же всё было похоже на первые дни на Севере! Пару раз Верен даже искал глазами Храфна и ребят, с которыми успел более-менее сдружиться, позабыв, что их пепел ждёт погребения в замковых подвалах. Ни Гантэр, ни Оллард не показывали носа из замка, и можно было представить, что укрепления снова принадлежат Ардерику. — Ты многому научился, — одобрительно произнёс Ардерик, опуская меч. — Север всё-таки сделал из тебя мужчину! Верен и сам чувствовал, что оружие ловчее лежит в руке, и учебный бой уже не выматывает, как раньше. Теперь ему было почти стыдно за то, как гордился когда-то своим искусством мечника. Ардерик с Храфном учили его три месяца, пока ждали выступления и шли на Север, потом он бился с камнеедами, примечая их приемы, но чем больше узнавал, тем меньше ценил свои умения. Предстояло ещё многому научиться, чтобы, если придётся скрестить мечи с Шейном, победить. — Лиам возвращается! — прервал размышления оклик дозорного. Верен и Ардерик поднялись на башню. С гор на северо-западе, куда утром ушло лиамское войско, снова спускалась тёмная лента. — Не иначе, решили ещё разок про свои солеварни напомнить, — буркнул Ардерик. Верен всматривался в приближавшихся до боли в глазах. В горах была засада, что ли? Воины шли без знамён, копий было меньше, да и меховые плащи будто бы потускнели, стали из серых бурыми… — Это не лиамцы! — Верен задохнулся от нежданной догадки. Ардерик кивнул. Его рука лежала на рукояти меча. Верен обернулся было поднять тревогу, как тогда, когда войско Шейна наступало впервые, но Ардерик удержал его за плечо: — Погоди, Верен. Не пори горячку. Глянь, они идут на замок, а не к нам. А там найдут, чем встретить незваных гостей. — А мы?.. — А мы подождём. Либо младший Эслинг лишился разума и пойдёт на замок с неполной сотней, либо опять что-то задумал. — Ардерик повернулся к собравшимся внизу воинам и бросил: — Не шумите и не показывайтесь. Если за укреплениями следили, то уверены, что здесь только стража. Помощи от нас не ждут. Подождём.