***
— В крепости вас встретят люди, с которыми торговали, праздновали, быть может, роднились. Люди одной с вами крови. Не щадите их — ведь они не пощадили бы вас! На Ардерика смотрела сотня глаз — карих, серых, голубых. В них читались вера, решимость, в иных — тень страха и стыд. Как всегда, воины вверяли сотнику свои жизни, он вручал им свою честь. — Мы предлагали мир, — Ардерик кивнул на Кайлена, впрочем, не встречаясь с ним взглядом. — Шейн дал понять, что хочет войны. Он её получит — во имя мира на всём Севере! Перережем его людей, как скот, который они воровали у вас! Вы лучшие воины Империи! Будьте тверды сердцем, как здешние скалы, холодны рассудком, как горные ручьи, и победа наша! Сотня отозвалась дружными возгласами. Вот она, истинная опора: чужие шальные глаза, руки, сжимающие мечи и арбалеты, закипающий в груди азарт, предвкушение битвы. Даже тоска по Верену на миг отступила — но только на миг. Ардерик оборвал гомон взмахом руки: — Не зевайте. Выступаем с началом отлива.***
Наверху раздался голос Шейна, а вскоре Такко увидел и его самого — на узкой тропке, по которой сам бы не отважился пройти, не подумав трижды. В руках Шейна была длинная палка, которой он толкнул клетку, чудом удержав равновесие. — Говорят, у южан принято поправлять здоровье на морях, — заговорил он. — Как, чувствуете целительную силу северного ветра? — Ты тоже почувствуешь её, когда закачаешься на виселице, — отозвался Верен и с проклятием дёрнулся: палка сквозь решётку ударила ему в плечо. А следом скрипнул блок, и клетка рывком опустилась на пару локтей. — Вода поднимается и простоит до утра, — бросил Шейн. — А там и ваши заявятся. Погляжу, как вы оба станете держаться, когда они будут топтаться там, на берегу! И что скажет ваш сотник, когда увидит, что его лучший воин похож на мокрую курицу. Сверху послышался каркающий выкрик старого барона, и Шейн скрылся. Верен выругался сквозь зубы, а Такко беззвучно застонал. Он не просто подставил друга — вся Северная война могла быть проиграна из-за его дурости. Ардерик не сможет спокойно смотреть, как Верена макают в воду, и либо примет унизительный мир, либо совершит другую ошибку. Верен будто окаменел, только по плечам изредка пробегала дрожь. Такко видел его таким всего раз или два — когда явился от очередных заказчиков избитый и со сломанными стрелами. Верен тогда молча перевязал его и ушёл, а наутро Такко пришлось собирать последние медяки, чтобы выручить друга из тюрьмы. Заказ достался им — вчерашние соперники после кулаков Верена лежали по домам. Даже в суд не явились. — Слушай меня, — заговорил наконец Верен. — Сейчас мы ляжем и перекатимся к той стенке, что ближе к крепости. А потом к другой. И обратно. — Зачем? — Сделай хоть раз, как я говорю! И больше я тебя никогда ни о чём не попрошу. Такко прикинул расстояние до стены. Клетка и правда слабовата — сказывался недостаток дерева. Если хорошенько раскачать и ударить, да не один раз… — Да ну! Мы скорее оборвём блок и потонем, связанные-то! Верен молчал, и Такко наконец понял. Друг не на словах клялся ценить честь выше жизни. И сейчас был готов уйти на дно вместе с этой проклятой клеткой, лишь бы не дать Шейну преимущество. — Погоди, Верен! — быстро заговорил он. — Нас же заметят, просекут, в чём дело! Подождём, когда ветер усилится. К приливу всегда усиливается, помнишь, Кай говорил? Тогда и качать будет легче. А я пока попытаюсь выбраться. Лучше-то выплыть и предупредить наших, вдруг Кай не добрался… Верен пробормотал что-то неразборчивое, но раскачивать клетку не спешил. Такко снова извернулся, рванулся, пока плечо не затрещало