***
Поминальный пир был скромным, как всегда бывает на излёте зимы. Ардерик бросил хмурый взгляд на Верена, отправившего в рот шмат капусты, квашенной с мёдом и ягодами, и поморщился. Этому по-прежнему нравилось всё: трескучий мороз, небо, мерцавшее мертвенным, неверным светом, кислятина и солонина на столе… Сам Ардерик со вчерашнего утра пребывал в деятельной тоске, а именно не ждал ничего хорошего и брался за каждое дело, как за последнее. Разум подсказывал, что ещё пару месяцев Оллард будет держать его при себе: советоваться, как расставить часовых, кого послать с охотниками и лесорубами. Но весной с юга придёт подкрепление, прибудет новый сотник, и не нужно гадать, кого обвинят в потерях и поражениях. И Элеонора не скажет ни слова в защиту, а предпочтёт похоронить свою тайну вместе с ним. Скорбь имперских воинов по Гантэру скрасил пенный эль. Служанки вились ужами, наполняя кубки и блюда. Элеонора привычно расточала любезности, Эслинг оживлённо поглядывал по сторонам, и даже Оллард улыбался, вертя в пальцах опустевший бокал. — Пока я гостил в столице, — начал он неторопливо, — услышал историю одного отважного воина. Думаю, она украсит сегодняшний вечер. Конец фразы потонул в гоготе с нижнего края стола: сквозь рассказы о подвигах почившего военачальника прорвался короткий женский визг и смех. — Тихо! — рявкнул Ардерик. Маркграф явно не был приучен перекрикивать сотню разошедшихся парней. Наверное, стоило подождать, пока тишины потребует барон, но какая теперь разница? — Жил некогда молодой, но не по годам храбрый воин, — вновь заговорил Оллард, поблагодарив Ардерика коротким взглядом. — С малых лет он мечтал о славе и подвигах, упражнялся каждую свободную минуту и достиг вершин военного искусства с мечом, копьём и арбалетом. Едва войдя в года, он оставил отчий дом и направился ко двору Его Величества, желая испытать себя в поединке с прославленными победителями турниров. За столом затихли. Ардерик усмехнулся тому, как заслушался Верен — разве что рот не разинул. Ясное дело, размечтался, что сам когда-нибудь красиво сразит противника под восхищёнными взглядами. — Юный храбрец не пропускал ни одного турнира, разве если не мог подняться из-за ран, — продолжал маркграф. — Доводилось ему и проигрывать, но чаще он уходил с победой. Он побеждал бы чаще, если бы вспыльчивый нрав и неуместная жажда справедливости не толкали его поднимать оружие против тех, кто был сильнее и знатнее. Верно, наш герой не дожил бы до зрелых лет, сражённый не благородным копьём, но ножом в спину где-нибудь в переулке. Однако вовремя догадался найти себе могущественного покровителя. Не найдя достойного среди лучших людей Империи, он положил свои первые победы к ногам Его Величества и попросил позволения служить ему и никому более. Верен так заслушался, что выронил ложку: она глухо стукнула о столешницу и повисла на самом краю. Ардерик подтолкнул её, чтобы не упала, и уставился в почти полную миску. Ему история нравилась всё меньше и меньше. — Шли годы, и однажды ранней весной наш герой был приглашён на императорскую охоту. Егеря загоняли оленя, стража следила за порядком, дамы высматривали место для отдыха, пока особо шумные храбрецы случайно не разбудили медведя. А дальше дело обернулось, как в героической балладе. Медведь выскочил на поляну вслед за оленем, воины частью бросились врассыпную, частью закрыли собой Его Величество, и только наш отважный воин не побоялся поднять против зверя копьё. На полном скаку он налетел на страшного противника и сразил его могучим и точным ударом. Куда именно — сведения расходятся, но