***
Если Драко и смог бы назвать кого-либо своим лучшим другом, то это был бы Блэйз. Тот достаточно умен, чтобы не надоедать пустой болтовней и понимать, когда следует остановиться и не доставать его, если у Драко нет желания разговаривать. Еще Блэйз достаточно привлекателен, чтобы не завидовать — но он и не затмевает Драко, когда находится рядом. Честно говоря, когда они вместе прогуливаются по Хогсмиду или по Косому переулку, все поворачиваются им вслед — и девушки, и парни. Два красавчика, абсолютно разные и очень гармонично дополняющие друг друга. Блэйз — отличный друг. За исключением тех случаев, когда Драко хочется наложить на него Ступефай и отпинать как следует, не оставляя живого места! И сегодня как раз один из таких моментов. Слизеринцы и гриффиндорцы почти все уже ушли с поля для квиддича — отправились смывать усталость под горячими струями душа. Драко предпочитает подождать еще немного прежде чем последовать их примеру. Он должен еще немного побыть осторожным, делая вид, что искренне заинтересован, потому что Панси довольно сообразительна и слишком хорошо его знает (хотя достаточно хорошо — это значит, что всего лишь чуть лучше, чем другие), и она сразу заметит, что Драко думает о чем-то своем. Панси настолько догадлива, что даже смогла понять в свое время: между ней и Драко не может быть ничего иного, кроме дружбы. Поэтому сейчас она исподтишка бросает насмешливые взгляды на Асторию и тихонько посмеивается, наблюдая, сколько усилий та тратит зря, стараясь привлечь внимание Драко. Он благодарен Панси за это коварство — она флиртует, кокетливо улыбается, касается руки Драко время от времени — но все это лишь ради того, чтобы Астория злилась и вела себя еще более глупо. Пока ситуация выглядит так, будто обе девушки соревнуются за то, чтобы привлечь его внимание, никто не найдет ничего странного в том, что они задержались на поле для квиддича.***
Слизеринцы развлекаются и веселятся не так, как делают это гриффиндорцы. Слизеринцы менее шумные, менее грубые, их можно назвать менее непредсказуемыми. И Блэйз, как настоящий бывалый слизеринец, никогда не теряет контроль над собой даже на дружеских вечеринках. Никогда не напивается вдрызг, например. Когда-то таким был и Драко: никогда не рисковал своим имиджем, который с таким трудом создал. Но потом случилась война, он сам чуть не умер, его отец оказался в Азкабане... Кого сейчас волнует то, что время от времени он напивается и, возможно, — лишь возможно, — творит кое-какие глупости? В любом случае, он бывший Пожиратель Смерти. Подонок, как считает большинство студентов из других факультетов. И даже кое-кто из Слизерина. Если что-то и ухудшит сложившуюся ситуацию еще больше, то уж точно не какая-то глупая пьянка. Но ублюдку Блэйзу вполне по силам ухудшить все, что только возможно. Слабостью Блэйза является не алкоголь, не женщины (которым тот посвящает бòльшую часть своего времени), нет — красавчик Забини обожает азартные игры, в любом их варианте. Карты, кости, пари. Ему слишком нравится азарт. Никто не знает, но этот надменный чистокровный волшебник часто посещает те самые магловские заведения, которые называются казино. И после войны эта порочная страсть только усилилась. Драко думает, что его поведение можно определить, как "лови момент" или "проживи каждый свой день, словно он станет последним". Раньше Драко все отлично устраивало — пока он сам не оказался жертвой сумасшедшего азарта Блэйза. Если Блэйз узнает, как можно зацепить за живое кого-либо — он обязательно воспользуется любой возможностью, чтобы вызвать несчастного на спор, придумывая самые причудливые и глупые формы пари. Потому что не деньги ему нужны, а развлечения. И Драко должен был вспомнить об этом прошлым вечером, когда Блэйз предложил соревнование: кто первым коснется одного из щупалец Гигантского Кальмара, при этом не упав в воду. Но к тому времени, когда Блэйзу пришла в голову эта блестящая идея, Драко уже выпил приличное количество огневиски. Оказались бесполезными попытки Панси отговорить его. Еще чего! Да он выжил во времена власти Темного Лорда, при этом смог избежать тюрьмы — так с чего бы ему бояться какого-то моллюска, пусть и гигантского! Вот еще! И вообще, факультет Слизерин расположен в подземельях прямо под озером, Гигантский Кальмар должен быть чем-то вроде домашнего питомца для них! Так и получилось, что большая