от боли. Даром, что ли, его столько лет дразнили недомерком! Небольшой рост и гибкость выручали его не один раз, выручат и сегодня. Хоть все суставы вывернет, а отдаст другу долги. Тем более, Верена ждали в замке и дома. Такко же ждал разве что Оллард. Вот он бы оценил, с какой гибкостью Такко сейчас крутится в путах! Грета не в счёт, она завтра же найдёт другого. Мелькнула мысль: раз Оллард не примчался выручать его драгоценные кости, значит, окончательно излечился от безумия… Песчаная коса наполовину скрылась под водой, когда Такко удалось высвободить запястье. Верен всё смотрел на горы и не сразу заметил, что прилив в разгаре. А когда увидел — выругался и, уже не спрашивая, дёрнул Такко за собой на пол. Решётка больно ударила по рёбрам, а следом раздался треск — клетка с размаху влетела в каменную стену. Но прутья уцелели, а затем сверху раздался окрик, скрипнул блок, и клетка рывком опустилась в воду. Такко задохнулся от холода, хватанул невозможно солёной воды, зажмурился от того, как обожгло глаза. Клетку подняли, и ветер прошёлся по мокрой коже, как острое лезвие. Зато плотная верёвка стала скользкой — и, едва глотнув воздуха, Такко снова задёргался. Пока наверху снова не скрипнул блок и не накрыло солёной волной. — Качай клетку, трус паршивый! — зарычал Верен, когда их снова подняли. — Тяни верёвки, герой грёбаный! — выплюнул Такко. С каждой новой волной умирать хотелось всё меньше. Только не в этой жуткой холодной воде! Только не накануне победы! — Качай, недомерок! Ты присягу давал, трус! Верен рванулся к стенке, увлекая Такко за собой не хуже волны. — Не давал! И тонуть не собираюсь! И тебе не дам! — выговорил Такко между вдохами. Волна снова накрыла. Такко и Верен покатились по дну клетки, глотая воду. «Жить, жить!» — стучало в висках, когда Такко выдернул из пут локоть — за миг до того, как клетку подняли над водой, чтобы сразу же опустить снова.***
Крепость торчала из моря, как кость из похлёбки. Вода стояла высоко. Ардерик снова прикинул по солнцу — полночь. Как раз пик прилива. Воины спали, измученные коротким, но трудным переходом. Ардерик же не смог сомкнуть глаз, и виной тому была не только светлая ночь. Сверху было видно, как вокруг каменных стен вскипают белые буруны, а на длинном шесте болтается не то распяленная сеть, не то клетка. Ардерик присмотрелся внимательнее, даже выставил ладонь, чтобы не так слепили солнечные блики… — Это для ловли рыбы. — Оллард подошёл незаметно. — Я читал о таких приспособлениях. Не думал, что увижу вживую. Ардерик подвинулся, уступая смотровую площадку. — Выходит, взять Бор-Линге измором не получится. Еда плавает прямо под окнами. — А вы собирались? Ардерик хмыкнул. Сейчас, когда проклятая крепость лежала внизу, он снова и снова прикидывал, удастся ли атаковать. По всему выходило — удастся. За скалами было не различить лиамских судов, но Ардерик знал, что они рядом — убрали паруса, бросили якоря и ставят на борта высокие щиты. Такие же щиты подвезли в условленное место на берегу, и два десятка воинов вот-вот должны были принести их. Прямо над стоянкой, на уступе отчётливо виднелся часовой. На ясном небе он казался вырезанным из закопчёной коры. В замке в жизни не смекнут, что настоящие часовые давно кормят ворон и чаек, а на скалах сидят люди Ардерика — меховые накидки и колчаны, снятые с убитых, на таком расстоянии дали полное сходство. Оллард стоял, скрестив на груди руки, и смотрел на крепость. Ветер трепал его волосы. — Вы ничего не потеряете, если останетесь на берегу, — бросил Ардерик. Губы Олларда тронула лукавая усмешка: — Знаете, Ардерик, когда