Ты любишь доказательства

Рабочий день понемногу близился к концу. Ничего особенного по делу Веховской пока что выяснить не удалось. Орудие убийства не нашли, на месте преступления все было тщательно вымыто. Только Холодов, кажется, сумел найти что-то интересное в связях погибшей, но вот что…Галя не помнила. Весь день прошел для нее, словно в тумане. Лица, голоса, люди, факты, подозрения, предположения…А из головы не выходила одна-единственная мысль: кто? Кто мог это сделать? После того, как была отметена версия с ФЭСовцами, Рогозина была почти уверена в том, что это письмо и грядущие «сюрпризы» - месть кого-то из тех, кто отправился за решетку с ее легкой руки. Но легче от этого не становилось. - Галина Николаевна, - из раздумий главу ФЭС вырвал голос лаборантки, стоявшей в дверях ее кабинета с увесистой папкой в руках, - вам из архива просили передать. - Да, конечно, проходите, - немного растерянно произнесла женщина, попутно пытаясь вспомнить, когда ей успели понадобиться архивные дела. Впрочем, не стоило удивляться, ведь она сама толком не помнила, какие отдавала сегодня распоряжения. Оставив на столе папку, лаборантка удалилась практически также беззвучно, как и появилась. Не медля, Рогозина раскрыла материалы. Внутри оказалось дело почти одиннадцатилетней давности, мигом всплывшее в памяти полковника. Среднестатистическая российская семья. Папа, мама, сын. Им угрожали бывшие деловые партнеры отца. А одним утром оба родителя были найдены зарезанными. Мальчика нигде не было. Казалось, все очевидно. Но группа психологов, по просьбе следствия составлявшая психологический портрет убийцы, единогласно пришла к выводу, что им двигал страх. Дикий, необузданный, всепоглощающий. Страх за свою жизнь. Однако кого могли напугать безобидные в общем-то люди? Ответ на этот вопрос привел следствие к имени убийцы: собственного сына. Ребенок, не выдержавший психологического давления, в истеричном приступе зарезал тех, кто, как ему казалось, представлял потенциальную опасность. Мальчик был просто слишком напуган. Слишком напуган… Вспоминая и внутренне содрогаясь, Галина продолжала листать папку, мельком просматривая материалы дела. Это было первое расследование в ее практике, которое не хотелось продолжать. Оно с самого начала создало атмосферу ужаса, отчаяния, испуга. Было жутко смотреть на последнем допросе в бездонные черные глаза этого мальчонки. Несчастного, которого страх лишил всего, что у него было. От воспоминаний по спине пробежала легкая дрожь, и хоть в кабинете было душно, поднеся к лицу руку, Галя почувствовала, какая она холодная. Автоматически, словно загипнотизированная, она продолжала листать. Внезапно на одной из страниц в графе «мотив» оказалась выведенная кровью надпись: «Страх». Полковник вздрогнула. Тут же перед глазами возникла строка из злосчастного письма, а в следующее мгновение – глаза мальчишки, черные, как сама ночь, и, наверное, на всю жизнь сохранившие отпечаток вселенского страха. Поборов чувство липкого ужаса, женщина перелистнула страницу. Но все последующие листы были вырваны, только на форзаце еще раз было выведено кровавое «Страх», как очередное жуткое напоминание о том деле. Самом страшном в ее практике. Отбросив в сторону папку, Галина зажмурила глаза и сжала голову руками, будто желая прогнать из мыслей то, что так тщательно старалась забыть все эти годы. Некстати вспомнились слова ее первого наставника: «Чтобы раскрыть сложное преступление, следователь должен дышать, чувствовать, думать как преступник». Рогозина всегда им пользовалась и потому, наверное, и была так хороша в своем деле. То был первый и последний раз, когда этот принцип ее подвел, когда она пожалела о том, что попыталась думать так же. Тот момент, когда ее душу пронзил электрический разряд почти что животного ужаса, она помнила так ясно, словно он был только вчера. А ведь это была только малая доля того, что довелось