***
Миссис Оливер сидела в своём инвалидном кресле и внимательно рассматривала экран телефона через круглые линзы своих очков. Несмотря на то, что в её кабинете было довольно тепло, на библиотекаре был надет коричневый свитер крупной вязки и широкие шерстяные брюки. На столе в кружке дымился напиток, издающий приятный кофейный аромат. Когда мы вежливо постучались, чтобы войти, она как раз пила кофе и делала записи в картотеке рабочего ноутбука, но стоило ей взглянуть на изображение, сделанное красным мелом на моей двери, как она моментально позабыла обо всём на свете. Миссис Оливер даже не ответила на звонок своего телефона, и его трель нетерпеливо разносилась по всему пространству кабинета, отражаясь от бесчисленных стеллажей, заставленных книгами. — Да уж, — пробормотала библиотекарь с улыбкой, отдавая мне телефон. — Не часто можно встретить подобное графическое упоминание о Лилит. — Лилит? — переспросила я. — То, что вы мне принесли — это графическое изображение Чёрной Луны, принятой в астрологии или Лилит. — А кто это? Миссис Оливер удивлённо посмотрела на меня. — Так ты никогда не слышала о Лилит, Нами, деточка? Я смущённо пожала плечами и опустила глаза. — Нет, никогда… Это тоже из Библии? — В Библии ты больше ничего о ней не найдёшь, а вот в древних христианских апокрифах, не вошедших в каноническое издание Ветхого и Нового Завета, а также древнееврейской мифологии, в том числе и «Книге Зоар» у неё есть своё место. Лилит была первой женой Адама. — У Адама была ещё одна жена? — удивилась я. — Да, — кивнула Миссис Оливер. — До Евы. В приданиях рассказывается, что вначале Адам взял себе в жёны женщину фривольную, коварную искусительницу, которая была умелой в играх плоти и считала себя равной Адаму, поскольку являлась точно таким же творением Бога Иеговы. Лилит отказалась подчиняться мужчине и ложиться под него. И тогда произнеся имя бога, она поднялась в воздух и улетела устраивать оргии с демонами. Придания и мифы повествуют о ней как о дьявольской сущности, являющейся ночью неженатым молодым мужчинам, и соблазняющей их. Ей приписывают всевозможные злодеяния, в том числе препятствие к зачатию у женщин или нанесении вреда новорождённым детям. В народном воображении она предстаёт в виде прекрасной девушки с чёрными волосами, от которой теряют голову все мужчины, с которыми она вступает в контакт, поскольку порождает в них неведомое сексуальное влечение, потому что её запах и тело кажутся поистине прекрасными. — А эта Лилит забавная штучка, — усмехнулся Брант, задумчиво посматривая на меня. — Вы правы мистер Сайто, — кивнула библиотекарь. — Однако, с точки зрения церкви, Лилит отвратительна, потому что воплощает в себе ненасытное существо, которое не в силах контролировать ни один мужчина. Наоборот Лилит способна поработить и сделать из мужчины послушную игрушку, умело дёргая за ниточки сексуального влечения. Если же мы посмотрим на Лилит с точки зрения современной морали западной культуры, то она может предстать перед нами просто первой эмансипированной женщиной, которая открыто высказала о своих предпочтениях. Все эти представления о Лилит как о демоне — являются результатом расцвета патриархата, подводившего теоретическую базу под предубеждённое отношение мужчины к женщине. Примером тому служат высказывания Святого Августина. Он выступил с заявлением, что у женщины не может быть души. В шестом веке н.э. эта теория стала предметом дискуссии на церковном съезде в Маконе, а затем и официальной доктриной церкви. Святой Томас Аквинский писал: «Природа сама поставила женщин в зависимое от мужчин положение, не-рабынями их могут сделать только обстоятельства — женщина зависит от мужчины, потому что она слаба как умом, так и телом». — Значит, с феминизмом начали бороться уже так рано?! — рассмеялся Брант. — Это не предмет для шуток, мистер Сайто, — строго заметила миссис Оливер, — поскольку подобные ценности приняли со временем извращённо-параноидальные формы, поставив половину населения Европы в подчинённое положение, породив одну из страшнейших индустрий в истории — Святую Инквизицию. Не нужно говорить, сколько