Синяя бездна

      Прошло полгода с того момента, как Санса поступила в престижный Брайтонский колледж на графический дизайн. Училась она по мере своих сил, в основном на твердые «четверки» и, как обычно бывало со всеми неподготовленными студентами, искренне негодовала от больших объемов теории и практики. Она думала, что если «вот еще немножечко» ей сбавят нагрузку, то она бы с отличием закончила курс. Как любой человек, рожденный с серебряной ложкой в рту, она не представляла, что в колледже ей придется укротить свою природную аристократическую лень и так напрягаться.              Почему она выбрала именно дизайн? Она и сама не могла дать точного ответа. На всякие разумные доводы матери о том, что дизайн не совсем актуален сейчас, Санса с чувством обделенности заявляла, что это «именно то, чем она хочет заниматься, именно то, кем она видит себя по жизни». Учеба обошлась Старкам в кругленькую сумму, но, так как семья не бедствовала, они решили не заострять на этом внимания и позволить дочери осуществить свою мечту. К тому же рисовала она недурно. Правда, все-таки пришлось заплатить за то, чтобы добрать необходимое количество баллов для поступления.              Когда она приехала в Брайтон летом, колледж показался ей самым настоящим оплотом свободы — море, солнце, шумные пляжи, ночные похождения по городу, который, казалось, никогда не засыпал, модные бутики и беспечная молодежь — все те образы из кино, демонстрирующие разгульную жизнь студентов, прям-таки восстали перед ней во всей своей красе. Как только Санса осознала, что ее ждет в будущем, она запрыгала от счастья.              В Брайтонском колледже дело практически никогда не доходило до учебы. Сюда стекались в основном те, у кого была возможность без лишнего напряжения купить свои оценки. И в силу такого халатного отношения студентов к предметам, что-либо знать здесь считалось даже постыдным.              Санса не отставала от своих одногруппниц, хотя втайне все же старалась учиться. В обществе этих девушек — молодых и безответственных дочерей из богатеньких семей, у каждой из которых обязательно имелись какие-нибудь вредные привычки, или даже зависимости, и обязательно «свой собственный» взгляд на мир, — она не хотела казаться белой вороной. И если Санса поначалу избегала такие вредные привычки, как курение, выпивка и порой даже косячок по вечерам пятницы («Так, чисто чтобы расслабиться. Ничего от него не будет. Попробуй», — всякий раз подбивала ее Аша Грейджой, соседка по общежитию, с извечной своей дразнящей полуулыбкой), то потом просто перестала обращать внимания. А вот замечание подружек о том, что некоторые предметы можно спокойно сдать, просто надев короткую юбку, она намотала на ус.              Это общество было враждебным по отношению к тем, кто отличался от того статусом, финансами или еще чем-нибудь в таком духе. Они все немного напоминали Джоффри своей капризностью и жестокостью к изгоям, но Санса не замечала этого, покуда они принимали ее за свою и делили с ней радость студенческих дней.              Так, постепенно ее тяга к учебе стала сдавать, соразмерно тому, как количество факультетских вечеров и всякого рода вечеринок — наоборот прибавлять в весе. Санса стала завсегдатаем местного клуба «театрала», хотя, увидев, с какой теорией и реализацией приходится сталкиваться актерам на репетициях, решила все же не вступать в его ряды.              Пропуск на вечеринки клуба ей предоставила Маргери Тирелл, которая по счастливой случайности вела в колледже дополнительные семинары по актерскому мастерству и часто зависала со своими учениками вне классных занятий. Эта молодая девушка (язык не повернется сказать, что она была женщиной — настолько энергичной и молодцеватой она казалась в свои двадцать шесть) в целях разнообразить жизнь решила уйти со своего шоу «Вечер роз» дабы передать свой театральный опыт начинающим актерам. Встретившись однажды в коридоре учебного корпуса, Санса и Маргери узнали друг друга (не раз бывали на совместных вечерах в Норвиче, где муж Маргери, Ренли Баратеон, виделся со своим братом Робертом и Эддардом Старком.)              Сансе нравились эти вечеринки, нравилась Маргери. С ней они сблизились, потому что та, казалось бы, излучала те необходимые Сансе спокойствие и уверенность, которых ей не хватало в жизни. Да и Маргери как-то прониклась симпатией к этой рыжеволосой студентке, которая всегда говорила тихо и немного, как будто бы боясь привлечь к себе излишнее внимание. Ее поведение казалось для Маргери загадкой, оттого ее интерес к ней носил несколько исследовательский характер. Иногда она включала роль преподавательницы семинара, и почти всегда, когда они выходили на улицу из клубного дома подышать свежим ночным воздухом, у них завязывался такой разговор:              — Почему ты так зажата с Грегори? — интересовалась Маргери, всякий раз наблюдая, как у подруги не клеился разговор с каким-нибудь парнем из ее окружения. — Расслабься. Ты как будто боишься показать себя, свою внутреннюю энергию. Говоришь, не хватает уверенности? Так уверенность в себе надо почувствовать. Она где-то там, внутри тебя. Это есть у всех, просто многие это прячут. Постарайся почувствовать ее изнутри и оттолкнись от нее, как будто нажимаешь на опору, когда прыгаешь через козла. Понимаешь? — с улыбкой напутствовала она, стоя с Сансой на пустующем крыльце клубного дома и выпуская колечки дыма с тонких губ. Ее густые каштановые волосы, заплетенные в замысловатую прическу, при этом развевались от легкого бриза, а раскосые глаза проницательно сверкали синевой. — Ты должна почувствовать опору. У тебя все получится, –говорила она, затем приглушала голос, тем самым добавляя ему откровенности. — Ты же не простая пташка, Санса Старк. В тебе чувствуется нечто большее. У тебя есть воля и проницательность, в отличие от многих здесь. Они твоя опора. Просто надо не бояться показывать эту опору, когда говоришь с кем-то. — После таких слов она обычно делала долгую затяжку сигаретой, тушила ее о перила и, доверительно наклоняясь ближе к подруге, задавала какой-нибудь каверзный вопрос, выпуская при этом никотиновое облачко прямо в то немногое пространство между ними: — Скажи, ты боишься мужчин, не так ли?              