Я, 3:17 p.m. Спасибо, Уоррен. Все в порядке.
Ответ приходит мгновенно, и Макс снова это чувствует – вина. Можешь ли ты назвать этого человека другом, Макс, если «дружба – дорога с двусторонним движением»? Уоррен, 3:17 p.m. Макс, вот так ото всех закрываться – последнее дело Давай сходим куда-нибудь Тебе нужно отвлечься Макс, кажется, медлит всего пару секунд, но приходит четвертое сообщение. Уоррен, 3:18 p.m. Макс, пожалуйстаЯ, 3:19 p.m. Прости, я правда не думаю, что у меня получится.
Ей кажется, что она просто не может никого видеть. Те, кто был хоть сколько-то в курсе ситуации, смотрели на нее с притворной жалостью и непритворным любопытством – кто же не любит наблюдать за чужими страданиями? - и ей кажется, что она не может больше ловить на себе эти взгляды. После всего, что произошло, могла ли Макс Колфилд доверять кому-то? Она выключает звук на телефоне, ложится на кровать и закрывает глаза. Уоррен? Да. Безусловно, Уоррен за (не)прошедшую неделю доказал не раз и не два, что Макс может доверять ему. «Давай, Макс, я разберусь с этим!» - кричит он в ее воспоминании, лежа, блин, на земле и закрывая от ударов лицо руками, пока Макс и Хлоя уезжают на стареньком пикапе. «Неужели мы втроем не справились бы с Нейтаном?» - думает Макс. Вот Уоррен присылает ей «инструкцию», как сделать бомбу, не задавая вопросов. Вот, избивая Прескотта, кричит: «Тебе нравится причинять боль другим людям, да?! Макс? Кейт? Мне?» Вот между ними происходит тот самый разговор, когда Макс рассказывает обо всем – и он верит, «конечно, Макс, я тебе верю». Конечно. Уоррен из той временной линии никогда не узнает, правда, что она тогда поцеловала его, а потом отмотала время назад и ограничилась простыми объятиями, думая тогда еще, что ситуация не безвыходная, и они видятся не в последний раз. Так или иначе, Уоррен был частью того, что Макс, стоя перед главным выбором в своей жизни, поступила – как она сама себя убеждает – правильно. Правда, перед этим она один за другим совершала глупые поступки пять дней подряд, но это уже не важно. Ничего, в сущности, уже не было для нее важно. Макс хотела – и знала, что может – доверять Уоррену. Она знала, что он выслушает и, как она уже убедилась, поверит. Проблема была в другом. Она просто не могла смотреть ему в глаза. Все эти жутко и неестественно длинные пять дней своей жизни она по сути лишь пользовалась им, а взамен он не получил ничего, хоть сам и не знал об этом. Кейт? Кейт сейчас, хоть ей и пришлось столкнуться со сложностями из-за того вирусного ролика, все-таки справлялась сама. Макс на днях приносила ей в комнату «Октябрьскую страну» и не могла не отметить то, что в прошлый раз, когда она здесь была, обстановка была намного более мрачная и гнетущая. Так хотя бы никаких занавешенных зеркал и кучи мокрых салфеток в ведре, уже неплохо. Кроме того, Виктория и ее подданные из-за ситуации с Нейтаном были слишком заняты, чтобы травить Кейт, и ей досталось намного меньше внимания, чем могло бы. Так, Макс все еще не чувствовала, что сблизилась с Кейт достаточно, чтобы доверять ей то, во что попросту сложно поверить. А больше у нее никого и не было. Никого больше. Макс не вспомнит, сколько она проводит времени в бессмысленных размышлениях «как» и «зачем». В какой-то момент она забывается беспокойным сном. Ей снится, как Хлоя умирает. Снова и снова. Внезапно все затихает, а время в ее сне останавливается, и Макс оказывается в темноте. Она делает несколько шагов вперед, пока не видит впереди что-то. Макс идет ближе, стараясь разглядеть. Это Хлоя. Она целится из пистолета Дэвида в пустые бутылки из-под