толпа слизеринцев прокралась наружу ночью. Самые смелые распределили между собой лодки, на которых студенты-первокурсники пересекают озеро каждый год в сентябре; другие же остались на берегу — и все они приготовились наслаждаться зрелищем. Вполне вероятно, что, если бы не вмешались в забаву Нотт и Панси, тело Драко сейчас бы находилось в одной из кладовых у гриндилоу. Даже Блэйз тогда промок от головы до пят, испортив свой любимый костюм. Ему, однако, все же удалось не дать милому водяному зверьку утянуть Драко под воду. Они с Блэйзом после этого так воняли рыбой, что старосты разрешили им помыться в ванной для старост — только ради того, чтобы не провоняли собой все спальни. Одной из старост была Панси, вторым, как можно было догадаться, являлся уже вовсе не Драко. Хотя, честно говоря, роскошная ванна — единственное, чего ему не хватало с тех пор, как он сам был старостой. И сегодня Драко вынужден выполнить условие для проигравшего; каким бы унизительным оно ни было, отступиться от данного слова — намного хуже.***
Наконец-то последний гриффиндорец, все еще слонявшийся поблизости, исчез в раздевалке: Поттер, который никак не мог наговориться с Луной Лавгуд. Поттер, который в последнее время находится явно не в самой лучшей форме. Драко хорошо понимает, что сегодняшняя победа слизеринцев — это почти чудо, учитывая жуткое похмелье, от которого он мучился этим утром, и первые признаки простуды после непредвиденного купания в Черном Озере. Но у них в команде появились новые, довольно неплохие игроки, более умелые, чем были когда-то Крэбб и Гойл, которых заменили — потому что один из них сгорел в Адском Пламени, второй так и не вернулся в Хогвартс в этом году. Стоило добавить, что недавнее расставание Поттера и Уизли, конечно, тоже не принесло пользы гриффиндорской команде. Осталось определенное напряжение между ними, которое отразилось и на отношении остальных игроков — а особенно вратаря, еще одного Уизли. Улучив подходящий момент, Драко вежливо прощается с девушками и, наконец, уходит. Когда он входит в раздевалку, его товарищи по команде как раз уходят. Они поздравляют его еще раз с тем, что смог поймать снитч; кто-то хлопает по плечу, кто-то отпускает пару шуточек насчет Паркинсон и Гринграсс. Остальные хихикают и намекают о какой-то шутке, которую провернули над гриффиндорцами. Они припрятали то ли знамя команды соперников, то ли еще что-то подобное — Драко пропускает это мимо ушей, теряя терпение. И, наконец, все убираются прочь. Драко напряженно прислушивается до тех пор, пока голоса и шаги не отдаляются — и только тогда, когда они совсем исчезают вдали, расслабляется. Вздохнув с облегчением, поспешно снимает с себя форму ловца и, хотя и хотел бы избежать этого, не может не взглянуть в зеркало. Да, в раздевалке Слизерина имеются зеркала — и они огромные, в них можно увидеть себя в полный рост. Эти зеркала поставили еще тогда, когда Драко, в его второй год обучения, был принят в команду. Тогда он убедил отца в необходимости добавить их к и без того щедрому пожертвованию из новеньких метел. И вот оно, его отражение со всеми жестокими подробностями. Спасибо, папа, за то, что поддался тогда и исполнил даже этот бессмысленный каприз сына. Когда сегодня утром Блэйз, мерзко ухмыляясь, заглянул в его комнату, Драко уже почти забыл, на что они спорили. И он не вспоминал о своем проигрыше, пока ублюдок не вытащил из кармана мантии кое-что, скомканное в настолько маленький комок, что оно полностью уместилось в его кулаке. Блэйз тщательно расправил это кое-что под изумленным взглядом Драко. "Проигравший наденет завтра женские трусики!“ Но как? Как, черт возьми, он мог согласиться на нечто подобное? Честно говоря, Драко следовало ожидать жестокой мести: неделю назад они с Блэйзом наткнулись на двух студентов-первокурсников из Хаффлпаффа, которые собирались устроить гонки для своих жаб: у одного из них была огнепузая жерлянка, у второго — жаба-ага. Драко с Блэйзом отпустили парочку безобидных шуток насчет того, какие забавные обе твари, потом Блэйз принялся утверждать, что выиграет жерлянка, в то время как, по мнению Драко, больше шансов было у жабы-аги. Излишне говорить, что они сделали ставки — ничего особенного, обычная ставка на жабьих гонках. Но мелкие хаффлпаффцы так весело подпрыгивали, подгоняя своих питомцев — или, скорее, пытаясь им показать, как надо