удар оказался смертельным. В знак благодарности за чудесное спасение император одарил героя медвежьей шкурой и соответствующим прозвищем. В другой раз Ардерик приосанился бы, услыхав своё имя в удивлённо-восхищённом шёпоте, что пронёсся по столу сверху донизу. Вот только если бы в этой истории было чем гордиться, её бы и без Олларда знала бы каждая собака на Севере. Оллард дождался, пока смолкнет гул, и продолжил с едва заметной усмешкой: — Спустя несколько месяцев доблестный воин поведал за кружкой доброго вина, что не намеревался драться с медведем. Он гнался за оленем и был так охвачен азартом, что вовсе не заметил зверя, пока не оказался с ним, так сказать, лицом к лицу. Он не услышал ни криков слуг, ни сигналов тревоги. Не храбрость, а безрассудство принесло ему славу в тот день. За столом расхохотались: сперва робко, затем грохнули в полную силу. Барон держался за живот, Элеонора улыбалась, чуть приподняв брови, служанки прятали смеющиеся лица в ладонях. К завтрашнему вечеру история облетит весь Эслинге, можно даже не сомневаться. А к лету в самых отдалённых углах Севера будут знать, что имперский сотник сперва втыкает клинок, а потом уже смотрит, кто перед ним. Впрочем, какое теперь дело? Старое имя сгорело в ночь после Перелома. Верен нахмурился и оглядел стол сверху донизу, запоминая насмешников. Ардерик толкнул его ногой — мол, пустое, — вскинул голову и растянул губы в улыбке: — Отрадно, что при дворе помнят эту забавную историю. — Ещё как помнят, — отозвался Оллард. — Но за минувшие годы вы не раз доказали, что в тот день вас в действительности вели доблесть и воинское искусство. Храбрость, верность, твёрдая рука отличали вас с юных лет. Я не имел чести наблюдать за вами на турнире, но видел в бою и знаю, что Его Величество не просчитался, отправив покорять Север именно вас. Он поднялся и обвёл взглядом зал. В вороте дублета мелькнула стальная вязь, и на миг Ардерик поверил, что триста лет назад маркграфские предки и впрямь были воинами: так же сидели во главе стола, пировали со своими людьми после битв, так же блестели доспехи и пустели кубки. — Сотник Гантэр мёртв. Я мог бы отдать приказ, кому вы будете подчиняться после него, но хочу спросить: вы пойдёте за Ардериком? Не по приказу, а по доброй воле? Пойдёте за человеком, который трижды спас замок? Кому сам император поручил защиту Севера? — Слава Ардерику! — выкрикнул кто-то с нижнего конца стола. Миг тишины, показавшийся вечностью — и к одинокому выкрику присоединились другие. Будто не было поражений, потерь, позора — сотня голосов ревела Ардерику славу, сотня рук стучала кубками, выплёскивая эль на изрезанный ножами стол. Ардерик медленно поднялся, оглядывая своё новое войско — примеряясь, ещё до конца не осознав, что всё решилось так просто. Привычный слух различал, что рады были не все, кое-кто лишь мирился с назначением нового сотника, но его уже накрывало тёплой волной от того, как знакомо, как правильно всё было. За столом сидели все свои: это Элеонориных служанок Ардерик до сих пор путал, воинов же в первую неделю выучил по именам, знал, кто откуда, кто оставил дома семью, от какой хвори страдает. Год-другой — и они станут единым целым, как было со старой сотней. Если у Ардерика будет этот год. Он перевёл дух, подбирая слова, которые, как всегда, легко шли на язык, когда нужно было говорить о войне, и мельком встретился глазами с Элеонорой. Она улыбалась гордо и торжествующе.***