пива. - Попробуй вон туда, - слышит Макс собственный голос откуда-то справа. - Без проблем, - бодро отвечает Хлоя и целится в бампер старой машины. Пуля рикошетит ей прямо в живот. - Макс! Я выстрелила в себя! Макс! Сделай что-нибудь! Хлоя замирает с руками на животе и выражением ужаса на симпатичном личике, и Макс идет дальше. - Макс, я застряла! Макс! Поезд! Он приближается! И дальше. - Пожалуйста, Макс. Я не хочу больше быть обузой для моих родителей. И дальше. - Хлоя, осторожно! - Что за хрень?! – выстрел. Пока не оказывается в уборной Блэквелла. - Убери эту штуку от меня, чертов псих! Выстрел. Макс просыпается и жадно хватает ртом воздух. Ей требуется совсем немного времени, чтобы принять мысль: «Это просто кошмар, этого не было на самом деле». Макс понимает, что снова плакала во сне и вытирает еще не высохшую слезинку с правой щеки. Она глубоко дышит и оглядывается по сторонам. Уже вечер – она спала около двух часов, на улице смеркается, и в комнате достаточно темно. Макс потягивается – она уснула в одежде и неудобной для сна позе, поэтому у нее неприятно ноют спина и шея – следствие, как ни иронично, частой работы сидя за столом в одном и том же положении. Берет телефон в руки – пять сообщений от Уоррена, одно от Кейт, одно от мамы. Она вытирает еще одну слезинку тыльной стороной ладони и встает с кровати. Бормочет: «Я больше не могу здесь находиться», и выходит в коридор. Там пусто, за исключением Тейлор, стоящей возле стенда с объявлениями. Макс проходит мимо, мысленно прикидывая, должна ли она с ней здороваться, и решает, что это лишним не будет. - Привет, Тейлор, - тише, чем ожидала. – Как дела? Тейлор оборачивается и заметно теряется, не зная, как реагировать. Макс не дает ей времени начать язвить и говорит снова: - Надеюсь, твоей маме лучше. Бедняжка Тейлор теряется еще больше, нервно проводит рукой по волосам и натягивает на лицо вежливо-осторожную улыбку. - Да, ей лучше, - ее взгляд скользит по коридору за спиной Макс. – Спасибо, что спросила, кстати, - и, видя, что Макс собирается уходить, добавляет: - Знаешь, мне жаль. Правда жаль. Макс кивает и уходит. Только оказавшись на свежем воздухе, она понимает, что у нее болит голова. Она хмурится и в нерешительности останавливается на крыльце, не зная, куда теперь идти. Аркадия Бэй – маленький город, который при желании можно обойти пешком. И если Хлоя – Макс никак не может перестать думать о ней – видела его лишь с плохой стороны, то Макс не могла не замечать какую-то противоестественную уютность, которая исходила здесь буквально от каждого дерева. Да, они вместе мечтали убраться оттуда поскорее, представляли свое будущее в большом городе с кучей неона и цвета, где нет времени, чтобы грустить; Макс, в общем-то, даже удалось это сделать – не ей самой правда, а ее родителям, - но она, опять-таки, не много об этом размышляла в то время. Четырнадцатилетняя Макс, уезжая из Аркадии Бэй, рисуя пальцем на запотевшем окне машины, думала. С бесцветным выражением лица девочка думала, что вот так вот мгновенно все то, о чем они с Хлоей мечтали, осталось лишь воспоминанием. «В самом деле, - размышляла серьезная как никогда Макс Колфилд, - это же просто воображение. Мы бы не смогли жить так, как представляли себе. Мы же даже не продумали все это как следует. Кем бы мы стали работать? Где бы жили?» А еще Макс тогда, твердо уверившись в собственной правоте, была более чем уверена, что Хлоя пришла к такому же выводу. Но, в общем-то, вот Макс и снова здесь – ходит по знакомым улочкам, окруженная знакомыми пейзажами. Все как прежде. Только Хлои нет. Она так и не уехала из