прыгать, учитывая, насколько ленивыми оказались обе жабищи. Из кармана одного из хаффлпаффцев выпало три рвотных батончика из Магазина Вредилок Уизли, и тот не решился потребовать их обратно, когда Драко подобрал. Это была плохая идея — предложить, что проигравший должен будет их съесть. Иногда Драко делал глупости даже на трезвую голову. Жаба-ага выиграла и Блэйз полдня провел над унитазом. С тех пор Драко чувствовал дамоклов меч над своей головой — но даже представить себе не мог, насколько тот окажется острым. Блэйз выждал благоприятный момент: и терпеливо, как охотящийся за мышкой кот, загнал его в ловушку. Он подбил пьяного Драко на дело, которое трудно было выполнить даже в трезвом виде. И в своей мести Блэйз оказался особенно жестоким. Кружевные трусики. Мало того... это были розовые кружевные трусики. Настолько розовые, что были бы достойны гардероба Амбридж, если бы оказались побольше размером... Нет, об этом лучше не думать. Все выглядит достаточно отвратительно и так. — Откуда ты их взял? Имей в виду — если это принадлежало одной из твоих многочисленных пассий, я ни за что не надену. — Не отнекивайся. Можешь быть уверен, трусики новые. Я купил их в подарок... Но охотно отдам тебе. Ты должен быть польщен, это довольно дорогая вещь... — Будь уверен, я оценил твою жертву. Ты предпочитаешь, чтобы я выразил свою благодарность на словах или при помощи определенного жеста? — Можешь оскорблять меня сколько угодно — ничто не сможет испортить мне этот день. — Если продолжишь столько ржать, у тебя появятся морщины. В любом случае, не думаю, что эта штука будет мне впору. — Если не примеришь... На беду Драко, Блэйз отлично подобрал размер. И это несмотря на то, что у Драко достаточно узкие бедра — а Блэйзу нравятся девушки немного в теле... Но, подходящего размера или нет, подобные вещи не предназначены для мужской анатомии. В общем, эти трусики оказались едва в состоянии уместить... то, что женщинам и не нужно в них помещать. И Драко был вынужден надеть эти трусики именно сегодня, когда он должен был играть в квиддич. Блэйз не отстал от Драко до тех пор, пока тот не переоделся и не вышел из комнаты вместе с ним. Он хотел убедиться, что тот не обманет. А Драко казалось, что под штанами на нем почти ничего нет. Почти, да. На протяжении всей игры края этой чертовой штуковины постоянно задирались, то и дело выпуская наружу содержимое. Невозможно было отвлечься от этого и сосредоточиться. Он точно взял снитч только потому, что Поттер был слишком уж не в духе.***
Драко подцепляет пальцами тонкую эластичную ткань, чтобы снять, наконец-то, этот пыточный инструмент — но почему-то останавливается. Поглаживает ткань, взяв ее большим и указательным пальцами. Удивительно, какая же тонкая, почти невесомая — кажется, что так легко разорвать, но... Он оттягивает немного ткань, чтобы проверить, насколько она крепкая. В принципе, не то чтобы эти трусики ощущались как-то неприятно на коже...***
Гарри выходит из раздевалки, прикидывая, сколько времени осталось до обеда — и не разумнее ли пробраться на кухню, чтобы попросить у домовых эльфов чего-нибудь поесть. Лучше уж посидеть в их компании, чем в окружении угрюмых лиц его товарищей по команде. Он ни за что бы не поверил раньше, что однажды придет тот день, когда Малфой сможет выхватить снитч прямо у него из-под носа; хотя, честно признаться, это не бесит его настолько, как можно было бы ожидать. Да и вообще, если прошлый год не показал всем, что существуют более важные вещи, чем квиддич, то... Гарри уж точно понимает это. Даже разрыв отношений между ним и Джинни не должен был стать концом света, но слухи об этом все не прекращались. Чего только не предполагали: и что она изменила ему с Невиллом, и что Гарри изменял ей с Чо Чанг; что Луна заигрывала с Гарри, чтобы заставить его вернуться к Джинни; и что Гарри застал Джинни с Дином и Шеймусом вместе... Действительно, отсутствие телевидения — огромная потеря для магического мира. Иногда все заканчивается просто потому, что должно закончиться. Но этот процесс тоже не совсем уж безболезненный и сплетни сильно ухудшают ситуацию. И, как всегда, когда дело касается Гарри, его судят более строго, чем других. — Эй, Гарри! — к нему подбежала Демельза Робинс. — Гарри, ты не видел шапку Луны? Ту, в виде львиной головы? — Шап... Ах, да, Луна говорила мне как раз под конец матча, что