Узоры на металлических бляшках, снятых с поясов убитых северян, испещрили множество царапин и засечек, однако разобрать их было легко. Многолучевые звёзды, ветви, круги — Шейн собрал под своим знаменем разномастное войско. — Младшему Эслингу удалось сплотить северные и восточные кланы, — в голосе Олларда сквозило что-то похожее на уважение. Перед маркграфом лежал лист бумаги, на котором были зарисованы все знаки и кое-где подписаны родовые имена, которым они соответствовали. — Вернее, то, что от них осталось. Удивительно, как сильна в северянах жажда независимости, раз ради неё они переступили через старые распри. — Главная ошибка, из-за которой Север до сих пор не покорён, в том, что камнеедам всякий раз давали собраться с силами, — заметил Ардерик. Перед ним лежала его старая карта, и он нетерпеливо постукивал пальцами по столу с той стороны, где пустовали неизведанные восточные земли. — Добьём их сейчас — будет мир. Иначе эта гадина так и будет поднимать голову, ведомая не Шейном, так другим недоумком. На совет собрались утром, сразу после завтрака. Оллард отметил назначение нового сотника тем, что не показывался из своих покоев с ночи, передав людей Ардерику окончательно и бесповоротно. Барон, напротив, вскочил с рассветом и долго распекал кого-то в кладовых — как будто слуги были виноваты в том, что запасы мяса подошли к концу, а зерна оставалось едва-едва дотянуть до весны. Элеонора занимала место напротив мужа, и весь её облик дышал спокойствием и торжеством. — Предлагаете организовать наступление? — голос Олларда звучал расслабленно, а пятна на тонких пальцах наводили на мысли, что маркграф всю ночь возился с железками — не иначе, на радостях, что больше не нужно распоряжаться обороной. — Да куда наступать? Мы так и не знаем, где их проклятая крепость! — Ардерик с досадой покосился на барона. — Да и сил для атаки у нас маловато. Нет. В прошлый раз мы пришли к выводу, что люди Шейна кормятся на восточных полях. Значит, первым делом нужно отрезать поток зерна на побережье. Мы должны проехать по селам, хуторам, что там ещё есть, и объявить, что всякий, кто поддержит мятежников — враг Империи, Северу и самому себе. — Мы уже обсуждали поход на восток, — качнул головой Оллард. — Нечего и думать начать его раньше весны. Нужно будет собирать войско, снова звать подкрепление… — Ни лиамцы, ни люди Северного предела не откликнутся, — вступил Эслинг. — Они чтут старые законы и не ступят на землю враждебных издревле кланов. — Видали мы эти старые законы, — Ардерик дёрнул подбородком на пряжки, лежавшие на столе. — Если Шейн смог сплотить старых врагов, сможем и мы. Эслинг вздохнул и сложил руки на животе. — Боюсь, вы не вполне понимаете особенности местной политики, — начал он. — Север никогда не был един. Пытаясь сплотить разные кланы, вы лишь обострите противоречия… — Империя тоже не всегда была едина, — оборвал его Ардерик. — Ничего, справились! Кто-то хочет независимости? Да и тьма с ними! На окраинах Империи иные тоже спят и видят, как отвоюют древние короны обратно. Только стоит им напомнить, кто стоит на страже мира и сытости, — сразу поджимают хвосты. Я сотню раз слышал, будто Север устал воевать. Пора Северу услышать, из-за кого в семьях не досчитались отцов, братьев, сыновей! Из-за кого плодородные земли обирают до нитки, заставляя кормить два лагеря! Люди шли за Шейном, пока он сулил им победу, но, раз он разбит, они быстро вспомнят, что держать плуг безопаснее, чем меч. — И кто им это объяснит? — спросил Оллард. Эслинг вздохнул и покосился на Ардерика. — Полагаю, будет лучше всего, если я разъясню жителям восточных земель их положение, — проговорил он. — Я… признаю, что упустил своего брата из вида и… — Поэтому