мы с лиамцами две недели сидели в зимнем лесу, размышляя, как подобраться к Эслинге, я каждый день думал, что умру там. Стояли ужасные морозы, и еда была тоже ужасная. И я каждый день говорил себе: только не в лесу, только не в грязном шалаше! Если умирать, то в бою. Неужели вы отнимете у меня эту возможность? — Полагаю, никто из лиамцев не догадался о ваших переживаниях? — Разумеется, нет. Вы же сохраните мою тайну? Ардерик не удержался от смешка: — Как вам будет угодно. Но и умереть не дам ни в бою, ни где вам ещё приспичит, пока не выручите мои земли. Так что, если вам не сидится на берегу, пойдёте сзади и будете прикрывать нас. Двух десятков вам хватит. — Хватит и одного. Вы тоже берегите себя. — Да с чего такая забота? Не связывайся со знатью, одёрнул себя Ардерик. Не к добру эти доверительные беседы. — Элеоноре без вас не обойтись, — улыбнулся Оллард. — Если мы возьмём крепость, она получит титул не позднее зимы. И ей понадобится надёжный человек и мудрый советчик. — Титул-то получит барон, — Ардерика захлестнула обида: он почти забыл, что победа, которую он добывал для Элеоноры, достанется не ей. — И станет зваться маркграф Тенрик Эслинг! Маркграф Тенрик, сожри его тьма! В жизни не слыхал большей нелепости! — Нелепо, когда Северным маркграфством правит барон, — возразил Оллард. — Ардерик, вы же понимаете: получив титул, Эслинг проживёт недолго. Элеонора не просто так укрепляет отношения с Лиамом и завоёвывает доверие народа. Она действует грамотно, хотя и несколько неспешно на мой взгляд… Но она всего лишь женщина. Ей нужны крепкое плечо и мудрый совет. Она кажется решительной, даже неосмотрительной, но может оказаться слишком мягкосердечной, чтобы править в одиночку. — Да вы никак помирать собрались, раз расщедрились на наставления, — усмехнулся Ардерик. — Даже не думайте. Сперва устройте Элеоноре титул, мне — наследные земли, а там хоть скатертью дорога, уж простите. Оллард усмехнулся и снова повернулся к морю, скрестив руки на груди. Ардерик искоса оглядел его: он ждал, что книжный червяк не выдержит горных дорог и прочих трудностей походного быта. Но маркграф держался, не отставал, не жаловался и — что было совсем уж непонятно — безоговорочно доверял Ардерику вести войско. Ардерик вспомнил столичных министров, уверенных, что воинское мастерство измеряется прочитанными книгами, а не опытом. И вдруг подумал, что окажись во главе Северного маркграфства Оллард — он бы, пожалуй, остался ещё на зиму, пока всё не образуется. Надо же и правда помочь Элеоноре. О том, чтобы подчиняться Эслингу, нечего было и думать, а Олларду… Рассветные силы, да он даже не ревновал бы Элеонору к этому чехлу для шестерёнок! — Берите всё же два десятка, — выговорил Ардерик. — И не высовывайтесь. Шутки шутками, но если крепкое плечо для Элеоноры я найду, то дать мудрый совет некому, кроме вас. — Вода как будто спадает, — заметил Оллард вместо ответа. Действительно, по берегу протянулась полоса блестящих от воды камней. Солнце выглянуло из-за горы, и море вспыхнуло искрами, за которыми теперь было точно не разглядеть кораблей. Ардерик снова взглянул на замок. Клетки или сети больше не было — похоже, её вытащили или опустили на дно. Море, стиснутое островками и отмелью, волновалось, к горизонту уходила широкая пенная полоса. Воины успели утолить голод и разобрать привезённые морем щиты, когда посреди моря взметнулся столб дыма. Лиамцы развели костёр на неприметном островке, как обещали, подавая знак к наступлению. Вода отступила не полностью, но сверху уже было видно, как волны смыкаются над песчаной косой и дорогой к крепости. — Ходу! — велел Ардерик и первым ступил на тропу, ведущую вниз.***