испытать ребенку. Нервно сглотнув, чувствуя, как на лбу выступает испарина, Галя поднялась со стула и неуверенным шагом, слегка пошатываясь, вышла из кабинета. Из головы вылетело все: и ФЭС, и злополучное письмо, и больной отец, которого она должна была навестить. Только стоял перед глазами тот мальчик. То ли Митя, то ли Степа было его имя…А розыскная группа прозвала его «Напуганным». Мерно тикающие стрелки наручных часов показывали восемь часов. Галя и не заметила, как пролетело время, но в коридорах ФЭС уже никого не было. Стараясь не думать ни о чем, полковник направилась в сторону буфета. Может, хотя бы кофе поможет ей разогнать жуткую пелену этого страха? Иррационального, будто нарочно нагнанного кем-то незримым, не дающего свободно дышать. Дверь, проход, полка…Все было будто в тумане. Рогозина очнулась, заметив, что уже вторую минуту стоит, тупо смотря на пустую упаковку из-под кофе в собственных слегка подрагивающих руках. Чертыхнувшись про себя, женщина прицельно кинула пластиковую банку в урну, и, как ни странно, не промахнулась. Судя по всему, единственным оставшимся в буфете был зеленый чай с бергамотом и еще чем-то, придававшим ему неповторимый мерзкий привкус, которым отчего-то так восхищалась Валя. Тяжело вздохнув, Галя все же включила чайник и положила несколько чайных ложек чая в узорчатый фарфоровый чайник для заварки. От страха все во рту пересохло, и теперь ей просто необходимо было выпить чего-нибудь – пусть даже чая, который она совершенно не любила. Чтение этикетки на пакете с чаем не слишком помогало отвлечься, но все же Рогозина продолжала упрямо вчитываться в буковки, напечатанные мелким шрифтом. Но все равно время от времени слова начинали расплываться, и вместо них вставали перед глазами события многолетней давности. Экспертизы, расследования, задержания…И все в одной атмосфере – страха. Мрачной, нагнетенной, заставляющей порой вздрагивать от ужаса даже закаленных службой милиционеров. Из раздумий ее выдернул резко прекратившийся гул чайника, возвещавший о том, что вода уже закипела. Отставив в сторону пакет, Галя принялась наполнять заварочный чайник горячей водой. Трудно было сохранять самообладание. Хотелось швырнуть все к черту, взвыть волком и…И почему-то возникло желание позвонить Коле. Он бы сумел найти слова, чтобы утешить ее. Но нет, нужно держаться. Дисциплина превыше всего сейчас. Субординация. Даже в одиночестве. Для кого? Наверное, для стен ФЭС. Да и Круглов вряд ли в свободное от работы время только и делает, что ждет ее звонков. «Ничего, сама справлюсь. И чего испугалась, дурочка? Ничего страшного. Надписей кровью не видела, что ли…Надо еще доказать, что не краской,» - самообман. Глупый и грубый. Было чего испугаться в этих воспоминаниях, явно не просто так навеянных присланным из архива делом. Надо будет разобраться во всем этом. Завтра она снова наденет железную маску и примется абсолютно хладнокровно, так, словно кто-то другой, а не она, сейчас мучается в приступе бесконтрольного ужаса, выяснять обстоятельства произошедшего. Но это завтра, а сегодня только горячий чай и все. После она поедет домой и хотя бы попытается заснуть. Немного подумав, Галя подлила еще кипятка в заварной чайник, а затем принялась переливать в кружку то, что сама только вчера насмешливо назвала «чаем с ароматом помоев». Но одно неверное движение, влажная ладонь, скользнувшая по тонкому фарфору, и, вскрикнув от боли, полковник уронила чайник на пол. С громким звоном тот разлетелся тысячами мелких осколков. Держась здоровой рукой за крупный ожог на левой ладони, Галина Николаевна тихо выругалась. «Что за чертовщина?» - со злобой подумала она, осторожно беря наполовину пустую чашку. Пообещав себе убрать осколки чуть позже, присела на диван. Рука болела, но в первую очередь хотелось пить, а потом уже решать остальные проблемы. И все же один плюс во всем этом был – чувство страха немного