на восток поеду я, — заявил Ардерик. Помедлил, наблюдая, как нахмурился барон, приподнял брови Оллард, как прошла тень по лицу Элеоноры. — Вы, барон, нужны в замке. Позаботитесь о людях, о жене… — Чтобы вы окончательно перессорили меня со всем Севером?! — Я бы не стал отказывать Ардерику в выдержке, — заметил Оллард. — Кладовые пусты, — возразил Эслинг. — Я поеду и заодно приведу то стадо с дальних пастбищ. — О, с этим я тоже справлюсь, — усмехнулся Ардерик. — За минувшие месяцы я наловчился обращаться с баранами. Дайте мне пару местных, знающих те места, и получите своё стадо в лучшем виде. — Господа, постойте, — Элеонора подняла ладонь. — О чём вы говорите? Уйти во враждебные земли сейчас, в разгар зимы, лишив замок половины войска, — немыслимо! — Вы были на востоке, баронесса? — ответил Ардерик резче, чем следовало. — Я тоже не был. Но могу заверить, что после последнего сражения мы найдём там опустевшие деревни, где остались дети да старики, либо крестьян с вилами и кольями, кому поперёк горла распря двух братьев. Кто не намерен больше кормить двух упрямых ослов, не способных договориться. — Я бы попросил! — вскинулся Эслинг. — Уймитесь оба! — крикнула Элеонора. Покосилась на Олларда, зарумянилась, овладела собой. — Полагаю, мы все несколько взбудоражены событиями последних дней и не должны сейчас принимать решения. — Здесь нечего решать, — проговорил Ардерик, глядя куда-то поверх её головы. — Если мы не воспользуемся передышкой, можем забыть о мире ещё на сотню лет. — Ваш план выглядит самонадеянным, — проговорил Оллард. — Мне не привыкать добывать победу безрассудством, — ощерился Ардерик. — Доверьтесь мне, маркграф, во имя общего блага. В голове всё ложилось одно к одному. Кладовые пусты, значит, пора уменьшить число едоков. Не все люди Гантэра довольны назначением нового сотника, и самое время разделить их: одних оставить при маркграфе, уважение других завоевать в походе. А главное — дерзкий план безукоризненно лёг на отчаянное желание покинуть замок, чтобы вырвать влечение к Элеоноре из своего сердца. Выкорчевать, выжечь, забыть, чтобы не рваться к ней, едва увидев, не прикипать взглядом к полоске кожи под воротом, не представлять по ночам… Оллард нарушил молчание первым: — Что ж, полагаю, нам следует положиться на вас как наиболее сведущего в военных вопросах. Но прежде давайте обсудим ваш план подробно. Ардерик пристально разглядывал стол, пока барон и Элеонора поднимались и покидали комнату. Дождался, когда стукнет дверь, глубоко вдохнул и повернул карту к маркграфу.***
После отъезда лиамцев замок, казалось, опустел. По крайней мере, в коридорах не слышались поминутно чьи-то шаги, и никто не нарушал уединение в укромной нише. — Ты не можешь оставить замок, — шептала Элеонора. — Ты нужен мне… и не только мне! Послушай, я не сказала тебе главного… — Я уже слышал от маркграфа, — прервал её Ардерик. — Всегда мечтал услышать вести такого рода именно от него! Могу поздравить вас с бароном или должен ждать, пока о грядущем прибавлении объявят за обедом? Элеонора на миг прикрыла глаза: — Рик, милый, я не могла сказать тебе первому! Только представь! Тенрик и без того подозревает… если он не признает ребёнка, наступит конец всему! — Конец чему? Ты просто уедешь на юг и воспитаешь своего — нашего! — ребёнка в достатке и безопасности! Без страха получить стрелу в спину от очередного жадного до власти родственничка! — Просто уеду? Для местных я ношу законного наследника! — Элеонора едва не сорвалась на крик, прерывисто выдохнула, шагнула вплотную и положила руки на плечи Ардерика. — Прошу, забудь