Всё не как у людей

      Необычные люди необычны во всём. Казалось бы, так просто. Но это ни хрена не просто.       Всю свою жизнь Миранда полностью опровергала этот ненормальный устой, принятый в обществе. И, кажется, у неё это получилось.       На неё косятся прохожие, с ней не могут нормально общаться друзья и знакомые, родители не понимают, откуда в ней появилось это странное изменение. Мира не может игнорировать такое ненормальное отношение к себе, панически боится осуждения и тихих шепотков за спиной. Мира не виновата, что это не с ней что-то не так. Это с её соулмейтом что-то не так.       Мира перешла в другую школу из-за этого, пожертвовав упущенными возможностями и хорошим образованием, которое, возможно, пригодилось бы в будущем. Она не могла терпеть издевательств, дерзких ухмылок и открытых насмехательств. По закону вымышленного жанра, в американских школах всегда имелись свои хулиганы, «короли школы», плохие компании, которые славились своим влиянием, и прочие неприятные Миранде личности, которые доставали её при первой же возможности.       Никогда в жизни Мира не чувствовала себя настолько униженной. Девочка плакала, запиралась в своей комнате и не выходила из неё до конца дня, не поддаваясь на уговоры родителей. Даже они, эти предатели, считали Миранду ненормальной.       Когда это началось? В классе первом? Втором? Неважно! Её жизнь испортилась на целых десять лет, и с каждым годом становилась всё хуже и хуже.       В зеркале на Миранду смотрела потрёпанная жизнью девушка. Какие-то старые изношенные шмотки висели на ней мешком, как на палке от швабры, — медного цвета вязаная кофта с длинными рукавами, которые можно было затянуть на концах верёвками потуже, овальный вырез на груди. Кофта настолько изношена, что вырез не скрывал часть чёрного кружевного бюстгальтера; подол кофты опустился ниже и прикрыл часть бёдер. Можно было затянуть талию такой же верёвкой, как и на рукавах, но талия была от неё слишком далеко.       Ещё кофта просвечивалась — всё-таки синтетической вязки, не шерсть же. Так что вещь была совершенно бесполезная. Можно было смело выкидывать на мусорку, но что-то удерживало от такого, казалось бы, рационального решения.       Эмоциональное удерживало.       Далее — обычные светло-серые мешковатые штаны. Домашние. На ногах — тапки, которые вполне могли стать уличными шлёпанцами. Но Мире очень жарко в домашних розовых тапочках, несмотря на то, что пол почти всегда холодный.       Одежда максимально свободная, и ей нравится эта свобода. Хоть где-то можно спокойно дышать, не боясь услышать осуждение.       Волосы убраны в небрежный пучок. Маленькие пряди у висков топорщились в стороны, и Миранда пригладила их. Пусть ей и не нравилось наличие таких коротких волосков, они придавали ей немного шарма. И это было даже не её мнение. Девушка громко фыркнула собственным мыслям и резко вздрогнула, испугавшись нарушившейся тишины.       Вид был в конечном итоге хреновый — Миранда скривила рот, будто видела в отражении полную мразоту, а не саму себя. Она отошла на шаг от зеркала, и этот шаг был слишком неожиданным для неё — такой же быстрый и неестественный, как все принимаемые ею решения в последние дни. А может, и годы. Хрен его знает. Мира не следит за собой настолько пристально, чтобы удивляться таким мелочам.       Губы придирчиво съезжают куда-то в правый нижний угол, и лицо окончательно становится чужим. Мире надоедает собственное «любование», и она спешно уходит из коридора, оставляя после себя хаотичное движение пылинок в спёртом воздухе. Она когда-нибудь вообще проводила генеральную уборку в квартире? С момента переезда, наверное, никогда. Родители всё равно не следят за этим. Они живут отдельно в своей новой уютной квартирке в какой-то многоэтажке с её новорождённой сестрёнкой. Мира не могла вынести ещё одного предательства со стороны мамы и папы. Они боялись её «особенности». Нет, всё же они боялись её саму. Наверное, поэтому и решились на такой большой шаг — появление в семье второго ребёнка.       