людей было замучено и убито во время существования этого института. В 1484 г. папа Иннокентий VII объявил ведьмовство ересью и дал указание двум доминиканским монахам — Генриху Кремеру и Якову Шпренгеру разработать особое пособие для охотников за ведьмами. Целых двести пятьдесят лет эта книга под названием «Молот Ведьм» использовалась для того чтобы выявлять и уничтожать женщин-целительниц, женщин-духовных лидеров или просто красивых от природы женщин, настроить одних людей против других, чтобы упрочить в политическом и экономическом смысле группы, которые поддерживали саму Церковь. Кремер и Шпренгер открыто заявляли, что «женщина лжива по самой своей природе… Она — хитрый и тайный враг». Свою войну против этого врага инквизиторы вели настолько эффективно, что среди населения некоторых европейских городов и населённых пунктов, женщин можно было пересчитать по пальцам. Создатели «Молота Ведьм» описывали женщин с рогами, хвостами и копытами, то есть полностью стилизовали образ дьявола и грешницы, соблазняющей мужчину… Такой образ воплощён не только в Лилит, но и в самой Еве… — Я конечно не знаток истории, а уж тем более Библии, как вы миссис Оливер… — усмехнулся Брант. — Но насколько я помню, Ева действительно соблазнила Адама яблоком с дерева Познания. — Всё это так, мистер Сайто, — кивнула библиотекарь. — Но речь в этих мифах шла совсем о другом, нежели о женщине-грешнице. Сами образы Лилит и Евы представляют собой дуальность женской природы, какой её видели, например древние египтяне, воплощая её в богине Баст, женщине с головой кошки и Сехмет, женщине с головой львицы. Когда того требовали обстоятельства богиня любви Хатхор или по иным мифам богиня домашнего очага Баст превращалась в Сехмет, богиню войны, и уничтожала всё на своём пути. Многогранность женской натуры подчёркивали древние греки в многообразии богинь женской половины пантеона. А что касается образа первородного греха, каким его считает церковь, то прошу вас посмотреть сюда… С этими словами миссис Оливер подошла к двум большим картинам маслом, висевших на стене её кабинета. На одной был изображён юноша в нерешительной позе. По правую сторону от него стояла девушка с распущенными роскошными белокурыми волосами, одетая в скромную белую тунику. А по левую — полуобнажённая девушка с короткими тёмными волосами. Над головой юноши парил Амур, готовый пустить стрелу, которая должна поразить одну из женщин, но какую сказать нельзя. Другая картина была изображением знаменитой библейской сцены — Евы предлагающей Адаму яблоко с дерева, которое обвивал кольцами змий-искуситель. Адам стоял в раздумье перед дорогой и деревом, а над ним витал на облаке ангел с венком на голове со сложенными руками. — Вот эти картины очень точно отражают вопрос искушения, иногда встающий перед человеком, — начала свой рассказ миссис Оливер, обводя нас с Брантом своими круглыми из-за очков глазами-плошками. — В данном случае Ева символизирует интуицию, а Адам разум. Ангел наверху означает, что воля Бога — не вмешиваться в решение Адама. Божественное умывает руки и всю ответственность за сделанный выбор несёт сам человек. Как ему в этом случае поступать — интуитивно или руководствуясь разумом — решать ему. Так и со второй картиной — не важно, какую женщину выберет юноша, важно чтобы его душа не уподобилась тьме. А ответственность за это лежит на самом юноше, а не на женщинах, и уж тем более на Еве или дьяволе. Суть мифа об Адаме и Еве — это вопрос выбора и способности нести за него ответственность, а не перекладывать её на богов или объекты, которые вызывают противоречивые чувства. Однако подобную тонкую философскую идею мало кто понимает, поэтому восприятие многих людей делит мир на чёрное и белое, не задумываясь, что наш мир — это квинтэссенция разнообразия форм и оттенков, имеющих равное право на существование. Все каноны, догмы и правила придумали сами люди, и сон их разума всегда рождает чудовищ вокруг, раздавая ярлыки, бросая камни в тех, кто не соответствует, ловко манипулируя своими жертвами, чтобы возвысить своё эго. Церковь, боявшаяся женщин и секса, не могла