не может ее найти. Когда она пришла на стадион, шапка на ней была, но исчезла после того, как она отвлеклась, чтобы раздать несколько номеров "Придиры"... — Кто-то из Райвенкло сказал, что ее шапку спрятали слизеринцы. Мы собираемся заставить их ее вернуть. Ты пойдешь с нами? Еще одна потасовка между вечно соперничающими командами — это именно то, в чем Гарри меньше всего сейчас нуждается. Почему все считают, что он с энтузиазмом готов вмешиваться каждый раз, когда кто-то делает что-то хотя бы отдаленно неприятное? Тем не менее, то, что забрали шапку Луны, немного раздражает Гарри: она одна из тех, к кому он искренне привязан, и это не изменила даже война. И тот, кто посмел издеваться над Луной, теперь рискует иметь дело с ним или с кем-то из его друзей. — Слушай, Демельза, ты иди вперед с остальными, а я сначала посмотрю, не спрятали ли они эту шапку в своей раздевалке — оттуда и так все уже давно ушли. А потом я вас догоню. — Ладно, хорошо, позже увидимся. Гарри возвращается назад и направляется к раздевалкам, раскрашенным в зеленые и серебряные цвета. Шапка и вправду может быть спрятана там, а если и нет, то все равно это удачный ход: когда он присоединится к Рону и Джинни, те уже заставят слизеринцев вернуть украденное. Предположив, что в раздевалке мог еще кто-то остаться, Гарри решает, что, войди он туда тихо и незаметно, может показаться, что он делает это с подозрительными намерениями. Поэтому Гарри предпочитает сделать это более открыто. Он яростно распахивает дверь, держа волшебную палочку наготове, и громко объявляет: — Отдавайте шапку! Его голос эхом раздается в тишине большой комнаты. Единственный, кто находится в ней, кроме самого Гарри — это Драко Малфой; и похоже, что Гарри удалось напугать его, потому что тот выглядит так, словно вот-вот упадет в обморок или блеванет. Несмотря на это, Гарри чувствует себя немного глупо из-за того, что слегка переборщил со своим вторжением. Малфой меняется в лице — его кожа настолько бледная, что в полумраке раздевалки он выглядит почти призраком. Конечно, нет ничего необычного в том, что кто-то оказался голым в раздевалке, но Гарри не может не заметить мимоходом, насколько привлекательнее Малфой выглядит, когда не строит из себя напомаженного пингвина, издеваясь над каждым и доставая всех. И, может, пару раз Гарри даже приходила в голову мысль: интересно, если у кого-то волосы настолько светлые, какого же цвета... ну, те волосы, которые ниже пояса. Любопытство в сугубо познавательных целях, короче. И сейчас Гарри старается удержаться от того, чтобы не смотреть именно туда, ниже. Поэтому его мозгу требуется на несколько секунд больше, чем нужно, чтобы заметить неправильную деталь в том, что он видит перед собой. Но, пусть и не сразу, он ее замечает. Драко, который замер от неожиданности и едва может дышать, точно подмечает момент, когда это происходит: потому что глаза Поттера слегка расширяются, он приподнимает бровь и начинает моргать ресницами чаще, чем обычно. Изо всех тех, кто мог застать его в таком виде, это сделал именно Поттер. Невнятный звук — нечто среднее между недоуменным фырканьем и смехом — вырывается изо рта Драко. Да Поттер пялится на него! Драко должен как-то отреагировать. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — говорит он и мысленно проклинает дрожь в своем голосе. Гарри подбирается и краснеет, сам не понимая, почему чувствует себя неловко — ведь неловко чувствовать себя должен как раз Малфой. Впрочем, Гарри и вправду слишком уж засмотрелся на нижнюю часть его тела... Но как Малфой вообще так может? Там же... Это же розовые кружевные трусики? — Прости... Я думал, что это раздевалка для мальчиков... — шутка, хоть и не особо остроумная, вылетает изо рта непроизвольно. Но он никогда не боялся Малфоя раньше, что уж говорить о сегодняшней ситуации. В глазах Малфоя загорается искра — слишком слабая для того, чтобы перерасти в гнев; скорее, это нервозность, или беспокойство, или даже обида. Его щеки наливаются густым румянцем, хорошо гармонируя цветом с изящным нижним бельем. — Это слизеринская раздевалка! — Ага, и эта штука, что на тебе — это обычная часть формы для квиддича у слизеринцев? Драко хотел бы снять эти чертовы трусики, но раздеться перед Поттером полностью так же неловко, как и стоять перед ним в таком виде. И ублюдок даже не думает убираться прочь! — Можно узнать, чего