Сансе нравились эти разговоры. В них чувствовалось доверие. Они были захватывающими и интересными, особенно, когда ее собеседница делилась с ней реальными историями, услышанными от учеников или участников шоу. Правда, на каверзные вопросы Санса отвечала не всегда честно, понимая, что с такой жизнерадостной девушкой, как Маргери, ей бы не хотелось делиться своей грустной историей жизни, портя при этом удовольствие от общения.              Вместе они веселились и шутили, посещали вечеринки и пьянки, общались с интересными людьми и вообще чувствовали себя беспечно, поэтому Сансе не хотелось что-либо менять. Она поняла, что подпала под влияние бесповоротно, когда Маргери все же научила ее пить и распознавать ту самую стадию опьянения, когда голове хорошо и весело, тело еще слушается, а вот употреблять больше не стоит. Считая и это уже постыдным допущением со своей стороны, Санса напрочь отказалась учиться курить или купаться нагишом в джакузи. Ей пока хватало того расслабления, что она получала, попивая коктейли и пассивно участвуя в угаре остальной молодежи, во все глаза вбирая в себя все те выходки, что творили пьяные студенты. Здравый смысл не позволял ей даже думать о том, чтобы попробовать нечто большее.              Таким образом, прыгнув с головой в омут студенческого раздолья и познакомившись наконец со «взрослым весельем», как пошутила однажды Аша, которая осознала, что Санса не более чем младенец в этом деле, та совершенно забыла о Петире.              Поначалу ей даже некогда и не за чем было ему звонить, потому что не знала, о чем можно с ним разговаривать. До ее поступления в колледж, когда у него и у нее находилось время на встречу, все их романтические выходы ограничивались тем, что они молча сидели в кафе, порой перебрасываясь парочкой общих фраз о делах, изредка осмеливаясь держаться за руки, и то, по инициативе Сансы. Петир же все время ворчал что-то о конспирации и вызывающем поведении, поэтому не мог продержаться дольше минуты, держась за руки. Но Санса подозревала, что дело было не только в конспирации. Петир сам по себе не любил проявления нежности и любви на публике. Он просто не умел этого делать, но был слишком горд, чтоб признаться.              Когда они гуляли где-нибудь вне холостяцкой квартиры Бейлиша, Санса чувствовала себя не в своей тарелке. Помимо еженедельных встреч у него, которые всегда проводились в кровати, на столе, на шкуре или где-либо еще в относительном молчании, они старались пару раз в месяц выходить куда-нибудь в рестораны или на выставки, конечно, выбирая места, где бы их точно не встретили знакомые. В основном это было мукой для обоих, потому что общие интересы у них так и не находились.              Изредка, когда на Петира находила волна красноречия и житейской мудрости, он начинал учить ее жизни, получая явное удовольствие от передачи опыта своей юной протеже. И тогда, как ему казалось, времяпрепровождение с ней вновь наполнялось идейным смыслом. Как-то раз, сидя с ней в уютном артхаусном кафе почти на другом конце города и вкушая поздний завтрак, он заявил:              — Даже самый близкий человек может оказаться тебе врагом, когда дело доходит до денег, — словно голосом человека, ведущего бизнес-тренинг, произнес он, с важностью намазывая джем на поджаренный тост. — Таков уж мир. Никому не нравится такой расклад, но все знают одну простую истину: «Либо ты их, либо они тебя». — Он невозмутимо пожал плечами и отправил кусочек тоста в рот, при этом активно работая челюстями. — Поэтому, милая моя, когда уж встанет вопрос — я даже не говорю «если встанет вопрос», потому что вопрос по любому встанет, без этого никуда в наше время — смело отбрасывай сантименты и действуй. Просто знай, что в другой такой ситуации с тобой поступили бы также, как бы добродушно ни относился к тебе этот человек.              Всякий раз он выжидающе смотрел на Сансу, пока та каким-нибудь жестом или словом не сигнализировала ему, что поняла. И чтобы не быть совсем податливой и безвольной в его глазах, она старалась иногда задавать вопросы. И всякий раз Петир, довольный ее внимательностью, отвечал ей, порой рассказывая занимательные вещи об их с ее отцом компании:              — Когда я еще был совсем юным работягой и работал на твоего отца, мне поручили разобраться с одним работником, который частенько домогался своих сотрудниц. Это был препротивный бугай под пятьдесят, ростом со шкаф, работающий замом начальника по безопасности. Мозг у него работал хорошо и с работой он справлялся «от» и «до», но вот никакие выговоры на него не действовали, и он продолжал слишком настойчиво оказывать знаки внимания молодым сотрудницам. Его уговаривали всеми способами: угрожали завести дело, пробовали прибавить зарплаты, умоляли прекратить, но он все равно продолжал. Его не могли уволить, потому что он был ценным сотрудником, и он прекрасно это знал. Его побаивались, поэтому другие работники, молча стиснув зубы, терпели этот произвол, хотя втихаря писали жалобы. — Красочно расписав проблему, Петир всегда останавливался и неторопливо отхлебывал от своего кофе, дразня и распаляя любопытство Сансы, чтобы затем, уже с хитрецой во взгляде, продолжить вести рассказ окольными путями: — У него была жена. Но она, то ли от страха перед ним, то ли из слепой верности, не верила россказням. Что делать с ним, никто не знал. По уставу положено было его просто на просто уволить, но совет директоров категорически отвергал эту идею. Что бы ты сделала в этой ситуации? — Петир часто задавал такие вопросы, но Санса часто не могла ответить правильно. Тогда он снисходительно ухмылялся и продолжал: — Ну так вот я, немного поразмыслив, решил подсунуть ему подсадную утку — девушку по имени Шая, наспех нанятую в одном очень занимательном агентстве. И наш альфа-самец не заставил себя долго ждать. Буквально через неделю скрытой камерой удалось заснять, как он нарушил все свои брачные обеты прямо на столе своего кабинета. И угадай, что мы сделали с пленкой? — спросил он, но Санса не отвечала, а сосредоточенно слушала, потому что знала, как он любил эти свои риторические вопросы, которые лучше было оставлять без ответа. — Мы показали ее жене. Та, конечно, расстроилась. Но мы ей предложили очень заманчивый выход из ситуации, который я умело преподнес ей, как единственно правильный. Дело в том, что у них в браке давно уже было не все гладко, и надежды на соблюдение супружеского долга она похоронила вот уже несколько лет назад. Женщины такие ревнивые порой бывают. Уж лучше пускай никому не достанется, чем будет спать со всеми подряд. — Он ухмыльнулся, отчего в его глазах заплясали озорные огоньки. — Поэтому пару таблеточек в завтрак перед работой для понижения сексуального аппетита быстро справились со своей задачей. Он буквально отдавал всего себя работе, совершенно забывая об остальном, и на новые измены был попросту не способен. При этом он не сорвал здоровье и чувствовал себя вполне прекрасно. Жена светилась от счастья. — В ответ на стремительно ползущие вверх брови Сансы он лишь небрежно отмахнулся: — Да, это было рисково и не совсем гуманно, но мы сохранили сотрудника и урегулировали конфликт. Все остались довольны.              — Но это ужасно! — искренне ахнула Санса, которая всегда была недоверчива к таблеткам и теперь удивлялась тому, что так запросто можно убить в человеке желание. — Как такое возможно? Он же должен был понять, что с ним творится что-то неладное?              — Ну, нам этого уже не дано знать. Факт остается фактом. Мне рассказала про таблетки одна моя знакомая. На тот момент это было рискованно, но я просто решил попробовать. Так, закинул удочку, как говорится. Поначалу он продолжал лапать сотрудниц, но потом, видимо, почуяв в себе перемены и соблазнившись вновь предложенной надбавкой, прекратил, на этот раз уже точно. Конечно, он стал более раздражительным и одновременно взвинченным, но это поспособствовало тому, что работники под его эгидой стали работать лучше. Сейчас он входит в совет директоров того завода. Я его иногда вижу и могу точно тебе сказать, что эти перемены были к лучшему. Таким толковым человеком стал.              — Но таблетки! Это же… — Санса покачала головой от негодования. — Его собственная жена травила его таблетками! А как же брак? А измена?              — И сейчас травит. — Петир хитро улыбнулся. — Понимаешь ли, каждый видит для себя бремя брака по-разному…              В такие моменты он терпеливо втолковывал ей вещи, которые, к ужасу Сансы, считал вполне нормальными в современном мире. Она не могла этого понять, но все же эти истории запоминались, и, к еще большему потрясению, наблюдались в реальности. Взять только сфабрикованный брак Петира и Лизы.              Санса всегда знала, что ее тетушка к нему неровно дышит. Тетя Лиза была замужем за порядочным, хоть и старым человеком — Джоном Арреном. Любовь быстро прошла, оставив лишь сожаление и несправедливый брачный договор. И теперь, когда Аррен наконец почил, Лиза расправила крылья и смогла наконец выразить все свои чувства другу детства. А Петир, на негодование Сансы, принял это предложение, как всегда, найдя для себя плюсы в виде состояния и объемистого пакета акций «Северного ветра», завещанных Лизе умершим Арреном.              Свадьбу планировали сыграть еще в мае, но всегда находились причины, в основном, инициированные Петиром, чтобы оттянуть дату. Поэтому когда Санса вот уже полгода училась в колледже, Лиза все еще оставалась незамужней вдовой, на радость девушки.              Но всякий раз она внутренне кипела от злости, осознавая, что свадьба рано или поздно состоится.              И вот, когда Петир наконец позвонил Сансе в колледж, она с удивлением обнаружила, что в круговороте дней совсем забыла о нем. И, словно в ответ на его голос из трубки, тревоги вспыхнули вновь.              Возможно, ей не было бы так обидно от того, что Петир свяжет себя браком с Лизой, если б не тот факт, что редкие встречи Сансы с Петиром в мотеле на окраине Брайтона потихоньку сходили на нет. Всякий раз он находил новые отговорки, чтоб не прилетать к ней на выходные, порой откровенно говоря, что устает и что нужно проводить больше времени с Лизой, дабы она ничего не заподозрила. Он находил различные оправдания, говоря об их конспирации и осторожности, пытался убедить Сансу, что все это ради их общего блага, но осознание того, что Петир выбрал не ее, больно кололо сердце девушки, поэтому она со всей своей ранимостью обижалась и подолгу не выходила на контакт.              В такие моменты она остро ощущала нехватку мужского внимания, но в силу привычки и замкнутости не могла даже помыслить о том, чтобы изменить Петиру и закрутить интрижку. Ее внимания добивались многие парни из колледжа, и некоторые из них очень нравились Сансе, но та всегда сводила на нет их общение, взывая к тому, чтобы остаться друзьями. В итоге парни охладевали к ней и тут же переключались на других девушек, забывая о Сансе.              Но как бы ни хотелось порой ответить на такое внимание взаимностью, и тем самым подвести черту и все же изменить Петиру, она не могла этого сделать. В этом проглядывалась нездоровая зависимость, учитывая обстоятельства, при которых зародилась их связь. Но Санса боялась даже помыслить, что сможет отдаться кому-либо, кроме него. По крайней мере она так думала раньше.              В ту пятницу он позвонил ей сам.              Будничным голосом, немного уставшим и с хрипотцой, Петир, как всегда, поинтересовался о ее делах и сказал, что скучает. Санса тогда спешила на лекцию по истории античного искусства и была слегка на взводе, поэтому половину его слов она пропускала мимо ушей, изредка приговаривая «ага» и «да-да», не особо вдаваясь в подробности разговора. Петир устало говорил что-то о проблемах на заводе, упомянул Баратеона и с насмешкой заметил, что «эти его безумные идеи» в скором времени прожгут тому дырку в счете.              Санса, заслышав про Баратеона, лишь поморщила нос:              «Баратеоны? Ты звонишь мне, чтобы поговорить о Баратеонах? Мы с тобой не виделись фиг пойми сколько, а ты говоришь мне про этих чокнутых Баратеонов?» — На этой неделе Санса тоже порядком устала, и это вылилось в раздражительность, обычно ей несвойственную, но она продолжила слушать.              Он говорил еще о чем-то, пока Санса, слушающая его в пол-уха, чуть ли не бежала на лекцию. Но, когда Петир проговорил, как бы между делом, что вчера наконец женился на Лизе и теперь свободен от этой головомойки, она тут же остолбенела, не веря своим ушам, и остановилась.              Он все говорил что-то, уже о другом, маловажном, а Санса стояла посреди дорожки, позабыв о лекции и открыв от возмущения рот. Гнев и обида, долго бродившие в ее груди, не преминули вскипеть с новой силой. Она позабыла обо всем. Поступок Петира казался ей ужаснейшим предательством.              — Как ты мог?! — Она не смогла удержаться от крика. Петир вмиг обомлел, начав молча выслушивать ее ругательства и обвинения в том, что тот не сказал ей о свадьбе.              — Детка, послушай меня, — начал он ее успокаивать, — это просто формальности. Я говорил тебе тысячу раз. Мы с Лизой…              — Ты не предупредил меня! Не сказал ни единого словечка, что это будет в четверг. Как ты мог?! — На глаза Сансе начали наворачиваться слезы от обиды. Она раскраснелась и стала похожа на разъяренного быка перед корридой. Боясь своим видом напугать кого-либо или, еще чего хуже, убедить в своей неадекватности окружающих, она поспешила обратно в общежитие, наплевав на лекцию и остальные занятия. Слишком сильными были эмоции.              Не в силах более разговаривать с Петиром, она зло крикнула в динамик свое «Ненавижу» и сбросила звонок.              Весь оставшийся день она в одиночестве лежала у себя на кровати в общежитии, рыдая и спрашивая себя, почему Петир такой черствый и как вообще она смогла его полюбить. И любит ли она его вообще.              Это был странный вопрос. Но еще страннее была реакция на него: Санса испугалась озвучивать его вновь в своей голове и, уже пугаясь этой своей новой реакции, тут же запаниковала и выкинула вообще оттуда все мысли.              Она просто прекратила думать о чем-либо. Слезы мгновенно прошли, дыхание вмиг стало ровным.              И когда пришла Аша ближе к шести вечера, шумно сбросив рюкзак на свою неряшливую кровать, со скоростью молнии переодевшись в излюбленные рванные джинсы и дискотечный топ и готовясь к традиционной пятничной попойке, ее встретила совсем другая Санса.              — Ну что? — в предвкушении кутежа завела Аша рокочущим низким голосом, аки спившийся пират, при этом придавая коротким темно-русым лохмам на голове вид прически и как обычно гримасничая в зеркале для пущей достоверности. — Ты готова сегодня напиться в хлам и похоронить эту сраную неделю в тонне кокса, мой верный Рыжий Пес? Готова ли твоя жопа к приключениям?              Так Аша обращалась к ней, надеясь, что та все же согласиться на предложение уйти с ней «в отрыв», как она именовала пьянки, обычно случающиеся по пятницам. Ей в принципе было все равно, с кем пить, но в душе она надеялась, что соседка по комнате когда-нибудь составит ей компанию и хоть раз напьется. Трудно по-доброму относится к девушке, которая в отличие от тебя не имеет вредных привычек и всем своим видом напоминает олененка Бэмби.              Санса не понимала, с чего это вдруг Аша вообще называла ее Рыжим Псом. Но сейчас это было не важно. Уверенно встав позади Аши, которая покрывала глаза обильным слоем черных теней, Санса встретилась с той взглядом в зеркале и на полном серьезе ответила: «Да». Та, не скрыв удивления, от которого ее брови изогнулись карточным домиком, обернулась к Сансе:              — Нифига! Ты серьезно? — Она в неверии покачала головой, медленно переходя в восхищение. — Не, погоди, вот это ты сщас серьезно, да? Окей, давай со мной. Так бы сразу и сказала, а то нос воротишь: «Не хочу, не буду». — Она снова обернулась к зеркалу, продолжая наносить макияж. — Я уж думала, ты из этих, чопорнутых девственниц, которые глядят на всех свысока, а сами втихаря подрачивают и жрут текилу по ночам.              Усмехнувшись, Аша заметила, что Санса по-прежнему стоит сзади и мнется, как будто теперь жалея о своем решении, и тут же решила немного надавить, делая себе зарок во что бы то ни стало вытащить сегодня соседку с собой на вечеринку:               — Ну, че ты стоишь? Собирайся. Не в этом же пойдешь. Так, иди возьми у меня в шкафу синюю майку и леггинсы. Да подойдут они, не волнуйся. Иди-иди, переодевался давай. А потом выруливай сюда, я тебе боевой раскрас сделаю. — Аша не сдержала улыбки и про себя проговорила: — Будешь у нас той еще чертовкой.              В результате этих перевоплощений, на которые Санса добровольно согласилась, боясь разозлить свою новоиспеченную подругу, получился вполне неплохой прикид. С точки зрения Аши. Санса оглядела себя в зеркало и с ужасом поняла, что выглядит как распутная старшеклассница на физкультуре: черный лифчик вызывающе торчал из-под слишком свободной майки, а леггинсы непозволительно тесно обтягивали то, что по всем правилам дресс-кода обтягиваться не должно. Ее подруга, видя ошарашенную реакцию Сансы, не удержалась от похабного замечания, от которого у той и вовсе пробежал холодок:              — Так бы и трахнула твою кругленькую жопу. Ведь стопудов, всех парней на тусе охмуришь. — Аша с усмешкой подмигнула, круто поворачиваясь к креслу, где на вершине кучи разной одежды лежало ее серое пальто, и, как заправский вояка, с триумфальным воодушевлением скомандовала: — Ну что ж, подруга, на абордаж! Топим судно в текиле и роме, господа. — И зашагала по направлению к двери.              Санса не растерялась. Также накинув на себя пальто, она мигом направилась за ней.              Когда они наконец пришли на вечеринку, устроенную за пределами колледжа одним факультетским кутилой, Санса почувствовала себя одновременно неловко и волнительно. Эта вечеринка точно не была такой, какие обычно происходили у Маргери.              Аша быстро растворилась среди громкой музыки и танцующих тел. Вскоре Санса смогла уловить ее силуэт у бара между двумя смеющимися вместе с ней парнями.              Санса понимала, что она здесь лишняя, но какая-то неведомая сила побуждала ее остаться и просто смотреть. Там, в полумраке флюоресцирующих ламп, стоя посреди пьяных и радующихся неведомо чему людей, Санса чувствовала себя чужой.              Облокотившись о стену где-то в стороне от беснующихся под резкую музыку людей, она оглядывала просторное помещение, как вдруг заметила на другом конце комнаты шокирующую картину. Две студентки: одна низенькая и темноволосая, а другая светловолосая и постройней, полностью сняв верх, были задействованы в конкурсе на то, кто быстрее слижет с них рассыпанный порошок. Двое участников мужского пола всасывали порошок губами, водили одеревенелыми языками по голым торсам девушек, явно не торопясь и находясь в абсолютной прострации, а девчонки при этом пакостно хихикали, сами пробуя порошок на вкус. Парни были явно под кайфом.              