согласиться с мыслью о том, что женская сексуальность может быть священна. Духовность, включавшая в себя «грешные плотские удовольствия» была серьёзной угрозой для священников и монахов, давших обед безбрачия и пытавшихся подавить свои сладострастные мысли. Некоторые из них предавались откровенному разврату, а другие предпочитали уничтожать объект своего вожделения, применяя нечеловеческие садистские пытки. Своим жертвам они отрезали груди, выкалывали глаза, выворачивали суставы, ломали ключицы, загоняли раскалённые иглы под ногти, поджигали факелами, насиловали с помощью острых инструментов, придавливали тяжёлыми камнями. Один из инквизиторов Николае Реми был поражён тем фактом, что многие «ведьмы» «определённо хотели умереть» во время этих зверских пыток. Трудно поверить в то, что он не понимал почему.***
— Ну и что ты думаешь? — спросила я Бранта, когда мы вышли из библиотеки, не забыв поблагодарить миссис Оливер, за столь содержательную беседу. — Я думаю, что у меня уже мозги закипают, — ответил Брант, зевая. — Ну, а если серьёзно, то, скорее всего, кто-то увидел в тебе Лилит и оставил послание на твоей двери, как предостережение или этот рисунок вообще может не нести никакого смысла и его оставили в качестве шутки. — Предостережение? — удивилась я. — Но какое может следовать предостережение из астрологического значка, обозначающего Лилит? — Как какое? Если во всеобщем понимании Лилит — демон, значит с ним нужно бороться, — пожал плечами Брант. — Вот уж ерунда! — воскликнула я. — Я-то уж никак не подхожу на роль коварной искусительницы, делающей из мужчин рабов. Ты посмотри на меня. Кому такое в голову вообще придёт? — Ты явно недооцениваешь себя, Кисуля, — ответил Брант и его голос стал неожиданно серьёзным. — К тому же ТЕБЯ выбрал сам Тэо Ли, самый желанный объект нашего колледжа, а одно это может внушать зависть и ревность. Я густо покраснела, и моё сердце забилось чаще. — Думаешь, кто-то мог узнать об этом? — Господи! Святая простота! — закатил глаза рыжий. — Естественно кто-нибудь что-нибудь обязательно заметил, особенно, как в твою комнату шли рабочие и горничные. Хоть Тэо и принял все меры предосторожности, но предусмотреть ВСЁ никогда не получится, поэтому на твоей двери и красуется знак Лилит. — И что же мне теперь делать, Брант? — устало спросила я, вспоминая угрозу Директора Ли. — Жить дальше, что же ещё, — пожал плечами мой друг. — Угрозы пускают в ход тогда, когда нет возможности действовать. Врагов обычно уничтожают без промедления и вежливого стука в дверь. — А если это предупреждение, как было с девочками и Уаджетом на их дверях? — Даже если и предупреждение, ответь честно: сможешь ли ты в этом случае тут же поставить крест на Тэо? — спросил Брант, испытующе глядя на меня. — Нет, ни за что! — воскликнула я, не задумываясь. — Вот и ответ на твой вопрос, — ответил рыжий, и как мне показалась, в его зелёных глазах проскользнула грусть. — Думаешь, это не последняя угроза? — спросила я задумчиво, когда мы остановились у моей комнаты. — «Дорогу истинной любви мостят из плоти и крови. И если кто по ней пошёл, то должен приподнять подол», — продекламировал Брант. — Откуда это? — Это сказал Хафиз Ширази, средневековый персидский поэт, который был величайшим знатоком человеческого сердца, — ответил рыжий. — Но, если тебе станет спокойней, я попрошу Энни сделать срочный анализ мела, которым нарисовали значок Лилит на твоей двери. С этими словами Брант достал из кармана джинсов носовой платок и вытер им поверхность двери. — Вот так. Теперь как будто ничего и не было и ты можешь наслаждаться своей обновлённой комнатой, потому что это будет преступление, если усилия стольких людей пропадут зазря, — улыбнулся Брант. Я посмотрела на своего друга, и моё сердце застучало быстрее. Он снова спас меня… Вытащил из бездны отчаянья и страха. В порыве нахлынувшей на меня словно цунами благодарности, переполняющей моё сердце, я кинулась на шею Бранту, прижалась к нему и чмокнула в щёку. Однако его реакция оказалась неожиданной. Молодой человек резко побледнел, вздрогнул, словно его ударило током и, закрыв