тебе здесь надо? Поттер задумываетя на секунду. Он что, забыл, почему сюда пришел? — Где вы спрятали шапку Луны? — спрашивает он наконец. — А... Что...? — Драко хмурится и хватает куртку от квиддичной формы, чтобы прикрыться, но та вырывается из его рук, приземляясь в стороне, на расстоянии двух метров от него. И только тогда он замечает, что в руке у Поттера волшебная палочка. Это заставляет Драко закаменеть — единственное объяснение поведению Поттера может быть лишь то, что тот собирается продолжать развлекаться за его счет. Взгляд Драко мрачнеет. Гарри не знает, почему он это сделал. Он уверен лишь в том, что ему очень не хочется, чтобы эта красота исчезла под курткой. Джинни никогда не надевала ничего подобного, она предпочитает хлопок и спортивный стиль. — Шапка в виде головы льва... шапка Луны Лавгуд, она у вас... — говорит Гарри рассеянно, делая несколько шагов в сторону Малфоя. Удивительно — этот маленький клочок узорчатой ткани вместо того, чтобы скрывать, только еще больше выставляет напоказ то, что находится внутри — и что, в этом конкретном случае, не должно там находиться. Кроме того, трусики выглядят абсолютно чуждо на этом теле, подчеркивая угловатость мужских линий и выделяя блядскую дорожку, что спускается вниз живота и заканчивается небольшим бантиком, который украшает резинку. Вот черт — Малфой так и стоит на месте, не двигаясь, опустив руки вдоль бедер; угрожающее пятно Темной метки отчетливо виднеется рядом с нежными розовыми кружевами. Непорочная чистота, запятнанная ненавистью и пороком. У Гарри пересыхает во рту и ему приходится увлажнить губы, проведя по ним языком. Он не хочет уходить отсюда. От этого пристального разглядывания Драко становится еще более неловко — наглость Поттера уже раздражает его. Что же делать? Рассказать, что трусики на нем потому, что он проиграл дурацкое пари? Подобное точно не поможет ему выставить себя меньшим идиотом, чем это уже случилось. И вообще, обсуждать с Поттером свое нижнее белье как-то не очень хочется. — Здесь ничего нет. Иди искать в другом месте. — Я думаю, что стоит мне проверить это самому, — но вовсе не в поисках шапки Гарри рассматривает все вокруг, созерцая роскошные зеркала с обрамлением из серебра, которые размножают отражение Малфоя со всех ракурсов. С нарочитой небрежностью Гарри делает еще один шаг, приближаясь к нему. Малфой отступает, сколько может, пока не упирается в стену. Он чувствует себя в ловушке. — Скажи мне, Поттер, ты что, извращенец? Слова бьют по Гарри, как Малфоем и задумывалось — но не так, как тот ожидал. Гарри хмурится и смотрит ему прямо в глаза, и как будто вдруг что-то щелкает у него в мозгу. Гарри думает о ночах, что проводил вне дома с тех пор, как они с Джинни расстались. В выходные он бродил по магловским клубам, вместе с Дином и Шеймусом. Встречался с другими людьми — изучая, открывая новое. И иногда боясь, что его увидит какой-нибудь репортер из волшебного мира, неожиданно выскочивший из засады. Почему именно он, Гарри, — после всего того, что уже сделал для других, — должен чего-то опасаться? Почему он должен продолжать защищаться от тех, кто должен быть ему благодарным? Слишком много тех, кто не имеет права его судить, и Малфой идет первым в этом списке. — Это я извращенец? — отвечает он спокойно — слишком спокойно — наклоняя голову и невыносимо медленно меряя его взглядом снизу вверх. Дрожь проходит вдоль спины Драко. Щеки пылают. — Ведь это не я под формой ловца одеваюсь, как шлюшка. У Драко ускоряется пульс. Слышать от Поттера подобные слова кажется неправильным. — Ч... Что? — Это для того, чтобы поднимать боевой дух у игроков твоей команды? — Поттер иронически приподнимает бровь. Драко сглатывает. — Прекрати. Поттер приближается еще ближе, он уже в паре метров от Драко. — Ты надеваешь эти развратные вещички, чтобы игроки могли избавляться с тобой от стресса после матча? Все скопом или по очереди? А может, ты — приз для тех, кто играл лучше всех? — Перестань нести чушь! — Драко хочется кричать, но он произносит это даже не вполголоса, с трудом выдавливая из себя звуки. Он умеет язвить и всегда был острым на язык, но сейчас все слова почему-то замирают в горле. Сейчас его ум — это чистый лист. Поттер проводит большим пальцем по своей нижней губе — он снова смотрит с интересом на проклятые трусики, но на этот раз во взгляде его появляется