POV Вероника Лодж.
Я дура. И я всегда была ею. Сегодня за завтраком я осознала, что не могу есть. Меня начинало тошнить только от одного вида еды, а про вкус говорить даже бесполезно. Да, я — полная дура, раз сама помогла довести себя до такого состояния. Раз помогла угробить своё здоровье, свою жизнь, себя… Арнольд хоть и был полным мудилой, но встречаться с ним меня никто не заставлял. В старшей школе я впервые встретила его между уроками в спортзале. Я играла с подругами на желание, и они загадали мне зайти в мужскую раздевалку. Честно? Я была рада такому заданию. Будучи старшеклассницей с репутацией главной стервы, такое желание только бы помогло мне подняться по собственной карьерной лестнице. Лестнице в никуда. Только сейчас я осознаю, что всё, что было в школе остаётся в её стенах. А за пределами огромный мир, к которому не привязывается мой школьный титул. Но на тот момент я поддалась давлению окружающих. У меня был выбор: отказаться и стать посмешищем или принять вызов и оставаться на одной волне с обществом, которое я ненавижу. Как и любой трусливый подросток, что думает о себе и только себе, я пошла к парням без всяких сомнений. Одарила подруг дерзкой ухмылкой, открыла дверь и шагнула в кошмарный сон, что длился ровно год. Сейчас, если бы я могла сказать старой себе что-то, то я бы сказала, что не важно, как думают о тебе люди, важно то, что думаешь о себе ты. Возможно, совет не дельный, но я правда хотела бы остановить прошлую себя. Не только от знакомства с Арнольд, но и просто от ощущения влияния над собой. Ведь неприятно каждый день носить маску, дабы выжить. Я ненавижу эту больницу, но я благодарна ей за то, что она даёт мне возможность быть собой. Не обязательно крутой или важной, умной или красивой, а просто собой. Ведь здесь врачи смотрят на диагноз, а пациентам по сути всё равно. Пациенты слишком одиноки, чтобы выбирать себе идеального друга. Я не выбирала Элизабет или Марка, я понятия не имею, как случилось так, что теперь я провожу время с Джагхедом, Шерил и Тони. В больнице всё по-другому. И именно это «по-другому» я хотела бы забрать с собой, когда выпишусь. Мне не хотелось бы возвращаться в реальный мир без этого «по-другому». И как же мне не хотелось бы вспоминать эти взгляды свысока и мерзкие ухмылки Арнольда, когда на моём животе появлялась складочка… Мне до сих пор мерещится его громкий голос во снах, его руки, удары… Это больно — вспоминать его высказывания в мою сторону. Это больно — осознавать в глубине души то, что я была толстой. Я была не идеальной, да и, увы, до сих пор такой не считаюсь. У меня не идеальное тело. Если у Шерил тонкая талия и нежные плечи, а у Элизабет красивая осанка и хорошие формы, у Тони вообще одна из самых красивых фигур, что я видела, то я… Ха, я всё ещё сутулюсь, когда сижу в столовой, и пусть уже не имею, как раньше, толстых ляжек и второго подбородка, зато сейчас меня тошнит от любого приёма пищи, а здоровье падает ниже плинтуса. Я до сих пор ненавижу своё тело, и так же сильно ненавижу вспоминать, почему у меня появилась эта ненависть. Арнольд был моим первым во всём. Первый поцелуй, первый секс, первые крики в мою сторону, первый посеянный комплекс, первая пощёчина. Как вспомню, то сразу горит щека, хотя удар был нанесён уже давно. Да и горит она даже не от боли, а от самого осознания того, что мой парень поднял на меня руку из-за моего веса. Веса, чёрт побери! Это звучит так глупо, но именно глупости заставляют нас тревожиться больше всего. Хоть даже если сейчас всё это кажется страшным сном с элементами реальности, то тогда я верила каждому его слову. Каждому. Ведь я любила его, и не думала, что любимый