Холод, вода и соль — весь мир сжался до коротких глотков воздуха. Глаза щипало, горло жгло, тело бил озноб. Сколько времени прошло — час или сутки? Солнце висело на севере. Значит, утро. Ветер дул с берега, покачивая клетку. Вода плескалась у белой линии — самое начало отлива. Значит, Рик вот-вот подойдёт. Верен попытался встать, но рука нашла пустоту. Не сразу удалось ухватиться за прут и приподняться. Он ждал, что клетка снова ухнет вниз или по плечам ударит палка, но было тихо. Сторожа не то спали, не то были заняты делом поважнее. А может, не верили, что пленники после такой ночи способны хоть голову поднять. Такко лежал рядом лицом вниз. Острые лопатки вздрагивали под намокшей рубахой — дышит. Верен смотрел на него какое-то время, прежде чем понял — путы сняты. — Вставай, — Верен толкнул его в плечо и едва не застонал, такой болью отзывалось каждое движение. Плевать. Шейн скорее наглотается дерьма, чем использует их. — Вставай! И качай эту вонючую конуру! Прутья врезались в каменный отвес, и на этот раз хрустнуло — сразу наверху и внизу. Решетчатое дно выпало, и в тот же миг клетка рухнула в воду. Верно, забытые боги всё же иногда наведывались в северные земли — выбраться из тонущей клетки удалось не иначе как чудом. Верен сам толком не понял, как — только увидел, что над головой светлеет, успел глотнуть воздуха, и сразу нырнул снова — воду прошили стрелы. Мысль работала безотказно: к берегу нельзя, пристрелят. Надо укрыться на островах, раз уж судьба сохранила им жизни. Тем более, морская вода, хоть и жгла холодом, держала не в пример лучше речной. Они плыли под водой, выныривая, только чтобы глотнуть воздуха. Один раз Такко не вынырнул — молча ушёл в тёмную глубину. Верен едва успел поймать его за отросшие волосы и дальше тащил за ворот — друг, выросший на горных реках и водопадах, нырял, как выдра, но плавал как топор. Пока Верен кое-как не выучил его — он-то вырос на настоящей реке, у которой в разлив не найдёшь берегов. Потом крепость оказалась неожиданно далеко, а вокруг замелькали острова. Отлив тащил в море. Верен оглянулся на берег: погони как будто не было. Только чайки мельтешили над водой, мелькая белыми пятнами. А затем из пятен соткался парус с лиамским гербом. …Они снова сидели в клетке, её качал ветер, и голодные чайки норовили пролезть сквозь прутья, не дожидаясь, когда им отдадут добычу. Над головой каркал ворон. Верен вскинулся и протёр глаза, оглядываясь. Он был закутан в пропахшую рыбой шкуру, мокрую одежду кто-то снял. Под ним качалась палуба, через низкий борт перелетали брызги. Рядом сопел Такко, закутанный в такую же шкуру. А резкий голос, показавшийся вороньим, принадлежал Дугальду Лиамскому. Преодолевая боль и усталость, Верен плотнее закутался в шкуру и поднялся. Палуба вздымалась, как дурноезжая лошадь, но от морской качки можно было ждать и худшего. — Там на берегу часовой… камнемёты… — выговорил Верен. — Надо предупредить наших! — Уже, — коротко бросил Дугальд. — Когда вас вытащили, ты первым делом доложил, как там и что. В словах путался, едва говорил, а всё же разобрали. Лежи отдыхай. Вы проспали часа три, как раз вода спала. Ваши уже на берегу, ждут нашего знака. В руки Верену сунули миску с рыбной похлёбкой — на сей раз настоящей, без костей. А в дымящейся кружке оказался горячий мёд. Верен осушил их в один присест и прислонился к мачте. От качки мутило, ногу после ледяной воды простреливало болью до бедра. Сейчас бы лечь и спать, спать… — Ложись-ка, — повторил Дугальд. — Вода у нас не для купаний. Сейчас