легкое удивление. Драко опускает взгляд и с ужасом осознает, что именно привлекло внимание Поттера. Тонкие кружева натянулись, не оказывая особого сопротивления внезапно и предательски вставшему члену. Не может быть. Не сейчас, не так. Драко застывает, в глазах мутнеет от сильного возбуждения, но он неверяще качает головой — он не хочет принять то, что с ним происходит; он не в силах поднять взгляд на Поттера, — а тот, не отрываясь, смотрит на него. Есть что-то чрезвычайно соблазнительное в замешательстве Малфоя. Вместо того, чтобы спорить, оскорблять и орать, тот стоит, опустив взгляд, и губы его слегка приоткрыты. Он кажется таким хрупким, таким потерянным, так нуждающимся в том, чтобы чьи-то руки укрыли ото всех эту снежно-белую кожу. Зачем же отказывать ему в этом? Гарри засовывает волшебную палочку в задний карман брюк и делает те последние несколько шагов, которые еще отделяют их друг от друга — останавливаясь в нескольких сантиметрах от Малфоя. Теперь он четко различает цветочный узор, что рисуют кружева на белой коже. Пальцы Гарри дрожат от желания обвести ими контуры этого сложного рисунка. — Я прав, разве не так? — его голос звучит глухо, но он стоит настолько близко к Драко, что тот услышал бы его, даже если бы Поттер шептал. — Это твоя настоящая суть. Ты не что иное, как маленький изысканный инструмент для утоления похоти. Драко вжимается в стену. Каждое слово, брошенное в него, прилипает к его коже и тянется по ней, словно теплый мед. Он не отрывает взгляд от пола и снова качает головой в слабой попытке отрицать — и вытолкнуть голос Поттера прочь из своего сознания. От этого голоса мурашки по коже — ощущение точь-в-точь как тогда, на их втором курсе, когда Поттер начал говорить на парселтанге во время их поединка. — Не... Это не так... — Драко позорно лепечет, ему трудно подобрать достаточно убедительные доводы в свою защиту, учитывая, что на нем надето. Но Поттер протягивает руку и прикладывает палец к его губам — тот самый палец, которым он только что касался собственных губ — и Драко вздрагивает, как от удара. — Шшшш... Все хорошо. Хорошо? Да что может быть во всем этом хорошего? Драко хотел бы оттолкнуть Поттера, избавиться от его взгляда, забрать свою одежду и убежать. И нет ничего, что воспрепятствовало бы этому: Поттер не удерживает его ни силой, ни заклинанием, ни угрозами. Но ноги не слушаются. Палец Поттера прослеживает контур губ Драко — прикосновение кажется слегка шероховатым, но очень нежным. Никто никогда не прикасался к Драко так. Поттер становится еще ближе, их торсы почти соприкасаются, его рука оставляет губы Драко в покое и опускается вниз, осторожно касаясь спины и ребер; затем ложится на бедра, на розовые кружева, которыми обернуты ягодицы. Драко остается пригвожденным к месту чем-то вроде болезненного любопытства. Ему хочется узнать, что произойдет, если он поддастся. По логике, Поттер должен посмеяться над ним, или отпустить еще пару дурацких шуточек, или продолжить оскорблять — как делал это только что. С минуты на минуту Поттер придет в себя и они начнут ругаться, как всегда; возможно, перебросятся несколькими заклинаниями. Но вместо этого руки Поттера скользят вверх вдоль рук Драко и останавливаются на его плечах. Прикосновения еле ощутимы, но от них невероятно тепло. Поттер наклоняется к уху Драко, и его влажное дыхание заставляет содрогнуться. — Ты словно сделан из сахара. Интересно, такой же сладкий и на вкус? Драко вдруг чувствует себя совершенно потерянным, он даже не успевает понять, когда Поттер резко разворачивает его лицом к стене, не выпуская при этом из своих объятий — просто мгновение спустя Драко видит перед собой уже стену раздевалки, а не лицо Поттера. Это происходит так быстро и неожиданно, что у Драко кружится голова — и он опирается ладонями в эту стену, чтобы не упасть — но Поттер успевает поддержать. Его левая рука лежит на безволосой груди Драко и тот чувствует ее вес при каждом вдохе. Правая покоится на животе. Драко чувствует, как тело Поттера прижимается к нему сзади; чувствует его тепло даже через красно-золотую форму для квиддича, что царапает сейчас его кожу. И он испытывает от этого странное удовольствие. Мозолистые пальцы Поттера лениво опускаются вниз, от живота Драко до ажурных краев трусиков. С того момента, как Гарри их увидел, ему хотелось к ним прикоснуться. Ткань почти неосязаема, словно