Аркадии Бэй и никогда уже не уедет. Только спустя минут двадцать ходьбы Макс понимает, что идет не просто так, а в определенном направлении, вверх. Маяк становится ближе. Она поднимается по покатому склону, выходит, наконец, на открытое, залитое солнцем пространство, и останавливается. Девушка сидит на скамейке. Спиной к Макс, но Макс ее уже узнала. Виктория, очевидно, чувствует присутствие Макс и оборачивается. На ее лице отражается сразу несколько эмоций, вызванных тем, что ее застали врасплох – недоумение, раздражение и усталость сменяют друг друга в считанные секунды. В конце концов, она просто прищуривается и, неопределенно взмахнув рукой, недовольно произносит: «Да вы, черт возьми, издеваетесь». Макс хмурится. - Я не хочу ругаться с тобой, Виктория, - говорит она, - я не думала, что здесь кто-то есть. Виктория затягивается тонкой сигаретой, которую Макс до этого не заметила, и отмахивается. Напускная враждебность исчезает, и Чейз просто отворачивается. Какое-то время они обе молчат. - Садись. Так и будешь там стоять? – ворчит Виктория, но злобы в ее голосе нет. Макс слушается и садится на комфортном от нее расстоянии. Здесь чувствуется запах сигарет, сладковато-горький, наверное, она курит какие-нибудь дорогущие сигареты с кнопкой, хотя Макс не уверена наверняка. Почему она вообще об этом думает? - Дело не в этом, - вдруг говорит Виктория, и Макс, пару раз моргнув, теряясь, переспрашивает: - Что? - Ну, - Виктория тоже заметно нервничает, это видно, наверное, за километр, - дело не в тебе. Я просто хотела побыть одна, - ее голос внезапно становится хриплым, она прокашливается. – Ну, знаешь. Подумать обо всем. Макс пытается смотреть на нее боковым зрением – выходит не очень. Виктория сидит, устало опустив плечи и склонив голову чуть набок, а ее тонкие пальцы, сжимающие сигарету, слегка подрагивают. - Да, - тянет Макс, - я понимаю. - Конечно, - рассеянно кивает та, - ты, может, и понимаешь. В этот раз Макс не успевает остановить себя, прежде чем поворачивается и удивленно смотрит на Викторию, чтобы убедиться, что это не очередная издевка. Виктория ловит этот взгляд и будто спохватывается. - Что? – она неловко отводит взгляд. – Ты же… ты же тоже… Закатное солнце касается горизонта. Макс вдыхает еще теплый воздух, но свежесть вечера уже чувствуется, и она невольно обнимает себя. - Потеряла. Ей требуется пара секунд, чтобы собрать вместе фразу: «Ты же тоже потеряла». Потеряла? Ах да. Виктория же потеряла Нейтана. Они были друзьями. Были ведь? Макс пытается вспомнить, какие из ее воспоминаний действительно имели место в этой вселенной, и чувствует себя донельзя глупо. - М…мне жаль, - произносит она наконец и кусает щеку изнутри. Она вспоминает, что Виктория довольно часто разговаривала с Прескоттом во время перерыва. Бывало, что они вместе сидели на газоне перед академией, обсуждая что-то или рассматривая фотографии, но больше ничего. Мелькает какая-то нехорошая и злобная мысль: «Он-то хотя бы жив». Виктория пожимает плечами. - Зря. У тебя нет никакой объективной причины мне сочувствовать. Макс молчит, потому что понимает, что та, в сущности, права. Во всяком случае, ее отношения с Викторией можно было назвать одним словом – неприязнь. Виктория не давала ей проходу с самого начала учебного года, когда в первый же день «случайно» пролила на нее свой латте. «Ой, - очаровательно удивилась тогда она, глядя, как коричневое пятно расплывается по футболке (новой, между прочим!) Макс, - какая жалость. Ну, ничего. Наверное, на том рынке, где ты купила эту тряпку, найдется еще парочка таких же». Макс тогда, как и