сгрузим вас на какой-нибудь островок, погреетесь там у огня, поедите по-человечески… — Куда сгрузим? Кого? Нас? — Такко выглянул из-под одеяла, протирая глаза. — Мы сражаться будем! Дайте лук, любой! — Попытался подняться и осел назад, едва успев подхватить шкуру. — И… мне бы ещё штаны. И всё, я готов! Верен не сдержался и расхохотался. Пригладил свободной рукой просохшие волосы и выговорил: — Мы не для того шли через всю Империю, чтобы пропустить битву за Бор-Линге. К тому же мы обязаны вам жизнью. Дайте нам оружие — любое какое найдётся! — и мы вернём долг сегодня же. — Для тебя даже арбалет отыщем, спасибо маркграфу, — ухмыльнулся Дугальд. — Что ж, почту за честь сражаться с вами! Пора закончить эту троллеву войну. Чужая одежда пахла рыбой, как и всё на корабле, зато была сухой, тёплой и даже впору. Чужой меч лежал в руке уверенно. Верен взмахнул им и не сдержал улыбки, глядя, как Такко закатывает слишком длинные рукава, прежде чем натянуть непривычную тетиву. Всё-таки они выбрались. Смерть снова прошла стороной, а Верен снова не побоялся взглянуть ей в лицо. Невысказанные чувства плескались внутри волной; Верен отвесил Такко подзатыльник, а следом сгрёб друга, мигом принявшего виноватый вид, в охапку. Хлопнул по тощей спине и пошёл к борту. Запахло дымом — на ближайшем островке развели костёр. Высоко в небо поднялся дымный столб.***
— Маркграф Оллард покинул Империю не по своей воле, — Элеонора глядела Грете в глаза и тщательно подбирала слова. — Его Величество предъявил ему серьёзные обвинения. Лживые, но имеющие под собой некоторые основания. Иными словами, благополучие господина Олларда весьма зыбко. Грета сжала руки, пальцы чуть вздрагивали, но держалась она так же прямо и уверенно. — Ему грозит казнь? — деловито спросила она. — Не думаю. Однако делать на него ставку опасно. Равно как и на его ученика. — Маркграф Оллард — умный человек. Если его положение так серьёзно, он постарается защитить свои богатства от посягательств короны. А мы знаем, что защитить короля порой может и пешка. — Может. Но не когда у противника полный набор тяжёлых фигур, а у тебя — одна эта пешка и… быть может, ещё пара союзников. Послушай меня, Грета. В твоём плане слишком много слабых мест. Если маркграф Оллард не получит помилования — куда ты пойдёшь? Поедешь в Аранские горы, чтобы жить на женской половине, плодить полукровок и выслушивать, с кем в очередной раз шлялся твой муж? Если он вообще вернётся. Это совсем не та судьба, которую я тебе приготовила. — Но… — Грета на миг отвела взгляд, прикусила губу. Оллард как-то обмолвился Элеоноре, что мальчишке плохо жилось на родине, но Грета, похоже, знала больше, и сейчас впервые засомневалась. — Тогда… — Избавься от беременности. Пока не поздно. Какой у тебя срок? — Четвёртый месяц, — быстро ответила Грета. — Врёшь. Месяц назад мне по ошибке принесли чай с чабрецом, и ты сама его выпила. Ты бы не стала так рисковать. Избавься от ребёнка и забудь об этом. У тебя будут ещё дети от хорошего мужа. — От кого? — Позже узнаешь. Не хочу лишать тебя ещё одной надежды. Элеонора поднялась, давая понять, что разговор окончен. В животе мягко толкнулось; Элеонора, не думая, накрыла место толчка ладонью. Растущее внутри неё существо было таким беспомощным и слабым, так нуждалось в защите… — Я всё-таки поговорю с маркграфом, если позволите. — Грета поднялась следом, и Элеонора успела поймать её цепкий взгляд. И как она раньше не видела в нём зависти? Видела, но была уверена, что так далеко дело не зайдёт. — Я рассказала вам больше для того, чтобы вы подтвердили, что в эти месяцы я не ложилась