сделана из ничего — практически одно целое с бледной кожей. Подушечками пальцев Гарри прослеживает контуры члена, оказавшегося в изящной ловушке из тонкой розовой сеточки; чувствует, как тот увеличивается, выглядывая из-под резинки — и Малфой коротко вздрагивает. Эта тонкая преграда между его телом и рукой Поттера делает прикосновения еще более возбуждающими. Губы Поттера касаются шеи — он еще и улыбается, ублюдок. Чертит языком невидимую линию, начиная ее от ключицы и заканчивая на челюсти; а между тем его пальцы задевают соски на груди Драко; легкие прикосновения, что посылают разряды электрического тока в пах. Тяжелые вздохи срываются с губ Драко: на него наваливается так много ощущений, что от этого опять слегка кружится голова. В мозгу пусто, все мысли улетучились прочь. Никогда его так не ласкали. Большой палец Поттера добирается до головки и начинает описывать маленькие круги вокруг дырочки на самом кончике — и небольшое влажное пятно на дорогой ткани увеличивается. Ноги Драко дрожат, он прикусывает нижнюю губу, делая глубокий вдох. Поттер тихо фыркает, явно довольный собой, и от этого расходится тепло по чувствительной коже шеи Драко; затем Поттер губами касается его щеки и шепчет: — Так возбудился, что намочил свои трусики, да, сладкий? Драко пытается избавиться от его губ, резко дернув головой. — Ублюдок. Это все, что ему удается сказать — или, скорее, с трудом выдохнуть; но в этих нескольких звуках не слышно ни малейшего следа ненависти. Пальцы Поттера сжимают сосок неожиданно сильно, и только что произнесенное слово заканчивается стоном. Поттер улыбается и прикусывает ему скулу. — Я был прав. Ты восхитительный. Темные волосы Поттера еще влажные после душа, который тот принимал недавно — они щекочут лицо Драко. Поттер прижимает его к себе еще теснее, так что Драко приходится опереться на него полностью, — и он позволяет ему это, потому что удерживаться на ногах становится слишком сложной задачей. Поттер укладывает его голову себе на плечо. Теперь шея Драко еще более открыта, еще более доступна для губ и зубов. Только оперевшись на Поттера, Драко вдруг понимает, что тот тоже возбужден — он чувствует это собственной задницей, в самом буквальном смысле слова. Рука Поттера проникает под резинку трусиков и гладит член Драко снизу вверх открытой ладонью. Драко слегка двигает бедрами навстречу и его дыхание учащается. Он ждет, когда Поттер возьмет его член более правильно: сжав покрепче и начав двигать рукой вверх и вниз. Но все, что ему могут предложить — это легкое прикосновение, еле заметные движения только на кончике члена, где кожа невероятно чувствительна. Указательный палец Поттера поглаживает сначала медленно, затем постепенно начинает ласкать с большей настойчивостью. Для Драко слишком много всего; его чувства обострены до предела, его возбуждение и желание большего продолжают расти. Из того немногого, что он еще может осознать, Драко понимает, что Поттер ведет себя с ним слишком нежно. Как с девушкой. Но вместо того, чтобы разозлиться, Драко распаляется еще больше. Он хочет, чтобы Поттер сжал его еще крепче, чтобы дрочил быстрее и сильнее; ему хочется двигать задницей и почувствовать что-нибудь внутри. Хочется, чтобы Поттер касался так, как надо — но Драко предпочел бы скорее умереть, чем решиться попросить об этом. И, тем не менее, он полностью погружается в эти легкие прикосновения, что продолжаются уже бесконечно долго и настолько легки и невесомы, что вынуждают Драко двигаться как можно меньше, чтобы не рисковать утратить и их из-за неосторожного движения. Драко не может думать больше ни о чем другом — только об этом неожиданном удовольствии; он полностью отдается на волю собственных ощущений и позволяет себе роскошь стонать и задыхаться, сколько хочется. Гарри освобождает ненадолго руку, которой обнимает Малфоя поперек груди — ровно настолько, чтобы высвободить собственный член из неудобных узких брюк. Гарри кажется, что его член готов прорвать ткань, если его, наконец, не освободят. Он снова обнимает Малфоя, обхватывая рукой его торс, и пристраивает свой член на кружевную ткань, которая окутывает маленькие белые ягодицы. Удивительное чувство —это даже лучше, чем обычные прикосновения кожа к коже. Когда Драко чувствует, как член скользит вверх и вниз между его ягодиц, натягивая тонкую ткань в середине, он издает сдавленный