***
Год спустя. «Ты сможешь стать героем!» Изуку никогда не надеялся, что услышит эту заветную фразу, и не от кого-нибудь, а от самого Всемогущего — героя номер Один. Череда удивительных случайностей привела его к встрече со своим кумиром, а тот по какой-то непонятной Мидории причине взял его в ученики и пообещал передать свою силу. И вот, после долгих изнурительных тренировок он поступил в ЮЭй и уже два месяца учится на геройском факультете. О таком Изуку боялся и мечтать, но теперь самые сокровенные его желания стали явью, отчего он был бесконечно счастлив, иногда даже не до конца веря, что всё это реально. В классе «А» полно замечательных и способных ребят, с большинством из них юноша уже успел передружиться, исключая Кацуки Бакуго по очевидным причинам (и угораздило же попасть в один класс с этой ходячей бомбой) и некого Тодороки Шото, сына героя номер два, поступившего по рекомендации. Причуда у него была невероятная, да и характер явно поспокойней некоторых, но глаза смотрели уж слишком холодно. Изуку часто ощущал на себе этот пронзительный взгляд и невольно ёжился, будто на самом деле замерзал. И что этому ледяному монстру от него нужно? Парень потёр похолодевшие ладони — вот он опять пристально смотрит, ни разу не моргнув. И молчит. Явно у Тодороки в голове всегда крутятся какие-то мысли, но он не высказывал их, и едва ли когда скажет. Лишь молчаливое осуждение устойчиво держится во взгляде, и больше ничего. Хотя осуждение ли? Понять невозможно. Мидория еле дождался, пока закончится урок — обычный английский — который будто длился вечность. Подумать только, наряду с тяжелейшими тренировками и опасными стажировками они учат, что «London is the capital of Great Britain». У многих от этого в мозгах стоит полный переполох. Изуку всё время сидел, словно на иголках, и как только объявили перерыв, подорвался с места — ему срочно нужно было встретиться со Всемогущим и обсудить ещё одну технику контроля новой причуды, а ещё желательно попить успокаивающий чай, и сделать это нужно было безотлагательно. Очень серьёзная причина слинять из кабинета. Но не прошёл он и десяти шагов, как в дверях не пойми откуда материализовался Тодороки. Уже проверенный на практике фирменный взгляд заставил бедного Изуку затормозить чуть ли не со скрипом подошв. — Послезавтра спортивный фестиваль, — то ли спросил, то ли констатировал факт Шото. Мидория на всякий случай утвердительно кивнул, отмечая про себя, что это первый раз, когда они заговорили друг с другом. Он не был уверен, радостное это событие или пугающее. — И скорее всего там мы будем сражаться между собой. Я не знаю, какие там отношения у вас с Бакуго, но если мы вдруг столкнёмся, пощады не жди. Я тебя одолею. Деку стоял, будто громом поражённый, как и остальная часть класса, услышавшая разговор. Один из самых лучших учеников академии бросил вызов ему? Мальчишке, на котором после применения его собственной причуды и места живого не остаётся? Что тогда Шото хочет от него оставить после их битвы? Разве что мокрое место. Сначала замороженное, потом вскипячённое. Богатая фантазия Изуку сопровождала поток этих мыслей яркими картинками, отчего ему становилось не по себе. С другой стороны это означает, что Тодороки признаёт его силу и воспринимает всерьёз, что не может не радовать. Поэтому сейчас парень испытывал что-то вроде гордости вперемешку со страхом. Только секунд через тридцать он осознал, что до сих пор ничего не ответил — собеседник продолжал терпеливо стоять, чего-то явно ожидая. Мидория собрал остатки смелости в кулак, вдохнул побольше воздуха и выпалил: — Я тоже буду изо всех сил стараться, чтобы не позволить себя победить! После чего тот пулей вылетел из класса, таким своеобразным образом показывая, что разговор окончен. В этот момент Изуку позабыл себя от радости: у него уже были друзья, наставник, теперь даже появился настоящий соперник, столько всего за каких-то два месяца. Он понимал, что не всегда всё будет так радужно и замечательно, скоро наступит и чёрная полоса, но за ней снова белая, а затем всё повторится — это и есть жизнь. Его жизнь. И он был уверен, что проживёт её счастливо. На сегодня лимит напряжённых диалогов был точно исчерпан, так что Мидория бежал к Всемогущему в надежде, что они всего лишь попьют вместе чай. Желательно, с ромашкой.***