хоть на миг о них, обо всём. Не уезжай. От неё пахло мёдом и травами, забытым летом. Ардерик шагнул назад, стиснул зубы, чтобы не дать жаркому нетерпению затопить себя с головой, упёрся спиной в стену. В следующий миг Элеонора скользнула ладонью по его груди — ниже, ниже, пока та не легла на поясную пряжку. Дёрнула, отбросила тяжёлый пояс, распустила завязки верхних меховых штанов и нижних льняных, стянула со своей руки тонкую кожаную перчатку, и Ардерик только и успел удивиться, где она научилась касаться так, что прерывалось дыхание и дрожали колени. — Иди ко мне, — выдохнул он, стискивая её бёдра под мехом накидки. Элеонора вывернулась непостижимым движением, почти не отстранившись, торопливо зашептала: — Нет, нет, сейчас нельзя… Её голос, уверенные прикосновения, азарт от того, что их могут увидеть, заставляли кровь бежать быстрее. Ардерик притянул Элеонору к себе, огладил одним движением от затылка до низа спины, сжал ладонями мягкое и упругое, прильнул плотнее, ближе… Из горла вырвался полустон, полухрип, бёдра прошило судорогой, Элеонора отпрянула, всё ещё не отпуская — и спустя несколько мгновений Ардерик, опустошённый нежданной близостью, прислонился к стене, придерживая сползающие штаны. — Тебе теперь долго будет нельзя? — спросил он первое, что пришло в голову, едва отдышавшись. — Лучше не рисковать, — проронила Элеонора. Вытерла руку платком, брезгливо переступила. — Но это ненадолго. Ардерик смотрел на неё, укутанную в чернобурый мех, а видел обнажённые точёные плечи, аккуратную грудь, тёмный треугольник между бёдер. Если отправить на восток Эслинга, можно будет видеться с Элеонорой, когда вздумается. И не обжиматься по углам, а приходить к ней в спальню. Нужно лишь назначить нести стражу в лесу тех, кто не будет болтать лишнего, и тайный ход сослужит ещё одну службу. Завязки штанов никак не хотели затягиваться, пальцы неловко сражались с узлом. Проклятый Север — пока разденешься-оденешься, сто раз раздумаешь сближаться. Опустив голову, будто бы пытаясь разглядеть завязки в густом сумраке, Ардерик выдохнул, опустошил лёгкие, как мог, и не дышал, пока грохот крови в ушах не стал медленным и ясным. Застегнул пряжку ремня, одёрнул поддоспешник и поднял взгляд на Элеонору: — Я клялся защищать тебя и сдержу клятву. Но также я клялся Его Величеству сделать всё для покорения Севера и не отступлю от своих слов. Здесь тебе ничего не угрожает. Раз ты цела, стало быть, барон поверил, что ребёнок его, так? Элеонора сжимала в руке платок, и нетерпение на её лице сменялось негодующей гримасой. — Вот и славно, — процедил Ардерик. — С графом вы тоже спелись. За тобой присмотрят. А моё место на востоке. Для твоего же блага. Отстранил Элеонору, наспех затёр ногой вязкое на полу и вышел в коридор.***
Две недели пролетели, как один день. Такко и не заметил, как восточный поход из отчаянной, сумасбродной идеи стал решённым делом. В это не верилось, пока выбирали людей, решали, брать ли лошадей для поклажи, сколько взять припасов, примечали по цвету неба, скоро ли отступят морозы… Как-то незаметно наступил день, когда воздух перестал звенеть от стужи, в холле образовалась куча тюков, а местным мохноногим лошадкам с утра засыпали двойную меру зерна. Выбранные Ардериком воины ходили с отрешёнными лицами, будто уже шагали по заснеженной пустоши. Такко бестолково околачивался во дворе, ощущая себя потерянным. Ведь Верен уходил, а он, Такко — нет. Двор был исхожен вдоль и поперёк. Как назло, Ардерик не отпускал Верена от себя, так что даже поговорить напоследок не выходило. Не поговорить даже, но