Вздрогнув, Санса отвела взгляд. В другом таком углу ей попалась пара целующихся и нежно щебечущих друг с другом геев. Те тоже, как будто плыли по волнам, совсем растворяясь в одной лишь им известной эйфории. Сансе мгновенно стало не по себе, и она отвернулась. Почти всюду творилась какая-то чертовщина, как будто она попала на другую планету, где царствовали свои законы и мораль.              И еще этот гул, хор нестройных голосов, невпопад поющих молодых парней и девушек. Громкая музыка туманила разум, заполонив все пространство. Санса действительно плохо себя чувствовала. Она была инородным телом среди этого веселья. Но ей так не хотелось ощущать себя таковой.              Она отошла от стены, побрела в сторону выхода. Она решила бросить Ашу и уйти в общежитие, опять убегая в свою тихую и спокойную келью одиночества. «Но теперь-то уже можно сказать — полного одиночества», — как невольно загрустила Санса и вздохнула.              Она не хотела быть чужаком. Ей тоже хотелось забыться и заглушить внутреннюю боль, стать такой же беспечной, как все эти танцующие люди.              Поэтому она сама не поняла, как так получилось, что ее руки потянулись за стаканом, наполненным непонятной светло-желтой жидкостью. Словно боясь передумать, она порывисто сделала глоток. Затем второй. Третий. Горло жгло, но вскоре тепло переместилось ниже к желудку, туда, где ему было самое место. Санса улыбнулась сама себе. Теперь она не чувствовала себя чужой. Теперь ее словно окружали родные люди.              Тут же нашлась компания, среди которых оказалась знакомая девушка с ее факультета. Тут же полились шутки и смех. Закрутился вихрь танцев. Санса не была пьяна, нет, но ее речь становилась немножечко бессвязной. Она не была пьяна, но эта сладостная истома в теле побуждала ее откинуться на диван, слушая болтовню окружавших ее девчонок, и просто улыбаться. Она наконец обретала спокойствие.              Ближе к ночи, когда Санса сильней раскрепостилась, а градус алкоголя в крови немного поутих, отчего она могла более-менее уверенно ходить, ей взбрела в голову одна гениальная мысль. Она решила во что бы то ни стало этой ночью изменить Петиру. Окинув критичным взглядом веселящуюся толпу, она наметанным глазом выследила того, кто предположительно был ещё в нормальном состоянии и в ее вкусе, и вышла на свою первую в жизни охоту.              Загнав подальше дрожь в коленях и легкую панику в теле, она подошла к высокому блондину с чарующими ямочками на улыбчивых щеках и остановилась в полушаге. Думать ей не хотелось совершенно, она просто решила прибегнуть к примерам обольщения, увиденным в кино. И будь что будет.              — Привет, я Санса. А тебя как зовут? — Она не смогла придумать что-то более оригинальное, потому что обычно все знакомились с ней, а не наоборот. Но блондин не обратил на это внимание и, к ее удаче, оказался намного пьянее, чем она сама. Увидев Сансу, он мигом расплылся в улыбке, опершись о барную стойку со стаканом в руке и начав буравить девушку прищуром своих пьяных глаз.              — Привет-привет. А я — Гарри.              — О, Гарри, классное имя! — наигранно воскликнула Санса.              Потянувшись через него и намеренно сократив расстояние, она взяла полный неизвестно чего стакан из ряда таких же стоящих на барной стойке и облокотилась на нее, совсем как Гарри. Смотря на него долгим красноречивым взглядом, Санса сделала неторопливый глоток. Тот, также ощутив отсутствие тормозов из-за потенциально наклевывавшегося момента, выдержал зрительный контакт, довольно ухмыльнувшись.              — Почему ты тут один? — спросила она и невольно зевнула. Она никогда не чувствовала себя глупее, чем сейчас, ввязавшись во все это, но старалась об этом не думать.              — Да это я так. Стою себе, пью, теперь вот на тебя гляжу — расслабляюсь в общем. — Он решил поиграть в грозу-покорителя первокурсниц. — А я тебя раньше не видел. Ты первокурсница? Какой факультет? — Он отхлебнул из своего стакана, мимоходом оглядывая ее с ног до головы, и, остановившись на ее больших голубых глазах, бессознательно облизнул чуть мокрые от пива губы.              — Да, первокурсница. — Она проигнорировала бешено стучащие в ее голове позывы прекратить, чувствуя скрытое отвращение к этому цирку и безобразию, и тоже облизнула нижнюю губу. — Факультет дизайна. Графика.              Санса не ломала голову в попытке понять, нравится она ему или нет. Инстинктивно, она ощущала, что контакт налажен, и ей этого хватило, чтобы почувствовать прилив уверенности и легкий азарт. Удивительно, как пьяный мозг упрощает задачу, которая трезвому человеку кажется неимоверно сложной. Свободной рукой она перекинула назад мешающие волосы, при этом немного прогнувшись и выпятив грудь.              — О, картины рисуешь? — Не найдя, чем еще впечатлить девушку, Гарри отхлебнул пиво. Его взгляд невольно упал вглубь Сансиной майки. — Ты у нас, типа, творческая девчонка, да?              — Ну есть немного. — Та зарделась, неожиданно для себя потупившись в пол. Отодвигаться от него тем не менее она не стала.              Гарри был слишком пьян, чтобы здраво оценить ситуацию и верно интерпретировать ее посылы. После этой последней фразы, сказанной слегка зажато, ему с грустью стало казаться, что девчонка просто пришла поболтать. Они стояли слишком близко, оба понемногу отхлебывая пива и смотря в разные стороны, как двое стеснительных подростков на школьной дискотеке. Чтобы как-то прояснить сложившуюся ситуацию, Гарри вдруг произнес:              — Знаешь, я вот не рисую, но зато у меня татуха есть. Сокол во всю спину. — Он резко повернул к ней голову. — Хочешь посмотреть?              Фраза, сказанная наобум, неожиданно точно попала в цель.              — Да! — Санса тоже повернула к нему голову, с энтузиазмом воскликнув. Но алкоголь медленно прекращал свое действие, поэтому, вдруг побоявшись показаться нетактичной, она тут же заговорила неторопливо, делая большие паузы между слов: — Да, я, конечно, посмотрю и могу даже оценить. Я же художник. — До этого момента ей казалось, что их разговор вот-вот сойдет на нет, так и не успев начаться, поэтому, совсем обнаглев от своей отчаянной решимости, она вдруг ляпнула: — Но ты же не хочешь перед всеми тут снимать рубашку? Пойдем в другое место, там и покажешь. — Она кинула на него беглый взгляд, не сумев задержать его надолго, так как пришлось бы здорово искривить шею вверх — нехилым парнем был этот Гарри, — и поспешила отвернуться. Негодуя от своей скоропалительности, она вновь отпила из стакана, ощущая на себе пристальный взгляд Гарри, стоящего под боком.              