Едкий запах медикаментов, противное пищание аппарата жизнеобеспечения, режущая глаза белизна и неестественная гладкость стен, потолка, всего вокруг воздействовали на каждый орган чувств, что взахлёб кричали: «Болезнь! Смерть!» Больница. Отделение реанимации, палата номер тринадцать. Рядом с больничной койкой на высоком неудобном стуле сидел молодой человек. Прежде бунтующие светлые волосы будто пригнулись под тяжестью чего-то, потеряли яркий оттенок. На первый взгляд парню можно было дать возраст, раза в два превышающий настоящий: осунувшиеся плечи, нездоровый цвет кожи, и уставшие, словно вобравшие в себя всю печаль мира, пустые, пустые глаза. После увиденного никак нельзя сказать, что перед тобой сидит подросток пятнадцати лет. Но пациент, лежащий на кровати, выглядел ещё хуже: неухоженные, отросшие, некогда изумрудные, но сейчас потускневшие волосы беспорядочно раскиданы на подушке, кислородная маска скрывает втянутые скулы и побелевшие губы, кожа настолько тонкая и прозрачная, что казалось, ещё чуть-чуть убавить насыщенность — и возможно будет увидеть все вены, артерии, гоняющие туда-сюда кровь, и даже кости с трещинами от бывших травм. Кацуки протянул к неподвижному телу руку, но вдруг резко её одёрнул. «Ты этого не заслуживаешь» — пронеслось в голове. Он тяжело вздохнул и вернулся в исходную позу. «Где ты сейчас, Деку? — размышлял Бакуго, — Какой сон тебе снится? Может, в нём твоя мечта исполнилась, и поэтому ты не хочешь к нам вернуться?» Он не разговаривал вслух, потому что это было бесполезно, а мысли сами собой напрашивались, их никак не сдержать. Да, это была не та кома, которую обычно показывают в фильмах. Там добрый доктор в белом халате говорит печально, но в глазах светится надежда: «Кома неглубокая, ваш друг сейчас спит, но он слышит всё, что вы говорите, поэтому общайтесь с ним побольше, рассказывайте о знакомых ему вещах, даже удивляйте, и тогда он обязательно выкарабкается!» Бред. «Вряд ли он выберется, вероятность очень и очень мала, — сказал матери Изуку настоящий доктор, когда тому поставили окончательный диагноз. — Я даже не знаю, слышит ли он нас, но можно хотя бы попытаться. Однако… — Врач сделал слишком длинную паузу, чтобы за ней могло последовать что-то мало-мальски обнадёживающее, — Если Вы подумаете, что так будет правильнее, то можете подписать согласие на отключение аппарата искусственного продления жизни.» Бакуго, стоящий тогда рядом, пришёл в ярость после этих слов, но больше всего его взбесило, что Инко не отреагировала так же. Она просто молчала, а лицо не отражало ни одной эмоции. В тот момент бомба сдетонировала. — Чёрта с два! Это не обсуждается! — Кацуки посмотрел в сторону Мидории старшей, ища поддержки, но, не найдя её, продолжил сам. — Вы не имеете права обрывать его жизнь! — А ты… имел?.. — тихая фраза Инко заставила его замолчать. Вот оно. Упрёк, обвинение. Так правильно, так должно быть, и Бакуго был благодарен. Произошедшее год назад никто не стал афишировать, чтобы «не портить репутацию перспективному герою», даже матери Мидории решили не рассказывать всех деталей во избежание нежелательного конфликта. Но Бакуго сам ей рассказал о том, кто на самом деле был во всём виноват. Нет, не из-за угрызений совести, а потому что он считал, что так будет честно, справедливо. Раз никто его наказывать за преступление не собирался, тогда он сделает это