***
Громкая трель будильника обещала мигрень на весь день, если Изуку сейчас же не поднимется и не выключит маленькое исчадие ада, и вскоре не встанет с кровати. Лишь один направленный взмах рукой, и механизм отправляется в полёт, приземляясь на пол ко всему уже существующему беспорядку. Голова гудит ужасно, а в горле пересохло, что даже бедуины из пустыни не позавидуют. Потянувшись в постели, а после приподнявшись на руках, Изуку переворачивается с живота на спину, не забывая при этом страдальчески прокряхтеть. День обещает уже с самого пробуждения быть просто «сказочным». Зверский звон заполняет пустоту черепной коробки, а рассудок понемногу начинает просыпаться. Словно шестерёнки, в голове что-то начинает усердно раскручиваться, и это действо сопровождается скрежетом и потрескиванием. «Что мне приснилось?», — непонятный осадок в душе вводит парня в сомнение, а глаза бесцельно блуждают взглядом по потолку в поисках чего-то, не ведая чего. Но лежать и пытаться что-то вспомнить времени нет. Изуку приподнимается, усаживаясь на кровати, и подтягивает под себя ноги. «Какой ужас», — думает парень, смотря на разбросанные вещи по полу. Стоило бы убраться, ведь на занятия всё равно его не пустят. Должность нянек обязывает остаться, а потому, совершив пару серий неспешных вдохов и выдохов, он всё-таки находит в себе силы встать с нагретой постели и приняться за уборку. Уборка по комнате и сборы на выход из неё для Изуку пронеслись мгновенно. Может всё дело в том, что предчувствие встречи додавало энтузиазма? Всё-таки желание встретиться с детьми и попытаться помириться с ними было сильным. А может и в том, что это было просто здорово — вспомнить старые моменты из детства? Неважно. Снова перебрать все памятные вещички. Снова посмотреть на эту коллекцию. Вспомнить всё, что когда-то было погребено слоем обиды и разочарования. Это было… словно глоток свежего воздуха. Да. Он словно заново посмотрел на всё, что произошло тогда. «Хочу ещё поговорить с Каччаном, всё-таки это не правильно, обижаться на то, что было так давно…» Изуку разбирал завалы, погружаясь в себя. Каждая вещь по-своему особенная. Каждый сувенир и деталь. Всё это было настолько важным для него. Он было хотел погрузиться и вспомнить всё, но не вышло. Дверь в его комнату распахивается с неописуемо громким стуком о стену, а в дверном проёме появляется взлохмаченный Кацуки. — Мелкие не у тебя? — вещает он осипшим ото сна голосом, взглядом окидывая комнату. — Что за бардак, Деку? Препираться или как-то объясняться сил нет. Да и не только это не даёт возможности заговорить. Что-то в груди сильно колит. Сердце почему-то, как сумасшедшее, решило отбивать чечётку в груди. С чего бы? Взгляд зелёных глаз направлен ровно в глаза цвета шафрана. Они оба молчат и смотрят друг другу в душу, не смея даже моргнуть. Что-то маячит на задворках сознания, что-то бестелесное, мягкое и даже пушистое. Это чувство обволакивает, оно очень тёплое и так и манит своей простотой, что хочется протянуть руки вперёд и заключить Каччана в объятия. Но это странно. С чего бы? Отогнав от себя наваждение, чертыхнувшись про себя, Изуку отрицательно качает головой. Готовый вот-вот заговорить, он открывает рот, но Кацуки реагирует быстрее: — Чёрт! — шипит он, чуть не плюнув себе под ноги. Он разворачивается на пятках и, громко хлопнув дверью, скрывается прочь из поля зрения. «И что это было?» — негодует в душе Изуку, смотря на дверь, которая фантомно подрагивает от полученных увечий, что так щедро нанёс Кацуки за считанные секунды своего визита. Вот так утро. Предчувствие не обещает чего-то хорошего. Он уже в который раз сетует на «доброе утро», поднимается на ноги, чтобы покинуть комнату скорее и отправиться на поиски упомянутых детей. Но что-то останавливает его у порога собственной комнаты. Перед глазами яркими пятнами проносятся вспышки, что-то похожее на солнечных зайчиков. Изуку щурится, прикрыв глаза руками. Это более чем странно. Он ведь не поворачивался к окну, стоя лицом к двери. Боль метким выстрелом прошибает голову от одного виска до другого. В сердце словно впивается тысяча иголок, он перестаёт дышать на мгновение. «Что такое?» Мир вокруг стал крутиться, а ноги подкосились. Осев на пол, уткнувшись лбом в дверь, мысли с нахрапом и визгом врываются в сознание. Смутно знакомые картинки воспроизводятся под плотно закрытыми веками. Скоростной диафильм проносится вспышкой, выбивая воздух из лёгких. Изуку, словно