отступило, стало, кажется, даже легче. Сделав крупный глоток, Рогозина почувствовала себя лучше, несмотря на то, что вкус у чая почему-то был еще хуже, чем вчера. Но не хотелось задумываться, почему. Вообще не хотелось думать. Горячая жидкость обжигала все внутри, добираясь, кажется, до самой души. Второй глоток, третий…Жаль, что нельзя было всю жизнь вот так просидеть с чашкой чая в руке, глядя в одну точку и совершенно не думая, иначе она бы так и сделала. Чай скоро кончился, и Галина Николаевна еще раз критически осмотрела ожог на левой ладони. Кожа сильно покраснела, и тут же на ум пришел Напуганный, имевший жуткий шрам от ожога на лице – благодаря этому его и удалось так быстро найти. Женщину снова обуяли тревожные мысли. По окончании дела мальчика отправили в психиатрическую лечебницу. Наверное, он там был до сих пор. Сломанная судьба, покалеченная психика. Ведь и его родители тоже были виноваты в произошедшем. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы они не скрывали правду от ребенка. Слегка тряхнув головой, Галя поднялась с дивана и неверной походкой направилась в сторону морга. О разбитом чайнике женщина благополучно забыла, а в морге наверняка должны были быть дезинфицирующие средства, чтобы обработать ожог. Широкие двери морга, отливающие сталью, с легкостью распахнулись, впуская внутрь Галину. Почему-то перед глазами у нее время от времени вставали мутные пятна, голова немного кружилась, ноги и руки словно стали ватными и плохо слушались. В голове был туман, с трудом удавалось думать. Тяжело дыша, Рогозина подошла к ящикам, где Валя хранила лекарства и, наугад открыв один из них, каким-то чудом нашла внутри вату и раствор спирта. Забрав их и захлопнув ящик с таким треском, что голова разболелась еще сильнее, она практически упала на один из стульев, стоявших у компьютерного стола. Перед глазами плыло, и голова словно сама собой упала на сложенные на столе руки. Только в этот момент Галя осознала, как же ей хотелось спать. Веки с каждым мгновением все тяжелели и сами опускались на уставшие глаза, голова стала непомерно тяжелой, и поднять ее казалось практически невозможным. Не желая и не имея сил бороться с наваждением, Рогозина покорно закрыла глаза и погрузилась в царство Морфея. Лес. Темный, слегка пугающий. Голые ветки деревьев. Слышишь какие-то стоны, но не можешь ничего различить. Смутно, едва различимо улавливаешь чьи-то голоса. Холодный осенний ветер заставляет вздрогнуть. Волки так не воют. Эти странные звуки повсюду. Одновременно и внутри и вовне. Словно кто-то плачет. Не раз слышала это, но не можешь вспомнить, где. Поднимаешь глаза. Над головой – мутное серое небо. Не ночное, но и не дневное. Странное. Не видно облаков. Солнца тоже нет, но вокруг светло. Отчетливо различаешь каждый узор на листьях у тебя под ногами. Тянешь руку наверх в попытке достать до ветки дерева. Но оно будто растет у тебя на глазах. Движется, поднимается, уходит… Снова ушей достигают жуткие стоны. Не можешь больше терпеть. Падаешь наземь, почти слышишь, как разбиваются колени, но не чувствуешь боли. Обхватываешь руками голову. Боишься, что она сейчас разорвется на осколки, если это не прекратится. Если что-нибудь не произойдет. Звуки нарастают, становятся громче. Барабанным боем отдаются в груди. Ты бы взвыла также, но только беззвучно открываешь рот. Воздух содрогается. Звуки достигли той частоты, когда ты уже не можешь их различать. Но ты чувствуешь, что они не прекратились. Ты уже слышала этот дикий вой. Он всю жизнь преследовал тебя, поджидал за каждым углом, за каждой новой папкой с надписью «Дело №». Тебе кажется, что он прекратится, стоит только вспомнить…Вспомнить, где ты могла его слышать. Медленно, неуверенно встаешь. И начинаешь идти. Тяжело переставляешь ноги, грязнущие в ворохе желтовато-серых листьев. Движешься вперед. По-прежнему чувствуешь жуткие содрогания, и слышишь голоса. Знакомые до