Мира не могла до сих пор свыкнуться с этим. Обида душила её. На то, что родители упустили её детство, не смогли удержать нормальную психику и в итоге променяли на кого-то. Она не могла назвать малышку своей родственницей, совсем не признавала её. Ревность давно затащила в глубокое болото, из которого единственный выход — только смерть. Но умирать Мира из-за какой-то малявки ещё не готова, так что выживает пока как может.       Родители не богатые, но и не бедные, раз смогли позволить себе ежемесячную оплату отдельного жилья для Миранды в «Апартаментах Эддисона». Место захудалое и, простите, уёбищное, но даже в нём есть своя романтика. Мира пока не видит этой романтики. Да и какие, к чёрту, сантименты? У неё в жизни хер знает что творится, а она должна искать плюсы в каком-то доисторическом доме, которому ремонт только снился.       И она ещё молчит о его жителях. Умалчивает, скажем так, о самой ужасной части проживания здесь.       Мире всё равно, что за окном дождь, а ей так сильно хочется курить. Она достаёт свою любимую жвачку со вкусом бабл гама и кидает в рот две белые подушечки. Сладкий вкус разливается по языку, из носа буквально вылетает опьяняющий запах, и Мира довольно улыбается. Губы растягиваются в неестественно широкой улыбке, и пару раз девушка с удовольствием облизывает пересохшие губы.       Мышцы рта болят от неестественной растяжки, но Миру это только заводит.       Когда вкус начинает пропадать, девушка бежит на кухню и наливает себе в стакан немного воды. Выплёвывает в мусорное ведро жвачку и с наслаждением выпивает всё до конца. Приятная прохлада появилась во рту, даже на горло перешла. Мира обожала так делать. Её с головой накрывало чувство свежести, будто второе дыхание открывалось. Особенно кайфово было делать так на улице и в лютый мороз, когда уже появлялся риск заболеть от одной такой шалости. Но Миранда — рисковая чмошница, поэтому может хоть снег горстями жрать, — главное, что потом её ждёт минутка экзотического мазохизма и приятная прохлада во рту.       Миранда никогда не пробовала с ментоловой жвачкой, потому что ненавидела мяту. Но баббл гама ей вполне хватало.       Немногие знали о таком чудном «пристрастии» девушки, но при этом считали своеобразной особенностью. Остальные лишь косо смотрели на закатывающиеся от кайфа глаза, будто Миранда приняла желанный наркотик, а не обычную жевательную резинку.       Мира жила от заката до рассвета, не имея даже нормальных хобби. Серьёзно. Её ничто не могло заинтересовать. Спасала обычно только готовка, потому что «рисковая баба» любила экспериментировать. Её взгляд всегда падал на рецепты выпечки и различных сладостей. Мира старалась быть взрослой девочкой и готовить себе сама, но пока мясо при жарке у неё пригорало и получалось сухим. А вот булки да печеньки только за здрасте — ничего сложного в их приготовлении она не видела, поэтому питалась практически только ими. Плюс гарниры, овощи, на которые часто не хватало денег, и готовые полуфабрикаты в виде куриных котлет. Но чаще всего девушка покупала курицу в чистом виде. Папа научил разделывать цыплёнка ещё года три назад, так что Мира была спец в этом.       Но всё равно девушка казалась худой, даже тощей, слабой и немощной, будто её держали на строгой диете или только на дождевой воде и солнечном свете. Ещё у Миры был плоский живот, который был полностью её заслугой, а не постоянных стрессов, и красивая на вид жопа. Конечности смотрелись невообразимо ужасно: тонкие, бледные, с выпирающими венами и на вид настолько хрупкие, что можно было сравнить только с полумёртвыми ветками какого-нибудь дерева. А пальцы на руках так вообще приводили в ужас — сухие, с потресканной кожей и отслаивающейся кутикулой. Мира решила, что со следующей своей зарплатой она купит себе необходимые крема, масла, витамины и прочую лабуду, чтобы приводить себя в порядок, — вдруг она встретит своего соулмейта по дороге в школу в таком виде? Наверное, он сбежит от неё, только завидев издалека во рту сигарету, дым которой частично сливался с её волосами.       