человек может причинить мне боль. Но на деле-то, хах, эту боль причинить может каждый. С большей вероятностью, именно любимый человек. Точнее, даже я сама себе приношу столько страданий… В этом мире от боли не сбежать, не скрыться, не уйти. В этом мире мы живём с болью. И свою первую порцию боли я получила от Арнольда. «Ты не пойдёшь в этом», — я вспоминаю каким был приказывающим и даже пугающим его тон голоса. Будь я чуточку увереннее, то хотя бы смогла сказать, что люблю это платье. Но в тот день я лишь поджала губы, медленно стаскивая с себя любимую блестящую вещь. Его вздох с лютым отвращением и резкое закатывание глаз били сильнее кулаков. Когда я сняла с себя платье, то Арнольд забрал у меня его прямо из рук. Он схватил кончик ткани и неожиданно для меня потянул его к себе, тем самым растягивая и разрывая вещь. «Сначала похудей, а потом уже носи подобное, — парень громко отчитывал меня, комкая платье, а после отбрасывая его куда-то в угол комнаты, — подойди к зеркалу, — я послушно сделала пару шагов, — смотри, — я также послушно подняла взгляд на своё же отражение». Помню, я была в чёрном белье. Стояла боком, повернув голову в сторону левого плеча. Арнольд стоял за мной, скрестив руки на груди. Его взгляд был сощуренным, отчего становилось некомфортно. «Видишь, — я помню, что вздрогнула от резкости его низкого голоса, — у тебя выпирает живот, — он больно ткнул по моему телу пальцем. Я же сжалась, и уже всмотрелась в свой недостаток». В то время у меня и вправду был животик, но он не был большим. Лишь затем он становился только больше, ведь после каждой ссоры с парнем я ела. Много ела и мало двигалась. Отчего и слушала трёхчасовые замечания от Арнольда, стоя напротив зеркала. Но не это было страшным. Страшнее всего было то, что вскоре такие же лекции у зеркала по поводу моего тела проводились уже без Арнольда.***
— Ты сегодня съела больше обычного! — радостно говорит мне Марк за обеденным столом. Я еле глотала пищу, ощущая, что приступ рвоты может начаться с минуты на минуту, но тем не менее, была рада столь любезному замечанию друга, — Умница, Ронни, — этот человек был самым искренним в больнице. Что бы ни случалось и с кем бы ни случалось, он всегда был рядом. — Спасибо, Маркуша, — я уже чувствовала боль в животе, но виду не подавала. Мне не хотелось портить настроение другу, — у меня скоро приём лекарств, я, пожалуй, пойду. Увидимся позже! — встав с места, я обняла Марка на прощание. Он крепко прижал меня за талию, и этот приятный жест чуть ли не довёл меня до тошноты. Я сжала зубы, отпуская Миллера из объятий, а после сразу же быстрым шагом отправилась в туалет. Мой желудок обычно принимает половину еды, но сегодня я съела больше обычного, надеясь на лучший исход, но нет. Организм хотел выбросить пищу обратно, и противостоять этому оказалась невозможно. Когда я забежала в общий туалет в конце коридора, то я забыла закрыть дверь на защёлку. Я сразу же подошла к ближайшему туалету, вставая перед ним на колени. Волосы были собраны в неопрятный хвостик, поэтому они не мешали в мерзком процессе. Но помешало что-то другое. Точнее кто-то другой. — Какого Вы тут делаете?! — я прижалась к туалету, и с выпученными глазами посмотрела на открывшего кабинку мужчину. Реджи тоже стоял в шоке, наблюдая за картиной. Моя помятая футболка, на которую как-то попала блевотина и немного грязные волосы сразу бросались в глаза. Отчего мне стало стыдно. Лицо залилось нежно-розовой краской, и я специально прикусила изнутри щёку, чтобы хоть как-то сдержать порыв испуга и смущения. — Вероника, — глаза Реджи изучают мой внешний вид, но всё же он отводит свой взгляд в сторону, глотая слюну