На этот раз он все понял.              — Пойдем, — просто сказал Гарри и, приобняв за плечи, потянул ее за собой. И Санса послушно пошла. — Да ты еще та фантазерка, как я погляжу.              Он отвел ее наверх к одной из комнат. Подергав ручку и удостоверившись, что дверь заперта, Гарри прислушался. Затем, немного погодя, он подошел вплотную к Сансе, взяв ее за плечи, и произнес:              — Жди здесь. Я мигом. К Эдду за ключом.              Санса кивнула. Словно в залог своих намерений, Гарри наклонился и поцеловал ее. Когда он ушел, она покрепче сжала стакан в руке, а потом еще раз отхлебнула, на этот раз выпив жгучей жидкости почти до дна.              Когда он вернулся, она стояла с пустым стаканом в руке, прислоненном ко лбу, и бездумно смотрела в пол. Гарри подошел к ней и вновь взял за плечи.              — Эй, все путем? — Он внимательно посмотрел на нее.              Он не хотел спрашивать о том, передумала ли она, потому как ему казалось, что девушка вполне могла поддаться сомнениям и спасовать. А он этого не хотел. Но Санса тут же развеяла его переживания по этому поводу:              — Да, конечно. Идем?              Он с облегчением улыбнулся и кивнул. Взяв ее за руку, он вошел внутрь темной комнаты, не включив свет.              В полумраке небольшого помещения трудно было что-либо различить. Свет ночных огней из окна смутно освещал предметы мебели, среди которых четко вырисовывалась большая двуспальная кровать по центру, пустующая прикроватная тумбочка неопределенного дизайна рядом, темный гардероб справа вдоль стены да такой же пустующий стол со стулом слева вдоль стены. Больше никакой мебели не было. В углу под окном валялись чьи-то рюкзаки и сумки, наверное, сейчас оставленные на хранение гостями дома. Потертое золотистое покрывало, прикрывающее не менее затертое постельное белье на кровати, и отсутствие личных вещей в комнате явно говорили о том, что дом частенько сдавался в аренду.              Санса прошла вглубь с острым ощущением дешевизны всей ситуации. Но Гарри уже закрыл изнутри дверь на ключ и подошел к Сансе вплотную, приобняв за талию. Он мягко развернул ее к себе для поцелуя, и она поддалась.              Далее все заволокло дымкой, и Сансу понесло.              Гарри умело орудовал руками. Он раздел ее. Она же податливо выгнулась навстречу. Он опустил ее на кровать, снимая свою рубашку. Она же услужливо раздвинула ноги, подпуская ближе. Он навис над ней, впиваясь поцелуем в шею. Она же обхватила его руками, от удовольствия прикрывая глаза.              Все завертелось так быстро. И в отличии от всех предыдущих случаев, выпавших на долю Сансы, Гарри довел ее до изнеможения. В прямом смысле. Они по несколько раз меняли позы, роли, углы и места на кровати, что Санса под конец не могла отдышаться. Ее глаза полезли на лоб, а рот не смог закрыться от смеси удивления и раболепного восхищения, еле справляясь с выбившимся дыханием. Гарри от ее удовлетворенного вида самодовольно пожал плечами, как бы говоря: «Ну, давно уже не новичок. А чего ты ожидала?».              Полностью вымотанные, они лежали на кровати, не особо разбирая, где чьи руки или ноги. К ним пару раз пытались вломиться какие-то люди, стучали в запертую дверь, орали, пытаясь забрать из богохульного плена свои вещи. Некоторые грубо ругались, требуя вести себя потише или грозясь выломать дверь. Гарри и Санса понимая комичность всей ситуации, не могли удержаться от приглушенного смешка. Но время уходило и им действительно надо было уходить.              С глубоким вздохом они начали одеваться, попутно подсвечивая телефоном пространство под ногами, чтобы найти свои разбросанные вещи. Покончив с одеванием, они торопливо открыли дверь, впуская трех дико недовольных студентов, и так достаточно прождавших за дверью, чтобы уже начать ругаться. Санса робко ушла в тень, надеясь, что ее не заметят. Но, как только вошедшие включили свет, она, будто осознав масштабы своего деяния, стремглав умчалась вон из комнаты, как ошпаренный солнцем вампир, забыв обо всем на свете и особенно о Гарри. Отчего-то она подумала, что так будет лучше для них обоих.              На следующее утро Санса проснулась в общежитии с жуткой ноющей болью во всем теле. На удивление, голова не болела, чего нельзя было сказать о пояснице или ее ногах. Внутренняя часть бедер наливалась свинцом всякий раз, как Санса задействовала их при подъеме по лестнице или со стула, а поясница и спина отзывались тянущей болью при наклонах — это было заслуженным наказанием за ее предательство, и Санса стойко приняла эту кару.              Но большей мукой стало осознание того, что она изменила Петиру.              Не наказала его за предательство, а именно изменила ему, предав в ответ. Санса не могла уяснить, зачем она сделала это. Она и не думала, что окажется такой противной, гадкой…              »…шлюхой. Боже мой. Он назовет меня шлюхой», — в панике думала она, мечась по комнате под тяжелый, похмельный взгляд Аши, которая все утро субботы не могла встать с постели и просила подругу сбегать за газированной водичкой.              Санса грызла ногти от волнения. Совесть уговаривала ее позвонить Петиру и лечь ему в ноги с повинной, а другая пакостная мыслишка велела успокоиться и на время взять тайм-аут. Он пока не звонил, видимо, опасаясь попасть в «турбулентную зону», как он шутливо отзывался о ее кратких периодах обиды и злобы на него, и это пока спасало Сансу от необходимости решать: лгать ему или излагать правду.              Образовавшуюся ситуацию усложнило еще обстоятельство, что Санса случайно встретила Гарри в коридоре главного корпуса, где, по иронии судьбы, они чуть ли не столкнулись на повороте. Оба, пробормотав извинения, неловко заулыбались.              — Привет, — произнесла Санса, смущаясь еще больше, но тем не менее поинтересовавшись: — Как дела?              — Нормально, — в том же духе ответил Гарри, тоже смущаясь. — А твои как?              — Тоже нормально. — Санса старалась придать своему тону обыденности и вдруг потрясла учебниками в руках. — Учусь потихоньку.              — Похвально. А я вот давно забил, — проговорил парень с ленивой улыбкой, слегка поморщившись, словно от назойливого солнца. — На третьем курсе «рекламы» уже не до этого. Чисто по фану прихожу за оценками, а мне выставляют автомат. Классика.              — Ну, мне до такого еще далеко. — Санса невольно заправила волосы за ушко и слегка улыбнулась. — Хорошее отношение с преподавателем сначала надо заслужить.              — Да ну, бред. — Гарри с видом матерого взяточника махнул рукой и доверительно проговорил: — Пару дорогих подарков, и у них при виде тебя улыбка будет растягиваться до ушей. Это я тебе точно говорю. Сам проверял.              Санса, немного поразмыслив над его словами, возразила:              — Но не все же преподаватели одинаковы. Мой, например, по «Средневековью» до сих пор ходит в старом костюме и всякий раз носит воду в одной и той же бутылке. Странный такой старичок. Все говорят, что он ничего не берет.              На это Гарри хитроумно на нее посмотрел, чем до боли напомнил Петира, когда тот всякий раз дразнил ее какой-нибудь заумной фразой:              — Просто они еще не нашли к нему лазейки. Каждый рано или поздно покупается. Можешь даже не сомневаться. — Он посмотрел на часы и с неохотой сказал: — Ну ладно, мне пора. — Он еще немного помялся на месте, будто не желая уходить, а затем несколько виновато спросил: — Слушай, тебя же Санса зовут, да? Извини, что спрашиваю. Ты не подумай ничего, я просто тогда в пятницу слегка был того — не в той кондиции. — Он растянулся в улыбке и изобразил головой движение вбок, одновременно дернув бровями и как бы намекая на состояние, в обиходе именуемое как «бухой в зюзю». Санса хмыкнула от такой бестактности. Ей было неприятно узнать, что он даже не уверен, как ее зовут.              Но ее недовольство он интерпретировал по-своему и со смущенной улыбкой поспешил оправдаться:              — Ты не подумай, что я настолько бухой был, что вообще ничего не помню. Нет. Я помню, что произошло, и достаточно многое. — Гарри многозначно понизил голос, при этом вложив в слово «многое» тот сокровенный смысл, который пытался донести до нее. — Просто уж лучше удостовериться и спросить девушку заранее, чем потом обидеть и случайно назвать Сашей, например. — Он выжидающе посмотрел на стоящую перед ним Сансу, надеясь, что та сменит свой гнев на милость, что она, немного погодя, и сделала, безотчетно расплываясь в улыбке.              — Ладно. Подкат засчитан. — Она не знала, почему вдруг решила сказать именно так, но ей определенно нравилось общение с этим самоуверенным пронырой, и от этого она немного расхрабрилась: — Но впредь будь внимательнее, Ар-ноль-д, — она специально произнесла по слогам чье-то вымышленное имя, при этом небрежно добавляя: — Или как там тебя?              Самодовольно улыбаясь своей дерзости, она озорно сверкнула глазами, намекая тому на его промах, а тот, осознав свою ошибку, тут же сокрушенно воскликнул:              — Так тебя не Сансой зовут!              Девушка не смогла удержаться от легкого смешка:              — Сансой вообще-то. Просто меня удивило, что ты был не совсем уверен в этом.              Тот виновато улыбнулся, при этом на его щеках вновь заиграли ямочки:              — Не часто меня вгоняют в краску такие симпатичные дамы. — Гарри решил замять свой прокол невинной лестью и вновь посмотрел на часы. — Ладно, я вынужден отчаливать, а то время поджимает. — Он махнул ей на прощание и поспешил в ту сторону, в которую шел, напоследок бросая: — Еще увидимся, Санса.              Та еще немного простояла в коридоре, еле скрывая радостную улыбку. Потом она все же отвернулась и пошла своей дорогой, придавая этому «еще увидимся, Санса» немножечко больше скрытого смысла, чем нужно.              И как сама предвидела, она окончательно попала в западню, когда Гарри вдруг решил ее все-таки найти и начать за ней ухаживать. Цветы и конфеты — слишком банально для современного мира, но для соскучившейся по романтике Сансы это было вершиной блаженства. Гарри пригласил ее в центр города на свидание, приехав на своем красном мустанге с откидным верхом. Они катались всю ночь, приехав только под утро, беспечно уставшие и полные юношеского романтизма. И к удовольствию Сансы, Гарри в разговоре с ней ставил цель не утопить ее в занудных разговорах, как это обычно делал Петир, а именно рассмешить.              Еще одним плюсом их общения оказалось то, что на первом месте для Гарри была все же романтика, а не пустой и бездумный секс (или он просто умело это скрывал, поэтому она верила). Санса вновь почувствовала себя той самой девочкой, которой давно не хватало нежности в отношениях. Она вновь почувствовала себя счастливой.              Но настал судьбоносный день, которого она так боялась, и прямиком из недр ее прошлого раздался звонок, на который она всем сердцем не хотела отвечать. Она сидела в своей комнате в общежитии и перечитывала лекции по «Средневековью», когда вдруг зазвонил телефон. Это был Петир.              Собравшись духом, Санса приняла звонок и ответила:              — Привет, — словно неродной, прозвучал ее голос.              — Привет, — отозвался до боли знакомый тенор, от звука которого у Сансы всегда срабатывал непроизвольный рефлекс: в животе покалывало, но не сказать, что неприятно. Однако сейчас она скорее чувствовала вину, как нашкодивший щенок перед взбучкой, поэтому неприятные ощущения возобладали. — Ну как ты, успокоилась?              — Да, Петир, успокоилась. — Она так и не решила, что говорить — правду или ложь. И как начать говорить что-либо, тоже не знала. — А ты как? Как на работе?              — Да все нормально. Эддард, как всегда, отправил меня разбираться с недобором в поставках через Дувр. Вылетаю завтра. Хочешь, заскочу к тебе на обратном пути? — В его голосе послышались теплые нотки.              — Было бы замечательно. — А вот ее голос почему-то сломался, сфальшивив где-то на высокой ноте. Она нервно затеребила край рукава и закинула ногу на ногу, дергано покачивая.              — Санса, — Петир тут же почуял неладное, — ты что, до сих пор обижаешься на меня?              — Нет-нет, Петир. Что ты? Нет. Просто… — Она начала паниковать, и ее организм мигом начал выдавать что-то странное — внезапно она почувствовала, как в горле встал ком, а потом глаза застлали слезы. — Просто… Я не знаю… Просто я…              И тишина. Санса порывисто отняла от уха трубку и вдруг навзрыд заревела, упав головой в скрещенные на коленях руки. В трубке послышался тревожный голос Петира, который обеспокоенно звал ее и просил объяснить в чем дело.              Сансе было больно, но она понимала, что за то, что она сделала, нужно было взять ответственность. Она не могла обманывать Петира — такой уж она была человек. Утирая тыльной стороной руки свои слезы и медленно поднося телефон к уху, она, протяжно всхлипывая, заговорила:              — Петир… Петир, мне так жаль. — И вновь зашлась в рыдании.              — Что ты сделала, Санса? — Его голос вмиг насторожился. Он с испугом припал к телефону, тяжело дыша. — Санса?              — Я тебе изменила, — быстро, как на духу, произнесла она и снова заплакала, мгновенно представляя, какую боль сейчас вызвали ее слова в душе Петира.              На том конце провода послышался шумный и долгий вздох:              — Я предполагал, что такое случится, — заговорил наконец Петир упавшим голосом, без тени возмущения или драматизма. Затем снова послышался вздох, поменьше. — Так и знал, что не вытерпишь. А я ведь хотел приехать к тебе. Хотел… Буквально через три дня приехал бы.              Повисла пауза.              — Санса, ты сделала это из-за Лизы?              — Угу, — подала та с надеждой голос, шмыгнув носом и сразу прекратив рыдать.              — Но я же тебе говорил, что это чисто формальный брак. Тут не может быть и речи о каких-то чувствах или любви. Ты понимаешь это?              Но Санса не отвечала. Теперь она стыдливо боялась сказать ему другую часть своего признания: это бы точно заклеймило Сансу в глазах Петира. Она подавила в себе вновь подступающую истерику и решилась. Чувствуя на душе неподъемный груз, она произнесла:              — Петир, но я полюбила его.              Ей казалось, что он тут же чертыхнется, взорвется, начнет кричать на нее, требуя назвать имя и грозясь найти и придушить подонка. Но он этого не сделал. И только лишь совсем уже глухим и далеким голосом спросил:              — Ты хочешь уйти от меня? Распрощаться таким образом?              — Что? — не совсем понимая, как он не понимает драматизм всей сложившейся ситуации, выдавила она.              — Ну, ты хочешь уйти на совсем? — начал он допытываться. — В смысле, мы с тобой не сможем больше видеться и общаться, как раньше?              — Да! — возмущенно и с надрывом ответила она.              — Но почему?              — В смысле, почему? Так я люблю его!              — Я это понял, — сквозь зубы проговорил он в трубку, затем недоуменно спросив: — Но что мешает нам видеться?              — Что?! — Совсем уже обомлела от возмущения Санса. — В смысле? Мы не сможем видеться при таком раскладе. Ты же меня вновь затащишь в постель!              — Ну и что? — искренне недоумевал Петир, затем опешил. — Так, погоди, для тебя это проблема?              — Да, и еще какая! Ты совсем свихнулся? Я не могу ему изменять. Я же его девушка!              — Кто бы говорил, — еле слышно усмехнулся Петир, но затем, опомнился. Внезапно он заговорил с легкими нотками нотаций в голосе: — Санса, выслушай меня. Это все нормально, понимаешь? — Он пытался объяснить ей, словно маленькому ребенку, что все происходящее естественно и что даже для такой непростой ситуации есть вполне себе разумное объяснение. Он продолжал: — Такое повсеместно случается. У меня, например, есть Лиза, хотя я совсем ее не люблю, ты же знаешь. — Он поспешно заверил Сансу в своих словах, затем продолжил: — А у тебя есть этот твой, как там его, парень. — Здесь он все же не удержался от злобы в голосе, выплюнув последнее слово, как незрелый фрукт. Затем он вновь более спокойно продолжил: — Ты можешь его любить, так же, как и меня. То есть, как бы вместе, но по раздельности. Ты слышишь? — Он ждал ответа. Но затем, внезапно осознав, что в ответ слышит только молчание, Петир испугался и поспешно заговорил полным какого-то скрытого отчаяния голосом: — Я не могу тебя потерять, Санса. Ты это понимаешь?              На том конце провода разворачивалась баталия. Санса не верила своим ушам. Петир откровенно предлагал ей такое, что казалось отвратительным Сансе по всей своей природе. Она с ужасом поняла, что просто не может на такое пойти. Тут же в ее голове всплыла одна идея, что давно уже соблазняла своей заманчивостью, но так и не могла претвориться в жизнь. Это был дерзкий план, который она с воодушевлением вынашивала все эти годы, теперь уже от безысходности принимаемый, как самый верный и правильный. Она вдруг решила, что больше не может находиться под влиянием такого человека. Она с радостью и с каким-то детским злорадством заявила себе, что больше не будет ему подчиняться.              Проглотив тягучий комок в горле и очнувшись наконец от раздумий, она заговорила, окончательно обретая уверенность в своем решении:              — Петир, — Ее голос зазвучал уверенно, словно проводил черту, — я не могу на это пойти. Ты предлагаешь мне настолько неприятные вещи — а это действительно неприятные вещи, которые аморальны даже в наше время — что я просто не могу на это согласиться. — Санса решила покончить с этим быстро, словно рывком сдирая ненавистный пластырь. Но все равно чувствуя укол вины и сожаления перед Петиром за это расставание, она невольно начала оправдываться: — Я не могу так поступать по отношению к другим. Это просто ужасно, так обманывать всех вокруг. Не знаю, как ты, но я предпочитаю жить в ладу со своей совестью. — И словно финальным аккордом завершая трагическую пьесу, она произнесла: — Я не такая, как ты, Петир.              Вновь повисла пауза, на этот раз оказавшаяся красноречивее всех слов, сказанных ранее. Санса наконец почувствовала облегчение — своим молчанием Петир все-таки признал поражение и отпустил ее. Оба, с легким головокружением от произошедшего, вдруг шумно и глубоко вздохнули, что тут же отдалось тихим и плотным свистом, резко потухшим в тишине телефонного эфира. Потом Петир произнес:              — Что ж… Полагаю, на этом все? — Слова отдавали холодом.              — Все. — Тем не менее она с облегчением выдохнула и даже заулыбалась. — Удачи тебе, Петир.              — И тебе, — только лишь проговорил он и затем сбросил звонок.