хоть разделить на двоих какую-нибудь повседневную ерунду, да хоть бы и за лошадьми убрать, лишь бы вместе. Вот ведь — раньше могли за весь день ни словом не перемолвиться, а теперь потянуло к другу, хоть тресни. Такко потолкался в кузнице, где ковали арбалетные замки по маркграфским чертежам, в который раз за день проведал лошадей и, наконец, вернулся в замок. Маркграфские покои встретили его теплом, от которого запылали щёки и потянуло в сон. Можно было стянуть шерстяную рубаху, размять закоченевшие на улице пальцы, прижаться спиной к прогретой каменной кладке. Маркграф, как обычно, сидел над чертежами. Взглянув мельком, Такко узнал подъёмные устройства, не уловил только, для чего они предназначались. На краю стола были свалены наспех сделанные наброски, которые предстояло перечертить начисто. Такко сгрёб их, перенёс за свой стол, окунул перо в чернила и замер, уставившись в одну точку. — В наше время — и поднимать воду вёдрами! — бормотал Оллард. — Таскать мешки по лестницам! Им собрали бы подъёмник в два месяца! Такко встрепенулся, снова макнул подсохшее перо, но посадил кляксу. Поспешил промокнуть, но вышло только хуже. Отложил перо, уставился на испорченный лист… Оллард оторвался от бумаг и выговорил терпеливо: — Они уходят не на войну. — Но их всего пятьдесят! — вскинулся Такко. — А там… — Более чем достаточно для разведки. Верен говорил, будто Ардерик собирается идти медленно, высылая вперёд разведчиков, чтобы узнать, на чьей стороне каждое селение. Полагаться на слова Эслинга и даже Элеоноры, где не стоит ждать беды, он не собирался. Это утешало, но ненамного. Такко взял перо и принялся счищать засохшие чернила влажной тряпкой. — Вы говорили, что приехали, чтобы подчинить восточные земли, — сказал он. — Почему мы не идём с Ардериком? — То ты твердишь, что на востоке опасно, то сам туда рвёшься, — улыбнулся Оллард. — Реши уже, чего хочешь. Чернила смывались с посеребрённого кончика легко, гораздо легче, чем можно было подобрать слова. Месяц назад Такко изошёлся бы от зависти, что Верен добудет славу, а он нет. Но после всамделишных боёв и осады, после двух погребальных костров зависть уступила место тревоге. Глупо, смешно даже, но под рёбрами упорно ворочался страх, что если отпустить друга, с ним непременно что-то случится. И бестолку было напоминать себе, что из них двоих в переделки всегда влипал не Верен. Такко передёрнул плечами, будто сбрасывая груз, и решительно придвинул к себе чернильницу. Толку переживать, если ничего не изменить. Пятно на чистом листе превратилось в зубчатое колесо, а небрежный набросок — в вымерянный до детали чертёж, когда раздался стук в дверь. Такко поднялся и впустил Грету, не отказав себе в удовольствии обнять взглядом гибкую спину под водопадом чёрных кудрей. — Госпожа Элеонора приглашает вас на ужин в своих покоях, — проговорила Грета с учтивым поклоном. — Сегодня в восемь. — Кто ещё приглашён? — бросил Оллард. — Сотник Ардерик с оруженосцем. — Барон? Грета качнула головой. Оллард кивнул и снова углубился в работу. Проводив Грету до двери — ниша вокруг проёма была такой узкой, что разойтись, не коснувшись друг друга бёдрами, ну никак не получалось — Такко вернулся к прежней задумчивости. Тревога за Верена на время вытеснила беспокойство, которое снедало его со дня последнего сражения, когда маркграф — теперь уже не маркграф! — походя, небрежно, доверил очередную свою тайну. — Что теперь будет? — спросил он, вернувшись в комнату. Оллард недоуменно поднял голову: — О чём ты? — Ну… С Севером. С вами. Бледное лицо тронула усмешка: — Время покажет.