и делая пару шагов назад. — Я закрою дверь… — комментирует он свои действия, а после быстро отходит от кабинки, закрывая её на защёлку. — Зачем? — я не пугаюсь, а лишь напряжённо наблюдаю за ним, всё также сидя на кафельном холодном полу, небрежно раскинув в стороны ноги. — Я не хочу, чтобы врачи видели тебя в таком состоянии, — быстро отвечает Реджи, снова открывая кабинку и подходя ближе. — А Вы сами разве не врач? — я хмурюсь, наклонив голову на бок. — Врач, но… — мужчина запинается, — Вероника, что ты тут делаешь? — он сменяет тему, а голос его становится более мягким. Реджи садится на корточки, чтобы быть со мной наравне. Его руки осторожно свисают с коленей, а взгляд изучает мою мимику. — Такой же вопрос, — я бы хотела отвести взгляд в сторону, но я смотрю ему в глаза, — что Вы делаете в женском туалете? — мой взгляд холоден, хотя внешний вид и показывает мою неуклюжесть. Но я старалась держать планку. Пыталась выглядеть сильной. — Это мужской туалет… — А… Да? Блин, — но вся эта планка рушится. Я смущаюсь, стараясь встать на ноги. — Я думала, что женский… — Понимаю, — он подаёт мне руку, которую я лишь вежливо игнорирую. Сама же встаю на ноги и облокачиваюсь об стенку, ощущая неприятную дрожь в теле. — Я лучше пойду… — Я вижу, что тебе плохо, Вероника… — Реджи убирает руки за спину, закрывая своим телом выход из кабинки. Это выглядит довольно страшно, но я не испугалась. — Угрожаете? — приподнимаю бровь, скрещивая свои руки на груди. — Нет, переживаю, — мужчина отвечает без всяких запинок, глядя мне в глаза. — Я часто замечал, что ты ходила в туалет после каждого приёма пищи… — Вы следите за мной? — я хмыкаю, перебивая врача. Тот забавно усмехается. — Нет, я просто был в нужное время в нужном месте. — Значит следили, — я смешно цокаю, но лёгкая улыбка всё-таки появляется на моём лице. С этим доктором я могла позволить себе улыбнуться. — Поэтому… Я считаю, что нам не стоит разговаривать. Всё равно Вы сами всё выследите. — Но я хочу поговорить… — он не успевает договорить, как я, задрав нос, толкаю его плечом, проходя мимо. От неожиданности мужчина слегка шатается, но всё же успевает взять меня за руку. Но не просто грубо схватить, а нежно прикоснуться к моей коже, слегка сжимая кисть. — Иногда в этом месте мало с кем можно поговорить, — его голос переходит почти на шёпот. Я чувствую его взгляд на себе. — И ты не думай, что я хочу, как доктор, выжать из тебя информацию. Никак нет… Я просто хочу найти собеседника. Поговорить… Послушать… Помочь хоть чем-то… Хоть когда-то… От его медленной речи я начинаю немного расслабляться, но всё же не поворачиваюсь к нему лицом. Время в больнице научило меня не верить докторам, даже если у них приятный голос и красивая внешность. Особенно если у них красивая внешность! — Можешь говорить со мной на «ты», — Реджи отпускает мою руку из мягкой хватки, а я плавно прижимаю её к себе, медленно поворачиваясь на пятках. — И если ты всё равно не хочешь поговорить, то ничего, можешь идти, — он делает умный ход: даёт мне право выбора. В лечебнице редко встретишь тот момент, когда тебе разрешают выбрать. Обычно тут всё выбирают за тебя: время подъёма, согласие на лекарства, даже если эта чёртова наркота! Перерывы на отдых… Блять… Наркотики… Это ведь отличный шанс узнать о них побольше. Поговорив с врачом, я могу выявить информацию для себя и друзей… Я смогу помочь. — Я не против поболтать, — говорю я, быстро сжимая губы. Идеальный план пришёл сам собой, и Элизабет бы не простила меня, если бы я упустила такой шанс. А она всё же моя лучшая подруга. Не хотелось бы подводить её. — Да? Хорошо, — Реджи даже удивляется внезапной смене настроя, но