цунами, накрывает огромной волной из хаотичных воспоминаний и гомона голосов, что принадлажет ему и Каччану. Гул на секунду прекращается, и в этот момент Изуку распахивает глаза. Смотрит перед собой, и чувства, что взбунтовались внутри за секунды, сносят все ограничители. Он поднимается на ноги, тянет дверь на себя и срывается с места. Спускаясь по лестнице на первый этаж, мчась со всех ног, гонимый чувством страха и жаром вмиг вспыхнувшей крови, Изуку позволяет себе прислушаться к вопящей внутри тоске и обиде. Он тоскует по тому старому и прошедшему времени, когда они с Кацуки были не разлей вода. Он обижен на то, что Кацуки не удосужился рассказать всё на чистоту. «Каччан, почему ты Тогда не сказал мне обо всём?», — он перепрыгивает последнюю ступеньку и приземляется на пол, чуть споткнувшись. Тоска по потерянному слишком насыщенная и жестокая. Она приобрела не малые размеры и теперь, аки коршун, восседает над ним и давит своей тенью, от которой по жилам разливается мерзкая жижа взамен обычной и тёплой крови. Жуть. Он осознает, что сам виноват не меньше. Он потерял то драгоценное доверие человека, что раньше был ближе всех, защищал и… Громкий стук и последующий за ним истошный рык немного отрезвляют, возвращая сознание на место. Изуку скорее спешит спуститься вниз на шум, беспокоясь о том, что же там происходит. — Что здесь… происходит? — последнее слово он уже произносит на выдохе, вылетая из-за стены и чуть ли не вихрем врываясь в зону гостиной. Голос, вещающий панику и беспокойство, тут же оседает, подступившее к горлу чувство отступает. Дыхание возвращается в норму, успев сбиться от быстрой ходьбы по лестнице: — Каччан? Кацуки стоит спиной к нему, упершись обеими руками в спинку дивана. Спина напряжена, сам он немного подрагивает, голова опущена к груди, и дыхание настолько громкое, что даже на расстоянии нескольких метров слышен каждый вздох. Руки крепко сжимают обивку, его пальцы будто сводит в приступе судороги. — Каччан, что-то стряслось? — несмело тянет Изуку, шагая вперёд. — Где ребята, ты нашёл их? Дрожащей рукой Изуку касается плеча Бакуго, намереваясь повернуть оного лицом к себе, ну, или хотя бы просто обратить на себя внимание человека, что вовсе не реагирует ни на что. Какие мысли терзают блондинистую голову, чем он так… разозлён или же расстроен? Почему не реагирует? Ведь даже когда ладонь Изуку полностью приземлилась на его плечо, Кацуки не дрогнул. Как стоял, впиваясь взглядом в диван, так и стоит. — Каччан? — Ты меня раздражаешь, — начинает говорить Бакуго, лишь слегка двинув плечо, поздно спохватившись, ведь ладонь уже мягко сжимает его. — Ты, чертов задрот, меня бесишь. То ты смеешь всё забыть и строишь из себя полоумного дибила, то резко всё вспоминаешь, упрекая в том, что это я во всем виноват. Слишком резко. Бакуго разворачивается лицом к Изуку, скинув при этом, очень грубо, ладонь со своего плеча, толкает в грудь и, оскалив зубы, смотрит в глаза. — Ты чертов засранец! — воздуха в лёгких катастрофически не хватает. Бакуго буквально выплевывает оскорбление и давится вдохом, но быстро переводит дух, загораясь подобно спичке, продолжает гневную тираду: — Почему ты не мог и дальше строить из себя непомнящего и просто бесить меня дальше своей тупой рожей? Шаг навстречу и очередной толчок в грудь. Изуку еле держится на ногах, спешно отступая задом от такого напора гнева, метаясь в сомнениях. «Чем я так мог выбесить его?». — Да как ты вообще смеешь упрекать меня в том, что я не прав? Как ты смеешь строить такое самодовольное лицо? — прерывистый вдох, затем выдох. Очередной шаг вперёд, только в этот раз Бакуго практически нос к носу приближается к Изуку, смотрит в глаза, невзирая на разницу роста. — Это ты, Деку, ты тот, кто раз за разом не сдерживает слова! Это ты, чертов лжец, что строит из себя героя! В ушах стоит шум бурлящей крови, она гулко шумит, а вены пульсируют с неимоверной силой, что, кажется, кровь вот-вот вскипит и выльется из тела. Злость одолевает сознание. Деку сжимает ладони в кулаки, не смея отвести глаз. Они будто играют в гляделки, так кажется со стороны, если не присматриваться. Да только они сжирают друг друга взглядом. Каждый уверен в своей правде. Но доказывать правоту своих действий нет желания, сил, по всей видимости, тоже. — Лучше бы и не вспоминал ничего! Бакуго шагает снова вперёд, но лишь обходит Изуку стороной, небрежно задев его плечо. На лице маска безразличия и сырого чувства беспомощности. — Стой! — Деку