глаза, бессильно прислонился к стене, увлекая меня за собой, сползая на пол. — Брант, что с тобой? — испугалась я, глядя в расширившиеся от ужаса зелёные глаза своего друга. Я провела ладонью по его белому лицу, и он глухо застонал, как будто моё прикосновение вызывало у него боль. — У-уходи… — хрипло пробормотал Брант, пытаясь увернуться от моих рук. — Ну, же… Отойди от меня… — Ты в своём уме? — гневно воскликнула я. — Тебе явно плохо и я никуда не уйду, пока ты в таком состоянии! Вопреки его воле я наклонилась ближе, пытаясь расстегнуть верхние пуговицы его узкой рубашки, чтобы облегчить дыхание. — Ты… Ты чего? — выдохнул рыжий, дрогнувшим голосом и его глаза потрясённо расширились, лицо покрылось красными пятнами, а дыхание участилось. — Тебе лучше? — спросила я, наклоняясь ещё ближе к нему. Он жадно сглотнул слюну, не сводя с меня лихорадочного взгляда. И тут произошло то, чего я никак не ожидала — дрожащими руками Брант обхватил моё лицо и резко приблизил к своему. Сердце пропустило удар. Он закрыл глаза, и когда до соприкосновения наших губ оставалось всего пара миллиметров, остановился и с силой втянул носом воздух. Этот глоток подействовал на него отрезвляюще. Брант выпустил меня из рук, мягко оттолкнул, дрожащими пальцами застегнул пуговицы на рубашке, и прежде чем я успела что-то сказать, резко подскочил на ноги и бросился бежать по коридору в сторону главной лестницы. Ничего не понимающая на негнущихся ногах я вошла в комнату, закрыла за собой дверь, а потом бессильно упала на кровать. Господи! ЧТО ЭТО ТОЛЬКО ЧТО БЫЛО?! Брант едва не поцеловал меня! БРАНТ! МОЙ ДРУГ! А я? А я ведь чуть не позволила ему это сделать! Да что же это происходит такое?! На душе было горько, в мыслях и чувствах творился полный разброд. Тяжело вздохнув, я развернулась и уткнулась носом в подушку, вдыхая лёгкий аромат лаванды исходящий от нового постельного белья. Уставшая и измученная от калейдоскопа произошедших событий я провалилась во тьму, словно в жидкую субстанцию.***
Погреб, в котором я сидела, был мрачным, и тускло освещён всего одной единственной чёрной свечой, пламя которой подрагивало от сквозняка. Тут было жутко и сыро, но только здесь в этом месте можно было совершить то, что я задумала. Пыль и пепел… Прах мертвеца… Тёмно-серый, грязно серый… Серый в сером… Почти чёрный… Бормотание, тихое, почти еле слышное… Совсем тихое… Звуки напоминающие шипение змеи. Тонкая струйка порошка сыпется на две восковые фигурки, одетые в мужскую и женскую одежду. — Отойди… Отпусти… Уйди в пустоту… Не вернись… Во тьме растворись… Пламя чёрной свечи танцевало и вибрировало от слов, просачивающихся сквозь карминовые губы ведуньи. — Отойди… отпусти… Карминовые губы шептали заклинания на непонятном гортанном языке. Белые, словно мел руки проткнули фигурки длинными раскалёнными над пламенем свечи иголками. — Отойди… Отпусти… Растворись во тьме… Отпусти… Чёрный дым испускали едкие благовония, а на стене вырисовывалась тень ведьмы, словно призрака смерти. — Отпусти-и-и… Чёрная свеча затрещала, и пламя резко вспыхнуло, поднимаясь на десять сантиметров в высоту. Огонь отразился в помертвевших васильковых глазах. Карминовые губы посерели, словно у мертвеца… Белые холодные пальцы двигались быстро, сплетая чёрное заклинание. — Ничего не получается, — бесцветно прошептал голос моей подруги Адель. — Ни-че-го… Мина, это невозможно сделать… — Попытайся ещё раз, — упрямо сказала я, всё ещё не веря в горькое поражение. — Я не могу, — дрогнувшим голосом ответила Адель. — Я и так буду наказана за то, что попыталась совершить обряд чёрной магии на разлуку людей, предназначенных друг другу… Я влезла туда, куда не следует, и в одной из жизней заплачу за это муками и слезами от несчастной любви… Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Она была права… Тысячу раз права… За такую магию мы платим тройную цену и всегда слезами и всегда болью… — Тогда мы все обречены… — проговорила я. — Тамплиеры разгромлены, папу арестовали… Костры инквизиции горят каждый день… Смерть приближается… — Может Теодор одумается и поможет нам? — Где уж там, — криво