ничего не подозревает. — Можем прям здесь. — Ага, ладно, — я оглядываюсь, выискивая глазами место, куда можно присесть, но в итоге осознаю, что моя одежда и так достаточно грязная, поэтому без лишних заморочек я плюхаюсь на пол, складывая свои ноги по-турецки. Реджи поступает точно так же. Он садится напротив меня, и я ловлю его неловкую улыбку. — Тебя что-то беспокоит? — Честно, да… — меня и вправду беспокоило многое, в принципе как и каждого человека, но давить я решила на него по нужному месту. — Те лекарства… — я делаю задумчивое лицо, в надежде, что мои навыки актёрского мастерства на нужном для вранья уровне. — Ох чёрт, — он фыркает, отворачивая голову в сторону, но вскоре возвращает свой усталый взгляд на меня. Так и не понимает, что я играю в опасную игру. Славненько. — Да… Ты же их не пьёшь? — в голосе предательски врывается волнение, которое он сразу же подавляет кашлем. — Нет, но я думаю, что доктора скоро это заметят, — я специально вздыхала и мастерски изображала грусть и тревогу… Или же просто наконец-то выпустила настоящие эмоции, сорвав маску с лица. — Возможно… — он выглядел задумчивым. Смотрел куда-то сквозь меня. Его руки были собраны в замок. — Хочешь поговорить об этом? — я легонько кивнула. — О чём? — он немного вздрогнул, будто бы мои слова вытащили его из воспоминаний. — О лекарствах? — в каких это воспоминаниях он летал?.. — Нет, — я мотнула головой, осознавая, что спрашивать нужно не только о них. — Обо всём этом… Как ты здесь оказался? Почему всё ещё не ушёл? — я наклонила голову набок, повторяя его жест: складывая руки в замок. — Я… — Реджи оглянулся на запертую дверь. В туалете мы были абсолютно одни, и врач это учёл. Он посмотрел на меня, заговорив почти неслышимо, но достаточно, чтобы я его слышала. — Я подписал контракт, и не имею права покидать здание ещё несколько лет… Пока я здесь, я под прицелом у Чака. Идея с таблетками как раз-таки его. У него связи с каким-то наркобизнесом. И он тестирует пробные «вкусняшки» на вас. — Почему ты не обратился в полицию? — я машинально повторила его шёпот, наклонившись чуть вперёд. — У него есть кое-какие связи и с ней. Понимаешь, Вероника, полиция в этом округе не так честна. — А в другом? Почему ты не обратился в полицию в другом округе? — Это сложно сделать, ведь… — он запнулся. Замолчал, будто бы я надавила на что-то личное. На почти что заживший шрам. И как бы мне ни хотелось прекратить давить, я только продолжила это делать: — Ведь? — моя интонация должна была заставить Реджи заговорить, и так всё и вышло. Он опустил взгляд в пол, но прошептал: — Я боюсь.Флешбек.
Тяжёлые шаги эхом раздавались по пустому мрачному коридору психиатрической больницы. Реджи сжимал кулаки, держа руки позади туловища. Он шёл уверенно, однако стук его сердца казался громче самих шагов. — Спокойно… — шептал себе мужчина, дёргая рукава рубашки, — Спокойно… — с еле слышимой паникой повторил он, не останавливаясь ни на секунду, — Я всего лишь поговорю с ним. Всё в порядке. Всё будет в порядке, — как бы доктор ни старался сдержать в себе тревогу и страх, как бы он ни пытался внушить себе ложное умиротворение, ничего этого не происходило. Тело сжималось только с новой силой, когда мужчина приближался к двери босса. Стук раздался тихим, неуверенным. Реджи фыркнул, ругая себя за такое поведение и повторил жест, но громче. Гораздо громче. — Входите! — крик по ту сторону двери был глухим, можно даже сказать, что хриплым. Но это всё ещё был голос Чака. Реджи зашёл внутрь, не забывая прикрыть за собой дверь. Он смотрел в пол, однако вскоре заставил себя поднять взгляд на босса. Последний сидел в удобном чёрном кожаном кресле за