сам. Вот это и было его наказание — каждый раз, приходя в больницу, встречаться с Инко и видеть осуждение в её глазах. Сначала она его ненавидела, даже пыталась добиться того, чтобы Кацуки не пускали к Изуку в палату, но потом смирилась, поняв, что проще будет разделить сиамских близнецов, чем запретить ему приходить, хоть и всем своим видом показывала, что против этого. Однако спустя какое-то время взгляд Инко становился всё мягче и мягче, она даже иногда разговаривала с Бакуго, чего он не понимал, и очень злился на женщину. Как будто она простила его, хоть он и не просил, будто забыла, что он поломал жизнь её родному сыну. От этого ненужного милосердия Кацуки приходил в бешенство — он то помнил, помнил всё, до малейшей детали, помнил так, словно это случилось только вчера. Бакуго удовлетворённо любуется своей работой: его слова возымели должный эффект, и этот трус уже собирался коньки отбросить от ужаса. Парень сплёвывает на пол для закрепления результата и твёрдой походкой шагает к выходу. «Эй, Кацуки-кун, а то был случаем не перебор?» — слышит он неуверенный вопрос от своего «братана», но лишь отмахивается: «Херня. Этот хилик слишком ссыкливый, чтобы сделать что-то подобное, » — после чего никто больше не осмеливается возвращаться к теме. Компания выходит во двор, оживлённо что-то обсуждая, и тут Бакуго замечает краем глаза какое-то шевеление в окне школы на третьем этаже: Изуку взбирается на подоконник и вот уже собирается прыгнуть. Мозг цепенеет, но тело реагирует быстро и уже несётся к школе лишь с одной целью — «Не допустить! Остановить! Поймать!» Кацуки что-то кричит, сам не зная что, но прекрасно понимает — Мидория его не слышит, в его взгляде нет осмысленности, лишь тихая бездонная пустота. Одна секунда — и маленькая фигурка камнем летит вниз. Бесшумно. Или так кажется только Бакуго, ведь даже звука удара о землю он не услышал — настолько громко кровь шумела в ушах. Он спотыкается, падает, обдирая колени и ладони. Бьёт кулаком по асфальту, разбивая костяшки. Не успел. Сзади слышится чей-то испуганный крик и топот ног. Так называемые «друзья» Кацуки быстро смекнули, что к чему, и кто в итоге будет обвинён, поэтому решили сразу скрыться с места преступления. «Ну и валите к чёрту!» — рявкает он им вслед, не обращая внимания на то, что прежде всегда твёрдый голос сейчас предательски дрожит. Бакуго смотрит на то, что лежит прямо в пяти метрах от него и не может отвести остекленевший взгляд. Все конечности неестественно вывернуты либо согнуты в тех местах, где не должны, одна кость окровавленной пикой выпирает наружу, из расечённого лба без остановки течёт струйка крови. Везде кровь, кровь, кровь, будто весь мир вокруг вмиг стал целиком красным. Кацуки медленно поднимается, на негнущихся ногах бредёт к неподвижному телу, опускается рядом, дрожащей рукой находит сонную артерию, ждёт, затаив дыхание. Тук-тук. Очень медленно, едва заметно, но всё же бьётся! Парень выхватывает из кармана телефон, два раза роняет на землю, потом ещё несколько раз пытается набрать номер скорой помощи — закостенелые пальцы совсем не слушаются и мажут — потом, когда наконец удалось позвонить, он, наплевав на приветствия, орёт в трубку: «Старшая школа Фукуда Сого! Один идиот сиганул из окна с третьего этажа! Жив! Приезжайте немедленно!» Не дождавшись, пока растерянный голос диспетчера успеет спросить хотя бы имя звонившего, Бакуго сбрасывает вызов. «Надо… надо что-то сделать, — мозг лихорадочно соображает, чем именно сейчас можно улучшить ситуацию, но упирается в тупик. — Нет, я только хуже сделаю, нужно просто ждать, ждать…» Кацуки отползает к стене, облокачиваясь о неё спиной, подтягивает к груди колени, обеими руками ерошит волосы. «Что же ты наделал, Деку?» — сквозь зубы рычит он, чувствуя, как к горлу подступает комок, а глаза начинает щипать. «Что же я наделал?..»