усмехнулась я. — Он видел, как мы колдовали и, несмотря на любовь и страсть, что связывали нас, все это не пересилит религиозный страх… — Но Великий Магистр верил, что он сможет понять… — возразила Адель. — Значит, Великим Магистрам тоже свойственно ошибаться, — печально ответила я. — Возможно, всё бы было нормально, если бы Теодор не подсмотрел, как мы применяем магию и славим Бафомета… — Но ведь можно объяснить… — Пойми, он священник, к тому же инквизитор, и каким бы образованным не был, ТАКОГО он никогда не примет и не поймёт… Не зря его Орден Доминиканцев называют «Псы Господни». К тому же главная задача всех инквизиторов — охотиться и уничтожать таких как мы… Я видела его глаза полные ужаса и ненависти. Теодор назвал меня бесовским отродьем и шлюхой Дьявола, которая соблазнила и подвергла его бессмертную душу опасности вечного проклятья вероотступника. Ничего уже нельзя сделать… Теодор донёс на нас в Рим, а я ведь до последнего верила, что он не станет… Когда сюда придут королевские солдаты — это всего лишь вопрос времени… — Ну и пусть приходят! — бросила с вызовом Адель, упрямо тряхнув своими золотыми волосами. — Превратим их армии в лягушек. — Ты не хуже меня знаешь, что мы не можем применять магию против людей… Перед арестом отец наказал беречь Книгу и наш секрет… И мы должны это сделать, даже если Теодор станет причиной моей смерти… Рина никогда не ошибается в предсказаниях. — Тебе не кажется, что дочка Цуи хоть и сильный медиум, всё же может допускать ошибки? Ведь если вы с Теодором две половинки одного целого, как один сможет жить без другого? Будущее — это набор вероятностей и оно может меняться, несмотря на самый плохой и очевидный прогноз, — скептически сказала Адель. — Рина никогда не ошибается… — вздохнула я, поднимаясь со стула. — Я это знала, когда увидела Теодора… У меня был шанс повернуть всё вспять, но огромный ком событий, который пришёл в движение невозможно затормозить. Бездна бездну призывает… Есть вещи, которые нельзя делать… Но я это сделала… Шагнула в бездну… Пришла к нему… Мы вышли из подземелья замка, и на главной лестнице служанка сообщила, что в гостиной меня ожидал гость. «Это мужчина», — мелькнуло у меня в голове. Но кому понадобилось навестить замок Мунсаль? Теряясь в догадках, я проскользнула по галерее второго этажа и, забыв о приличиях, буквально ворвалась в гостиную. — Госпожа Мина… — поприветствовал меня мой гость. Я сощурилась. Это был мужчина лет двадцати пяти, сильный, холёный с ухоженной бородой. Его густые рыжие волосы были необыкновенно красивыми и локонами ниспадали на плечи. Яркие зелёные глаза светились умом, добротой и небольшим лукавством. — Сэр Сайтолион! — воскликнула я, распознав в статном рыцаре генерала королевской армии, одного из лучших друзей моего отца. — Да, он самый! А вы ещё сильнее похорошели, малышка Мина! — воскликнул он, сжимая мои холодные пальцы, с восхищением рассматривая меня. — Да… Время летит очень быстро… — ответила я с улыбкой. — Вы привезли новости об отце?! Мрачная тень погасила его солнечную улыбку, и радость восторженных глаз поблекла. — Боюсь, госпожа, я привёз плохие новости… Великий Магистр был казнен 18 марта на Еврейском острове через сожжение на костре… — Не-е-ет… — прошептала я помертвевшим голосом, поднося ладонь к губам. — К сожалению это правда… — скорбно вздохнул рыцарь. — Великий Магистр, взойдя на костёр, вызвал на Божий Суд французского короля Филиппа IV и папу Климента V. Он пообещал, что они переживут его не более чем на год и проклял их род до тринадцатого колена.