большим столом. Комната не была просторной, но по-прежнему казалась уютной, хоть и довольно тёмной. — Добрый вечер, — на улице и вправду был вечер. Зима. За окнами бушевала вьюга. Это была холодная зима. Зима, что оставила в голове у Реджи не стираемый след. — Не помешал? — Что ты, вовсе нет! — Чак наклонился вперёд, разглядывая сжавшегося врача. — Какие-то вопросы? — Да… — он запнулся. Прошёл к дивану и с опаской присел на него. — Мы сегодня подписали договор с компанией. И… Я не совсем понимал в ту секунду, на что подписываюсь, — Реджи говорил искренне, немного дрожа от нарастающего страха. Чак же слушал его, не перебивая, лишь ухмыляясь. — Год назад я пришёл сюда работать для того, чтобы лечить людей, помогать им. А сейчас… Сейчас я считаю, что мне стоит продолжить делать то, что я делаю. Вы со мной согласны? — Ой-ой-ой, Реджи… — с подозрительной усмешкой проговорил мужчина. — Ты видимо не понимаешь во что втянулся, — он положил руки на стол, хищно улыбаясь. — Ты подписал договор, ты теперь играешь со мной за одну сторону. Ты не можешь выйти из игры. Иначе… Иначе этот договор увидит полиция, и, увы, меня посадят, но, к счастью, тебя посадят со мной. — Это… — врач не мог найти слов. Он только хлопал глазами, открыв рот, еле выдавливая из себя хоть какие-то звуки, — Это ведь… — Честно, Реджи, это ведь честно, — Чак довольно качает головой, договаривая за коллегу. — И если ты конечно осмелишься потерять всё, сдав меня, то тогда я осмелюсь забрать всё то, что дорого тебе. А что тебе дорого больше всего? Верно, приятные отношения с пациентами. — Чак, Вы не смеете… — слова доктора прозвучали смешно. И Реджи это осознал. Он увидел страшный взгляд босса, увидел то, что происходит в стенах этой больницы, что стоит на окраине города. Он осознал всё, и осознал то, что чертовски никчёмен во всей этой паутине. — Ещё как смею, друг мой, — слова Чака ударили Реджи по больному. Уволиться нельзя, сбежать тоже, идти против договора тем более. Вся жизнь Реджи разрушилась прямо на глазах. Все мечты о добре, что принесёт его работа исчезли. Всё, что мужчина строил всю свою жизнь, просто напросто испарилось. Реджи проиграл. Из-за глупости и неосознанности подписал чёрт знает что, и теперь его жизнь плавно перетекает в нечто страшное. В нечто такое, что исправить уже поздно.Конец флешбека.
Знаете, что такое страх? Не тот, что ты испытываешь увидев паука в углу ванной, и совсем не тот, который пронзает тебя во время экзамена по математике… Другой страх — реальный, жгучий, доводящий до потери пульса. Он не просто пропитывает тело, он распространяется на каждый сантиметр кожи, заставляя её гореть… Заставляя вены выступать и пульсировать. Он давит на горло, перекрывая дыхательные пути. Он заползает в очи. В глазах начинает мутнеть. Этот страх не просто сковывает. Нет… Он убивает. — Мне жаль, что так вышло, Реджи, — мой голос дрожал, но говорила я искренне, без фальши или второго смысла. Такой страх был у Реджи. И я почувствовала его, как только он признался. Как только он хоть на немного открылся мне. И знаете, что… Я не смогла не открыться ему в ответ. Я уверена, что буду жалеть о том, что расскажу. Я ведь всегда слишком много говорила, слишком сильно доверялась ненужным мне людям. А потом, лёжа в мрачной комнате среди поздней ночи, я мечтала вернуть все свои секреты назад. Забрать к себе все чувства и эмоции. Но сейчас, смотря на него, я невольно отдаюсь. Расклеиваюсь. И будь я проклята, ведь я знаю, что после этого разговора я буду снова слышать свой внутренний голос, кричащий мне: «И вот опять! И вот опять ты открылась людям! Ох, Веро-о-о-оника Лодж, добро пожаловать обратно в Ад!».Флешбек.