ни с кем, кроме Такко. Я могу просить вас об этом? — А ты правда не ложилась? — Элеонора вскинула бровь. — Или неспроста так уверена, что носишь маркграфскую кровь?.. — Весь замок знает, что я спала либо у вас, либо в маркграфских покоях. Вы же не думаете… Она осеклась на полуслове. Элеонора медленно шагнула вперёд, и Грета попятилась, скрестив руки на талии. — Я знаю, где ты спала, Грета. И клянусь, если ты перешла черту… Кругляш тавлута, затесавшийся меж шахматных фигур, либо возвращают на место, либо бросают в печь. Грета привыкла читать по лицу Элеоноры, чтобы понимать: не время юлить. Но и сдаваться не собиралась: прикусила губу и вздёрнула подбородок: — Вам ли не знать, что для зачатия ребёнка черту должно переступить с двух сторон! Вы вольны не верить мне. Но чем господин маркграф заслужил ваши обвинения? — Маркграф Оллард умный человек, — отчеканила Элеонора. — Он знает, как шатко его положение. И может пойти на многое, лишь бы продлить род. Она ещё раз окинула Грету цепким, внимательным взглядом, словно пытаясь забраться под кожу, разъять на части, проверить, правду ли та говорит. Пожалуй, правду. Иначе не пришла бы к ней. Грета почуяла спавшее напряжение и чуть склонила голову: — Простите, госпожа, что ослушалась вас. Но, если позволите, я бы всё же поставила в известность господина маркграфа. Я могу просить вас подтвердить, чей это ребёнок? — Хорошо, Грета. Разве я могу тебе отказать? — улыбнулась Элеонора. — Мы вместе поговорим с господином Оллардом. Надеюсь, о твоей тайне больше никто не знает? — Никто, госпожа. — Очень хорошо. Пусть так и будет. А теперь уходи. Я всё ещё сержусь на тебя. Грета выскользнула за дверь. Элеонора вышла следом, едва досчитав до пятидесяти. Спустилась в лекарскую, но пошла не к больным, а прямо к лекарю. — Грета, ваша внучка, попала в беду, как часто бывает с молодыми девушками, — приступила она к делу сразу после приветствий. — Вы знаете, что страсти молодёжи — как река, чем запирать плотиной, лучше направить в нужное русло. Я поощряла их встречи, но… переоценила знания Греты, а может, и силу трав. Она многозначительно замолчала, и старик-лекарь понял — поджал губы и покачал головой: — Признаться, я желал ей брака с более… надёжным человеком. Парень, с которым она сейчас путается, хоть и болтают, будто хорошего рода, сам ещё дитё, не в обиду вам будь сказано. — Согласна. Это не должно было выйти за рамки небольшой интрижки. Однако Грета оказалась слишком... мягкосердечной. И наивной. Ей не справиться без нашей помощи. Лекарь выжидающе молчал. — Она знает все нужные травы на вкус и запах, — пояснила Элеонора. — Нужно составить такой сбор, чтобы она не распознала состав. Понимаете? — Ещё бы не понять. Только не возьму в толк, отчего вам самой не подобрать всё нужное. — Я только что говорила с Гретой, говорила начистоту, и она может не принять от меня и простой воды. А от вас примет. — Родную внучку, обмануть, значит… Сами знаете, роднее её у меня никого в этом краю не осталось. — Ради её же блага. Пока срок ещё небольшой. Выйдя из лекарской, Элеонора прислонилась к стене. В животе снова толкнулось. Несколько мгновений Элеонора стояла, обмирая от затопившей нежности — непривычной, нежданной. Скорее бы взять крошечное существо на руки, заглянуть в глаза… Прикажи ей кто избавиться от ребёнка — расхохоталась бы наглецу в лицо. Даже если бы приказал сам император. Жалость к Грете кольнула и пропала. Элеонора будет лелеять свою беременность — на благо Севера, будь он проклят. Но пока война не окончена, в замке никто не посмеет зачать и нарушить стройность продуманных ею ходов.