* — Господи! — воскликнула я. — Что же с нами всеми будет? — Я пообещал Великому Магистру позаботиться о вас, и я приехал, чтобы это сделать, — ответил сэр Сайтолион и его зелёные глаза решительно блеснули. — Что вы предлагаете? — бесцветным голосом пробормотала я, бессильно падая на деревянную скамью, еле сдерживая подступающие к горлу рыдания. Рыжеволосый генерал опустился передо мной на одно колено, подняв ко мне лицо полное страсти. — Я приехал предложить вам свою руку и сердце, госпожа Мина… Нет не так… Я бы хотел, чтобы вы оказали мне честь и стали моей женой. Я просто онемела. Опешила от изумления. — Но… Но… Мой отец обещал вам мою руку? — потрясённо спросила я. — Нет. Он просто просил позаботиться о вас. Я считаю, что брак — наилучший способ это сделать… — Я… Я благодарна вам, сэр Сайтолион за оказанную мне честь, — сказала я без малейших колебаний. — Но я не считаю, что вы должны приносить в жертву своё семейное счастье, предлагая мне брак, будучи связанным клятвой моему отцу. — Госпожа Мина, я вовсе не приношу жертву, предлагая вам свою руку и сердце, — усмехнулся сэр Сайтолион. — Мои чувства давно вам известны… Я люблю вас и любил всегда… И, наверное, выкрал бы вас из замка, если бы не моё глубокое чувство уважения и дружбы к Великому Магистру… Я смотрела в его открытое и доброе лицо, которое буквально засветилось от переполняющих чувств. Да, я всегда знала, что сэр Брант Сайтолион был влюблён в меня и уже давно выпрашивал у отца согласие на наш брак. Он не был мне неприятен… наоборот, я восхищалась им как мужчиной. Сэр Сайтолион сделал потрясающую военную карьеру, был красив, умён и довольно образован… ходили так же слухи, что он был умелым любовником и дамы жаждали его общества… Любая здравомыслящая девушка хотела бы получить такого мужа… Но моё сердце молчало… И теперь после того острого чувства к Теодору, я видела эту пропасть особенно чётко. — Брак для вас — это наилучший выход, — продолжил рыцарь. — Я увезу вас из этой страны в свой замок, где солдаты Филиппа не смогут вас отыскать. Ваши подруги, которыми вы дорожите, могут поехать с нами… — Я благодарна вам сэр Сайтолион… Но всё же я намерена ответить вам отказом… — Но почему?! — воскликнул он горячо. — Если дело в ваших чувствах, то уверяю, что окружу вас такой заботой и любовью, что её хватит на нас двоих с лихвой! — Я верю вам… Но дело в том, что я ношу под сердцем ребёнка человека, которого я люблю больше жизни… Казалось, мой ответ поразил его в самое сердце. Он сильно побледнел, а зелёные глаза потрясённо расширились. — Кто он?.. — прошептал он посеревшими губами, опустив голову под тяжестью приговора, прозвучавшего в моих словах. — Его отец — инквизитор, который донёс на нас в Рим… — ответила я, поглаживая свой округлившийся живот, который скрывали пышные юбки и крой платья. — И… Он… — Он не знает об этом и мне бы не хотелось, чтобы узнал… Щеки сэра Сайтолиона порозовели, а в глазах вспыхнула новая надежда. — Выходите за меня замуж, госпожа Мина, и я признаю этого ребёнка как своего. Я дам ему имя и воспитаю словно собственного! Я люблю вас и готов стать надёжной опорой. Клянусь честью, что никогда не случится такого, чтобы вы пожалели о своём выборе… Я сидела на скамье и смотрела на коленопреклонённого передо мной генерала во все глаза. Внезапно я ощутила, как мой малыш лягнул меня ножкой. Может это знак? Я нисколько не сомневалась в искренности сэра Сайтолиона. Внутренним Взором я видела, что его сердце бьётся в любовном ритме, и он на самом деле готов исполнить всё то, что пообещал мне. Вдруг это тот самый выход? Вдруг коварная судьба приготовила неожиданное спасение в лице этого доброго и красивого рыцаря? Теодору я не нужна, у него есть Бог и вера, которая оказалась сильнее зова его сердца. Я уеду в другую страну, мои подруги будут в безопасности, а наш с Теодором ребёнок будет воспитан в замке сеньора и получит его имя… Пусть Теодор унёс с собой весь жар и пыл моего сердца, но вдруг этому рыжеволосому рыцарю удастся пробудить во мне ростки нежности, и кто знает, любви… Я поднялась со скамейки и вложила свою маленькую ручку в тёплую ладонь молодого мужчины. — Я согласна… сэр Сайтолион, я готова стать вашей женой… — ответила я, внезапно окрепшим и уверенным голосом. Зелёные глаза заискрились, наполняясь живительной влагой истинной радости. Рыжеволосый генерал обнажил меч, положил его перед собой и опустил руку на рукоять. — Клянусь своей честью и на святых мощах, заключённых на моём мече, что отныне я ваш преданный рыцарь. Я буду вечно помогать вам, и защищать, госпожа Мина. Отдам свою жизнь за вас! Я улыбнулась, и тёплые губы запечатлели долгий поцелуй на холодной коже моей руки.