боли, повторяющие раз за разом одно и то же. Не можешь понять, что. Поднимаешь взгляд с земли и видишь, как перед деревьями мелькают темные силуэты. Полупрозрачные, одни с знакомыми очертаниями, другие – странные и…чужеродные. Они говорят то же, что и голоса. Странная фраза, повторяясь из разных уст тысячи раз, множится и создает жуткое эхо. Морщишься. Невозможно разобрать. Продолжаешь идти, по-прежнему не чувствуя боли. Один из силуэтов четче всех остальных. Но он слишком далеко, настолько, что ты скорее ощущаешь его, чем видишь. Приближаешься. Подходишь, а силуэт отдаляется. Кажется, его невозможно догнать. На секунду закрываешь глаза, вдыхая едкий воздух с запахом дыма. Оборачиваешься и видишь, как за твоей спиной горит лес. Взвиваются кострами горы желтых листьев. Обугливаются стволы деревьев. Поворачиваешься снова. Вздрагиваешь. Темный силуэт стоит уже вплотную к тебе. И ни секунды больше ты не сомневаешься. Это – Напуганный. Его лицо, огромные черные глаза впились когтями в твою память навсегда. Ты забыла лица друзей детства, бывших сослуживцев. А его – запомнила. И никогда не забудешь. Он смотрит на тебя так же, как тогда. Глубоко, пронзительно. Ты видишь страх в двух безднах его глаз. В оцепенении глядишь на него. Не можешь оторваться. А он беззвучно раскрывает губы и говорит. Но ты не слышишь. Не можешь понять. И снова физически ощущаешь стоны вокруг. Они распространяются вокруг мерными волнами. Проникают внутрь тебя. Снова вглядываешься в глаза Напуганного. И резко отшатываешься. В его взоре – ненависть, ярость, презрение. Смешанные со страхом. Он замолкает и теперь только смотрит на тебя. Бездонными черными глазами. Тебя охватывает ужас. Страх становится ощутимым, кажется, он висит в воздухе. Сердце бьется так часто, что вот-вот разорвется изнутри от напряжения. А надо еще быстрее, еще… От этого кошмара можно сойти с ума. Чувствуешь, как громогласный вопль снова врывается внутрь тебя. И слышишь его. Нечеловеческий, душераздирающий. И ты наконец поняла, где слышала его. Много раз. Ведь матери не плачут над умершими детьми. Они кричат, стонут, не в силах выразить свою боль. И это тот самый вопль, от которого не раз содрогалось твое несчастное сердце. Из-за которого хотелось раз и навсегда уйти из органов. Чтобы больше его не слышать. Чтобы забыть. Но нельзя. Напуганного больше нет рядом с тобой. Он исчез. Но где бы он ни был, он все равно рядом с тобой. Куда не взглянешь – всюду этот жуткий взгляд. Всюду страх. Паника. Иррациональная, бессмысленная, убивающая. А сердце бьется еще быстрее. Чувствуешь, как кровь приливает к вискам. Какие-то невидимые часы начинают свой отсчет. Тик-так, тик-так, тик-так. И биение внутри тебя все сильнее. Еще раз поднимаешь голову вверх. Вода. Море. Мутное, грязное, умирающее. Напуганное. Лес вокруг расплывается, растворяется в воде. Только ты остаешься неподвижной. И взгляд повсюду. Напуганный смотрит на тебя. Следит за тобой. Голоса звучат. Но они больше не шепчут. Они уже кричат, а ты все еще не можешь понять, что. Ты молилась бы, но Бога здесь нет. Слишком далеко. Он тебя не услышит. Твоего Бога здесь нет. Может, вообще нет. Закрываешь глаза. Чувствуешь, как начинаешь растворяться в этом пространстве. Хочешь поднять веки, но уже нельзя. А сердце, словно загнанная птица. Бьется. Быстро. Фантастическая скорость. Чувствуешь его удары по всему телу. И часы тикают. Тик-так, тик-так, тик-так. Время выходит. Пришла пора обратного отсчета. Три. Везде этот взгляд, везде этот голос. Два. Никуда не деться. Голоса принимают четкое звучание. Повторяют твое имя. И сердце бьется. Один. Нет больше сил. Уже не бьется. Разрывается. - Галя, Галя! Галочка! – Валя теребила бесчувственную Рогозину за плечо. В глазах читался испуг. Прошло несколько минут, прежде чем та с усилием распахнула глаза и непонимающе, со страхом огляделась вокруг. - Слава Богу, проснулась, - выдохнула Валентина.