крик, и Поттер отвечает ему гортанным звуком, который, кажется, исходит вовсе не от него. Он вжимает Драко в холодную стену, ритмично двигая тазом вплотную к нему и, между тем, продолжает ласкать то место, где в трусиках прячется член. Драко слышит тяжелое дыхание у своего уха: — Именно для этого ты и предназначен, да? Для того, чтобы быть чьей-то игрушкой для удовольствий... — дыхание Поттера становится все более затрудненным и прерывистым, и каждое его слово посылает все большее удовольствие в зону промежности. — Милый ручной зверек... Созданный лишь для того, чтобы время от времени вытаскивать тебя из клетки и пользовать по своему желанию... — кружева, обтягивающие задницу Драко, уже влажные, а сам он чувствует себя почти на пределе. Ему и самому не верится, что Поттер может заставить его кончить всего лишь от простых, но ритмичных прикосновений. Драко начинает стонать, сорванно дыша — и Поттер, понимая, что оргазм близок, толкается сильнее. — Смелее, мое сокровище, кончай в свои красивые трусики, ты, маленький похотливый шлюшонок. Драко царапает стену ногтями, стонет и напрягается. Он весь дрожит, в ушах звенит, в глазах темнеет. Он чувствует, как немеет тело — а вслед за этим наступает такая легкость, которой он не ощущал никогда прежде. Мокрая ткань прилипает к паху, и если Драко до сих пор удается устоять на ногах, то только потому, что Поттер по-прежнему крепко зажимает его между собой и стеной, продолжая неистово толкаться, чтобы и самому получить удовлетворение. Поддавшись порыву, Поттер нажимает на затылок Драко и поворачивает его лицо к своему. Их поцелуй влажный и беспорядочный, зубы сталкиваются, Поттер сдавленно стонет в рот Драко — и тогда, наконец-то, развратные розовые трусики становятся влажными и липкими еще и сзади. Поттер делает шаг назад, и Драко опускается на пол. Он пытается отдышаться и спрашивает себя, что теперь надо сказать или сделать, пока туман в сознании медленно рассеивается, показывая всю абсурдность этой ситуации. Но эту проблему решает Поттер. Драко слышит, как тот делает несколько шагов назад и уходит прочь, оставляя его одного.***
Гарри бежит — сам не зная, куда и почему. Уверен лишь, что не хочет — не может — рисковать, встретив кого-нибудь прямо сейчас. Он прячется в ближайшем укромном месте — в раздевалке Гриффиндора, — и оглядывается, не зная, сесть ли ему или остаться стоять. Хвататься ли ему за голову или сложить руки на груди. Не знает, что делать с самим собой. Резко срывает с себя одежду, которую сменил совсем недавно — но сейчас она насквозь пропиталась потом, своим и чужим. На ней остался запах Малфоя. Что он наделал? Что на него нашло? Мозг превратился в кашу, когда он увидел гребаные кружевные трусики? Он практически набросился на Малфоя. На того самого Драко Малфоя, которого прежде не выносил, да и сейчас они практически не общаются. Гарри бросается под душ и начинает бить кулаком в стену — но стена недостаточно твердая; и вода недостаточно холодная. Это совсем не помогает ему прояснить мозги. Гарри вспоминает все то, что только что наговорил Малфою — и крепко зажмуривает глаза, как будто таким образом может заставить эти воспоминания исчезнуть. Если бы он сам, лично, не видел труп Волдеморта — решил бы, что тот снова проник в его сознание, путая мысли и руководя его действиями. Но это осталось в прошлом. И за сегодняшнюю херню ответственность несет полностью он, Гарри. Но чем, черт возьми, там занимался Малфой, наряженный в женские трусики?***
Драко все еще чувствует себя немного оглушенным и выжатым полностью. Прижимается щекой к стене, надеясь, что ее холодный поцелуй поможет ему прийти в себя. Пытается как-то убедить себя в том, что то, что только что произошло — это вовсе не конец света. И правда, не конец света... Это всего лишь конец всему лишь для него одного. Драко вздыхает и находит в себе мужество развернуться. Ему это не снится, он не в своей постели, не в слизеринской спальне. Он все еще в раздевалке, его одежда все там же, где он ее оставил, и он спрашивает себя, кто тот парень, которого он видит в зеркале: весь растрепанный, лицо и шея раскраснелись, глаза блестят. Он сидит на полу, на нем — розовые кружевные трусики, забрызганные спермой, он и правда похож на дешевую проститутку. Но зачем, черт возьми, нужны такие огромные зеркала в обычной раздевалке? Надо распорядиться, чтобы их убрали.