Чем больше Мира думала о своём соулмейте, тем абсурднее становились её мысли, и, соответственно, смешнее. Миранда удивлялась своей детской наивности и простоте душевной. Но детство у неё не прошло нужным образом, поэтому оно пока продлевается до неопределённого срока. Само по себе. Может, это и к лучшему, только вот меру тоже надо знать. Потому что Мира панически боится остаться ребёнком в душе на всю оставшуюся жизнь. Инфантилизм — штука такая, неприятная.       У Миры были необычного цвета волосы — серые с голубым отливом. Отлично гармонировали с правым глазом почти такого же цвета.       Вспомнив очень некстати про свой дефект, девушка оттянула пальцем нижнее веко и коснулась подушечкой другого пальца по слизистой. Осторожно, чтобы не поцарапать ногтём глазное яблоко. Боль до сих пор не чувствовалась. С каким-то остервенением девушка слегка докоснулась до своего родного глаза — левого. Стоило ей только приблизить палец и зрачку, как тот тут же закрылся нервным перемигиванием, и почувствовался слабый дискомфорт. Несильное жжение. Скорее всего, ресницы случайно проехались по слизистой.       Левый глаз был другого цвета, но отличался от правого лишь сероватым оттенком. Если Мира не встретится со своим соулмейтом в ближайшее время, то глаза станут одинакового цвета, и все подумают, что он умер. А Мира, соответственно, вскоре отправится за ним. Соулмейты не могут долго жить без своей половинки, поэтому заканчивают свою жизнь либо суицидом, либо по (не)счастливой случайности — увы, судьба не щадит никого. А для соулмейтов, оставшихся без пары, это настоящее спасение. Миранда не хочет, чтобы её раньше времени причислили к лику святых, и поэтому прячет свой настоящий глаз за импровизированной чёлкой. Хотя, наверное, было бы логичнее скрывать глаз своего соулмейта. Но ей виднее.       Мира не понимает, почему людей лишают права выбора какие-то там высшие силы, в которые она не верит, но искренне надеется, что это всё не просто так. Говорят, что души связаны между собой даже после смерти, и, скорее всего, даже до рождения одних людей они жили вместе в оболочке других. Именно поэтому больше половины человечества верит в теорию перерождения. Мира в этом сомневается, потому что без доказательств слова остаются словами, никчёмными и не несущими в себе хоть каплю логики. А вокруг столько мошенников, которые якобы помнят свою прошлую жизнь чуть ли не с зарождения жизни на Земле, и верится под конец совсем с трудом.       Нахлынувшая апатия убивает желание поделать хоть что-то, а не просто тупо пялиться в окно и смотреть на разбушевавшуюся непогоду.       В дверь вдруг негромко стучатся, после чего ручка поворачивается. Раздаётся скрип, затем — шуршание одеждой и топот ног. Мира даже не удосуживается обернуться и окинуть незваного гостя равнодушным взглядом. Она всё так же стояла перед окном, как и до этого, и буравила взглядом тёмно-серые облака. Прям как она сама.       В квартире царил полумрак. Слабое освещение давали только незашторенные окна. На столе лежала открытая пачка жвачки и пустой стакан от воды, на дне которого покоилась одинокая капелька жидкости. Гость осмотрелся, наткнулся взглядом на одинокую фигуру в довольно забавной одежде, заметил две вещицы на столе и сложил два плюс два.       — Опять кайфовала? — раздалось негромкое сзади с лёгкой насмешкой, но этого хватило, чтобы выдернуть девушку из прострации. Она удивлённо обернулась и попыталась вглядеться в темноту, даже забыв прикрыться. Всё-таки лифчик был виден. Глаза не могли отвыкнуть от единственного источника света и зацепились только за что-то белое на уровне лица. Судя по всему, одежда была тёмная.       «Протез», — пронеслось мгновенно в голове, и паззл весь сложился из кусочков воедино.       — Привет, Салли, — дружелюбно отозвалась Миранда, встав к гостю боком. Вышло как-то фальшиво.       Лицо было непроницаемым, что не соответствовало тону голоса, и Мира это почувствовала. Салли лишь шире распахнул глаза.       — Проходи, — девушка потупила взгляд, но не от смущения, а от собственной беспомощности.       Парень почувствовал себя неловко, но, поборов желание извиниться и тут же сбежать обратно, закрыл за собой дверь и, сняв обувь, неторопливо подошёл к ней. Миранда внимательно за ним наблюдала, не спускала глаз, и Салли почувствовал себя воришкой, которому так и не удалось ничего украсть. Взгляд цепкий, хищный, стальной, уверенный — Мира в последнее время была сама не своя. Обычно вела себя пофигистичнее и гораздо спокойнее, а сейчас весь вид её будто кричал, что Салли нарушил воцарившийся покой в квартире.       Со стороны сам Салли выглядел напуганным. Он пытался идти неторопливо и в то же время спешил, чтобы не заставлять хозяйку ждать. Такая двусмысленность смутила её. В этот раз она уже виновато потупила глаза в пол, повернула голову к окну и сложила руки на груди, пытаясь закрыться, спрятаться от него, дать понять, что она не настроена на активные разговоры. Парень встал напротив неё и внимательно стал рассматривать внешний вид соседки. Преувеличенно по-домашнему… Взгляд зацепился за чёрный бюстгальтер, на который он не обратил внимания с самого прихода.       Если бы на его лице не было протеза, девушка смогла бы увидеть его яркий румянец.       Девушка не чувствует себя скованной, но и лёгкости не ощущает — в воздухе витает заметное напряжение. Сал это тоже чувствует. Но не знает, как начать важный разговор, которого он так долго ждал. Мира же оттягивала этот момент до последнего. В голову вдруг пришла тоскливая мысль, что надо было запереть входную дверь и не откликаться. Не подавать признаков жизни. Но девушка и не надеялась, что Салли сам к ней придёт.       Пальцы были холодными, но всё тело горело огнём — нахождение в одном помещении с этим мальчишкой было невыносимым. Особенно тогда, когда тайна вдруг раскрылась, и вести себя как прежде уже не получается.       Салли очень внимателен к деталям. Он видит, что Мира не пытается прикрыть своё тело, показывая своё безразличие и свободу действий. Но пальцы сильно впиваются в плечи, а брови постоянно хмурятся. Лицо тоже как-то неестественно порозовело, потому что румянец на скулах Миранды — огромная редкость. Даже, казалось бы, во время морозов. Она стоит ровно, как будто независимо, гордо, в конце концов. Но каждая мышца тела буквально сжимается под его гипнотическим взглядом. Только такой внимательный человек, как Салли, может заметить разницу в её поведении. С потрохами Миру выдавали глаза: разноцветные радужки вокруг тёмных зрачков постоянно метались из стороны в сторону, выискивая за окном что-нибудь, за что можно зацепиться. В итоге предательски скользил по запотевшему стеклу, и Салли видел, как её взгляд фокусировался и в некоторые моменты нырял куда-то в никуда. Девушка замирала, словно статуя, а потом отмирала, и взгляд становился грустнее.       Молчание затянулось надолго. Салли всё-таки тихо кашлянул, и этого хватило, чтобы Мира резко повернула к нему голову.       — Я хотел поговорить с тобой.       Мира ошарашенно уставилась на него, будто парень сказал сморозил какую-то невероятную глупость. Правый глаз чуть-чуть задёргался.       — Ну, давай, — с напором ответила девушка, — говори.       Миранда насквозь состояла из фальши. Весь этот пафос — к чему он? Она явно теряла позиции, мысленно сознание скатывалось за пределы головы куда-то в Тартарары. В этом странном молчаливом диалоге доминантом была явно не она.       