сейчас, промолчала, скрипнув зубами, что буквально давало Виктории карт-бланш на ее травлю. Однако, эффект произошел, как водится, обратный – Ви быстро надоело задирать непоколебимую Макс, и она переключилась на жертву попроще – Кейт Марш, которая поначалу бросалась в слезы от любой колкой фразы, что приводило Викторию в восторг. У Макс сложилось, как следствие, устойчивое и однозначное мнение о Виктории Чейз. Она не более, чем богатая стерва, квин би, которая на своем пути не остановится ни перед чем, а в свободное от обдумывания злобных планов время от скуки задирает тех, кто еще более, чем она, в себе не уверен. Вот и все, ничего сложного. - Пожалуй, - неожиданно спокойно для себя соглашается Макс, - но ты, - она тратит пару секунд, формулируя свою мысль, - как ни стараешься доказать обратное, все же человек. Виктория смотрит на нее, широко раскрыв глаза. Она, наверное, сама не отдает себе отчета, как забавно в этот момент выглядит. - И у меня объективно нет причины не сочувствовать человеку, который потерял друга. Виктория тушит сигарету о край скамейки и откидывается на спинку, прикрывая глаза. - Друга, да… - вздыхает она. – Проблема в том, что… проблема даже не в том, что Нейтан сел в тюрьму, Макс, - ее голос начинает дрожать. – Проблема в том, что он там не выживет. - Ты имеешь в виду… - Он убьет себя, - Виктория качает головой. – Я это знаю. Он не выдержит. Когда его забирали, для меня это было все равно, что похоронить его. Макс вспоминает таблетки в комнате Нейтана, вспоминает его вспышки гнева, вспоминает: «Не анализируй меня, для этого у меня есть психиатр!», и запоздало приходит осознание: - Он болен, - шепчет она, ощущая внезапно что-то тяжелое и горькое где-то под ребрами, горло больно сдавливает. Виктория кивает. - Да. Они сидят так какое-то время – солнце почти полностью тонет в воде, становится темно. - Тебя подвезти? – спрашивает Виктория, поднимаясь и одергивая юбку. – Темно становится. - Было бы здорово, - соглашается Макс, думая, что отказываться глупо – сбежать из общаги она захотела, а возвращение не продумала. Они спускаются по склону – Виктория впереди, Макс чуть поодаль – и садятся в машину Виктории. Она негромко включает музыку, и они вместе едут по вечерней Аркадии. «А я-то думала, моя жизнь уже не может стать более безумной», - мелькает мысль, и Макс чуть улыбается. Макс замечает, что они почти приехали, и задает вопрос прежде, чем успевает его обдумать: - Мне выйти? Виктория хмурится. - Можешь, конечно, сейчас, только двери разблокирую, - хмыкает она, - или, может, ты подождешь, пока доедем? - Я просто подумала… …что тебе не захочется, чтобы меня видели рядом с тобой, хочет сказать Макс, но не говорит. Виктория, видимо, угадывает эту мысль и цокает язычком: - Ой, да ладно, Макс, - она машет рукой, - плевать. Впрочем, добравшись до кампуса, они все равно идут через него на расстоянии друг от друга, избегая лишней неловкости. Во дворе общежития, к счастью, никого нет (Макс опасалась, что ее будет подкарауливать Уоррен), кроме Брук с ее квадрокоптером. Брук бросает на Макс короткий взгляд, но потом делает вид, что не замечает ее, и Макс решает, что необходимости здороваться нет. Она и Виктория проходят по коридору общежития и останавливаются каждая у своей двери; пока Макс ищет в сумке ключ, Виктория уже отпирает дверь к себе. - Это не делает нас друзьями или что-то вроде того, - будничным тоном произносит она, уже почти заперев дверь. – Надеюсь, ты это понимаешь. Макс чувствует неприятный укол обиды и, не оборачиваясь, торопится с ответом: - Ну разумеется. За ее спиной захлопывается дверь.