Пятое августа. Два года назад. Лодж чувствовала себя красивой в новом платье, что со скидкой было ухвачено на распродаже. Вероника смотрела на себя в зеркало, осторожно проводя рукой по нетонкой талии. Ощущение красоты каким-то магическим образом вдохновляло Веронику перед скорым свиданием с Арнольдом. Она, покупая это платье, хотела быть красивой для него, однако, надев эту ярко-оранжевую вещь, Лодж стала красивой для самой себя. Теплота и радость покупки отдавались по всему телу, и на лице девушки заиграла счастливая улыбка. Вероника соблазнительно прикусила губу, потянувшись к телефону, что лежал на тумбочке. Она без задних мыслей открыла чат с Арнольдом, а после нажала на кнопку «отправить фотографию». Над позой долго думать не пришлось. Тело само затанцевало перед зеркалом для камеры. Вероника приподнимала ногу, раскрывая плечи и прогибаясь в спине. Она улыбалась как и для камеры, так и для отражения. Ей нравилось то, что она видит в нём. И ей так хотелось, чтобы Арнольду тоже понравился вечерний образ Лодж. Однако от счастья не осталось и следа. Как удивительно быстро оно убегает. Ронни закусила губу, когда получила быстрый ответ от парня. Но лишь прикусила губу, когда прочла этот самый ответ. Сердце застучало сильнее, пока глаза в тысячный раз бегали по тексту. Снова-снова-снова… И снова она читала сообщение. «Привет. Прости, но на тебе какая-то хрень, ты можешь выбрать что-то другое? Это так стрёмно сидит. Подчёркивает все недостатки. А у тебя их много, ты же сама знаешь!» Девушка смотрит на экран сотового телефона, чувствуя, как в лёгких заканчивается кислород. Она пытается сделать глоток свежего воздуха, открывая рот шире, но её горло сжимается от давящей боли, не позволяя кислороду проникнуть в организм. Руки трясутся, и эту тряску девушка испытывает впервые за всю свою жизнь. Никогда раньше она не тряслась от боли. Но сегодня, получив неприятные сообщения от самого близкого ей человека, Лодж впервые испытала это странное ощущение в руках. Кто бы знал, что сообщения могут столь ранить? Кто бы знал, что он может написать эти сообщения? Вероника пытается закрыть глаза, однако картинки экрана мобильного всё так же продолжают мелькать в её голове. Она старается успокоиться, но острая боль уже зародилась в её сердце. И теперь это мерзкое чувство скребёт когтями внутри её тела, заставляя каждый сантиметр кожи неприятно вздрогнуть. Девушка распахивает уже мокрые глаза, позволяя слезам оставлять липкие солёные следы на её бледной нежной коже. Она вздыхает с новой силой, но вместо выдоха комната заполняется тихим плачем. Девушка хватает одной рукой себя за плечо, тем самым пытаясь обнять обиженную душу. В то время, как вторая рука сжимает мобильный телефон, экран которого освещает тусклую комнату новыми сообщениями от него. Вероника запрокидывает голову назад. Из её рта невольно вырывается неудержимый приглушённый стон, что разом убивает пугающую тишину. Девушка кричит, пока её сердце разрывается от ноющей, режущей её чувства боли… Пока её слёзы льются в три ручья. Отчаяние поглощает её тело. Девушка чувствует предательскую противную слабость, а её ноги сломлено сгибаются в коленях. Вероника падает на пол, разжимая кисть руки. Сотовый медленно соскальзывает с потной ладошки. Душевная тягучая боль вырывается сквозь тяжёлые, обрывистые крики, переходящие в нечеловеческий плач. Грудь тяготит… Она тянет девушку вниз, и та сдаётся. Вероника бессильно падает на грязный ковёр, сразу же переворачиваясь на спину и раскидывая руки в две стороны. Она смотрит наверх, куда-то сквозь пыльный потолок. По щекам всё также текут слёзы, смывая за собой красивый вечерний макияж, позволяя туши растечься по лицу. Вероника кусает губу, сдерживая в себе невыносимые стоны. Она жмурится, стараясь остановить поток слёз. Внутри что-то сжимается, и Ронни никогда не забудет это чувство. Она никогда не забудет то, что он причинил ей. Её дыхание почти неслышное… Очень тихое. Грудь плавно поднимается, а потом так же плавно приходит в первичное положение. Слёзы постепенно высыхают, оставляя за собой лишь липкие дорожки. Боль никуда не уходит, но уже даёт девушке вдохнуть свежий глоток воздуха. Она почти успокаивается, хотя внутри неё всё ещё бушует ураган. В тот день Вероника Лодж поняла, что ей нужно стать лучше. Но к сожалению, после этого «лучше» девушке становилось только хуже. Она наступила в болото, в котором позже утонула. И никто не заметил того, как она медленно, но верно шла ко дну. Никто, кроме неё самой, не смог помочь. Только, увы, помощь себе она оказала не так быстро, как следовало бы.Конец флешбека.