Мира — такая девушка, которую надо заставлять делать что-либо. Уговоры для неё — пустой звук. Упрашивать всегда бесполезно. Хочешь, чтобы она вышла на улицу? Тупо бери её за руку и веди на эту чёртову улицу. Хочешь, чтобы она хоть что-нибудь поела за последнюю неделю? Впихивай в неё еду насильно, пока не перестанет влезать. Хочешь заставить сделать хоть что-то? Принудь к этому. Мира глуха к просьбам и уговорам.       Салли тоже решил так сделать. Он подошёл к Мире, расставив руки в стороны, и обнял её.       Обнял. Её. Нет, простите, это какая-то ошибка. Обнимать? Миру?! Да это просто шутка века! Мира даже не знала, что означает слово «объятие». Надо было так обделить ребёнка заботой, что тот совсем не познал ласки и любви?       Мира готова была пристрелить в первые секунды этого наглого мальчишку. Этот чертёнок… Блин, у девушки даже в мыслях не получается его обозвать! Что за… напасть?..       Сознание уплывало, сердце отбивало хаотичный ритм. Такой сильный, быстрый, мощный, что Салли даже сначала не поверил в это. У неё действительно есть сердце… Многие не верили в это. Думали, что у «железной леди» и души нет. А у Миры есть всё.       Теперь точно есть всё.       Девушка натянулась, как струна, пыталась сжаться до минимальных размеров, но Салли примкнул к ней максимально близко, утыкаясь протезом в шею. Холодный… Он чуть-чуть отрезвлял, но недостаточно. Руки Миры оказались в плену, и вырваться было невозможно. Или не хотелось. Мира не могла определиться и понять свои чувства. Изо рта сначала вырвался поражённый вздох, а потом еле слышимый писк, и Салли улыбнулся, потому что смущалась девушка очень мило.       Лицо, наверное, у неё было такое же розовое, как тот розовый пузырь на упаковке жвачки.       От Миры невообразимо вкусно пахло этой самой жвачкой, и Салли с удовольствием втянул в лёгкие воздух. Его сердце тоже отбивало чечётку, но Мира была слишком сильно отвлечена собственными эмоциями, чтобы это почувствовать.       Было жарко. Настолько, что холодные тонкие пальцы вдруг согрелись, а ладони сильно вспотели. Голова кругом шла. Мира не могла ни о чём думать. Мира утопала в незнакомых ей чувствах. Мира утопала во всём, что касалось напористого Салли.       Салли утопал в ароматном запахе, во мраке комнаты, нырял с головой в серо-голубые омуты глаз, которые поражённо смотрели на него и не знали, чего ожидать. А он и сам не знал. Он был в восторге от своей смелости, от этих чувств, которых сам был лишён. И теперь их хватало на обоих с достатком.       Шершавые руки гладили спину, прошлись невесомо по позвоночнику, спустились до поясницы и пошли обратно вверх до лопаток. Мира вспыхнула снова, как спичка, которую до этого зажигали всего пару раз. Но её хватило ещё на один. Руки нашли, наконец, своё пристанище на худой талии. Девушка тихо выдохнула прямо на один из хвостиков Салли. Тот слегка покачнулся и пощекотал её голые ключицы.       Мира ощутила что-то странное. Шок, грусть, непонимание, удивление, удовольствие… Чувства одно за другим волнами накрывало её с ног до головы. Салли Фишер вызвал настоящее цунами в ней. А теперь она ощущала… вожделение? Страсть? Миранда Флорес боялась такого наплыва.       Она не заметила, как тело снова сковал холод. Девушка сморгнула наваждение и уставилась на разноцветные глаза. Правый — голубой. Прям под цвет его чудных волос. А левый…       «Бог ты мой!»       Он светился серо-голубым цветом, освещая прорезь протеза для глаз.       — Мира…       Салли находился слишком близко. Настолько близко, что девушка почувствовала себя неуютно. И то, как прозвучал его голос… с хрипотцой, тихо и с придыханием, заставило широко распахнуть глаза.       Салли улыбался. Она могла поклясться, что сейчас улыбался, как последний дурак. Счастливый дурак. Его выдавал лёгкий прищур и слегка наклонённая вбок голова. Маленькие хвостики переключали внимание на себя, но Мира старалась смотреть только на Салли. В его глаза. Потому что, что-то подсказывало ей, сейчас произойдёт то самое неизбежное, от которого она бежала последние несколько дней. Во вред себе. И во вред ему.       — У тебя глаз светится, Мира.