Он дослушивает мой рассказ, не перебивая меня ни разу. — Ты не толстая, — врач смотрит на меня с несвойственной искренностью и добротой. Он садится ко мне ближе, взяв мои руки в свои. Его тёплые руки сжимают мои холодные длинные пальцы, тем самым согревая их. Я кусаю губу, чувствуя не только близость, но и чуть ли не вышедшие наружу слёзы. — Ты не видел меня раньше, — мой голос тихий и даже затуманенный. Я смотрю в пол, замечая, как мои короткие, но густые ресницы прикрывают глаза. — Арнольд был прав, когда назвал меня толстой. Он был прав, когда говорил, что у меня слишком широкие бёдра и недостаточно худая талия. Он был прав, когда на ногах появлялись новые растяжки… Он всегда был прав. — Что плохого в растяжках? — с недоумением спросил Реджи. — На целлюлите это выглядит в несколько тысяч раз хуже, — я хмыкаю, пока мурашки атакуют мою кожу. — Я просто не понимаю, что в этом плохого, — со спокойствием говорит доктор. — Даже если ты была толстой, то что в этом ужасного? Ты же не была злой, или подлой, или токсичной, или мстительной… Так в чём собственно проблема? Разве быть толстой хуже, чем всё перечисленное? — я кусаю губу, хлопая глазками. — Знаешь, а ведь несколько столетий назад тебя бы считали прекрасной. Знаешь, ты и сейчас прекрасна, — я сжимаю губы, подавляя желание разреветься, но настаиваю на своём: — Ты не понимаешь, Реджи! — я встряхиваю волосами, а после тяжело вздыхаю, запрокидывая голову назад, — Я девушка… А в обществе девушки должны быть идеальными даже тогда, когда они этого не хотят. Мы не можем иметь изъяны, ведь это общество не позволяет нам этого. — К чёрту общество, Ви… — Если «к чёрту общество», то почему ты ещё здесь? — я вдруг перевожу свой строгий прожигающим взгляд на него, отчего врачу становится некомфортно. — Тебе же не нравится эта работа, но ты всё равно подчиняешься другим. Да… Ты боишься, и я боюсь тоже! Поэтому ты не имеешь права приказывать мне то, что не смог сделать сам… — Это взрослая жизнь, и я обязан делать это, Ви, — он переводит взгляд в сторону, смотря сквозь стену. — А ты, пока молодая, можешь послать общество к херам. Пока перед тобой ещё никто не встал, пока ты ещё можешь управлять своей жизнью сама… То я советую тебе прямо сейчас же послать всех. — А если мной уже управляют?! — в горле першит, но я продолжаю разговор. — Если… Если я всё ещё чувствую силу Арнольда. Каждый день чувствую его взгляд. — Ты также чувствуешь и свою силу. А у тебя она мощнее, — Реджи гладит меня по руке. — Она мощная настолько, что ты можешь полностью изменить всю свою жизнь. И никакой призрак того абьюзера не помешает. — Изменить всё? — я хмыкаю, хотя смысл слов Реджи до меня доходит. — Я не смогу одна… Я не требую, чтобы кто-то помогал мне меняться — а я хочу измениться, я прошу, чтобы кто-то обнимал меня, когда я разваливаюсь, чтобы кто-то с улыбкой смотрел на меня, пока весь мир рушится под моими ногами… Пока я заново собираю свой мир. — Твои друзья могут быть этим кто-то. Я ничего не ответила. Убрала свои руки из его приятных прикосновений. Поднялась на ноги, немного шатаясь. Стряхнула с себя пыль, но это не помогло мне избавиться от грязи на одежде. — Что ты хочешь, Вероника? — вопрос звучал устало. Он тоже поднялся на ноги, становясь выше меня на несколько сантиметров. — Я хочу к себе, Реджи. Спасибо за все те слова, что ты сказал. Спасибо… Но мне трудно за одну секунду измениться. Трудно, понимаешь? — Я не прошу того, чтобы ты поменялась прямо сейчас. Я лишь хочу, чтобы ты начинала это делать… Поэтапно… — Хорошо… Я попытаюсь, — я улыбаюсь краем губ, подходя к двери. — Вероника, если тебе нужно поговорить, то я всегда к твоим услугам, — он говорит шёпотом, с улыбкой смотря на меня. Я киваю ему в ответ, мило, но устало улыбнувшись на прощание. А этой ночью я ещё несколько раз прокручивала в мыслях наш диалог. «Я хочу, чтобы кто-то с улыбкой смотрел на меня, пока весь мир рушится под моими ногами». Уютно. «Если тебе нужно поговорить, то я всегда к твоим услугам». Очень уютно.