хватает его за предплечье, несильно сжимая руку. Сердце колотится слишком быстро, внутри всё вибрирует, и от этого не по себе. Обида и боль распространяется по телу. Чувство будто его только что сбросили с высоты, но приземлиться не дали. Внутри всё будто ухает и переворачивается, в горле давит ком, и он не может его проглотить. «Боже, это слишком». — Почему ты так злишься… мы ведь могли бы поговорить, нормально. Выяснить… — Да сдался ты мне со своими объяснениями! — оглушающий вопль раздаётся в ушах подобно взрыву гранаты. Деку будто бы оглушён, но смиренно терпит крики, что сейчас разрывают Бакуго на части спектром накалённых эмоций. — Мы обещали друг другу, а ты… Да плевал я! Я не собираюсь говорить больше ничего! Хватит! Баста! Всё возвращается на круги своя! Оставайся таким же лживым героишкой для всех и вся! Меня не трогай! Я не желаю иметь с тобой что-либо общее! — Но ты сам хранишь наш символ! — негодование застилает взор, Деку не видит сейчас ничего, только свою боль. Свою обиду. Свои чувства. — Сам помнишь стих! Почему я должен оставить это всё так? — Да потому! — вскинув руки в стороны, гневно смотря в глаза напротив, Бакуго отворачивается. — Почему?! — Потому что для тебя это всё пустой звук! Тебе плевать на то, что чувствовал я! Тебе и сейчас плевать! Убери свои руки! Ненавижу тебя! Сдохни! Взяв низкий старт, Бакуго спешит скрыться из виду. Мидория стоит на месте не в силах даже оглянуться вслед. Больно. Что-то излишне неправильное происходит вокруг. Ему чудовищно неприятно, противно и обидно. На душе словно кошки скребут. Тягучие, вязкие, горькие ощущения блуждают по всему телу, от чего каждый сустав начинает ломить и ныть. Почему всё так? Почему Каччан так яростно упирается и не желает идти на контакт? Да что же всё-таки происходит с ними? Кто даст ответ? Изуку устало выдыхает, облокачивается на спинку рядом стоящего дивана и, опрокинувшись, падает на спину, вскинув ноги кверху. Тоска — мерзкое чувство. Изуку давится сейчас именно им. Что-то крутится рядом, какая-то мысль, будто бы умозаключение и понимание происходящего, и он тщетно пытается это поймать и распробовать. «Я не понимаю, ничего не понимаю», — смотря в потолок и сложив руки в замок на груди, он хочет обдумать всё, но сил просто нет. Остаток дня и наступивший вечер Изуку проживает на инстинктах. Он выполняет все функции, положенные для поддержания жизнедеятельности, находясь сознанием где-то в прострации, за рамками мира и повседневности. Мыслительные процессы в его голове остановились, замерли на месте, в том моменте, когда Бакуго говорил с ним, и сам Изуку чувствовал Это. Странное чувство неправильности происходящего. Будто всё, что происходило, не должно было происходить именно так, а как-то по другому. «Но КАК?». Изуку переворачивается на кровати, готовясь ко сну. Воспоминания погружают его глубже в путаницу событий, и он теряется во всём этом. Он хотел бы понять, что творится в голове Каччана, что происходит с ними и их дружбой последние годы. Почему Бакуго Так реагирует на него и говорит: «Лучше бы и не вспоминал ничего». Почему всё именно так? Чем он заслужил? Что плохого сделал ему? Как он провалился в сон, погружаясь глубже в объятия Морфея останется тайной. Либо он был слишком вымотан, либо от переизбытка эмоций его сознание дало слабину, неважно. Сегодняшняя ночь преподносит ему огромные сюрпризы.***
Парадоксальная вещь — память. Она иногда может сыграть очень жестокую шутку и стереть воспоминания за считанные секунды, будто и не было никаких воспоминаний в помине. А иногда она может вернуться настолько неожиданно и ярко, поражая детализацией событий, что вопреки всему может шокировать своего хозяина до глубины души и навести смуты в мысли. Так случилось и с Деку. Если быть предельно честным, то пару дней прошли будто в аду. Так бы сказал Изуку, смотря со стороны на то, что происходило последнее время. Голова нещадно раскалывалась и гудела. Найти себе места не было возможным. Ничего не помогало. На заднем фоне, где-то в голове и мыслях что-то не давало ему покоя, от чего, собственно, его и мучила мигрень. Хах. А ещё его мучила совесть. Ведь их отношения с Бакуго испортились в край и теперь напоминали нечто из боёв без правил в категории игнорирования друг друга. Было на самом деле стыдно и совестно. Но поделать что-либо с собой он не мог. Вывод, пришедший к нему после предельно детального переваривания ситуации, был крайне богатый и изощренный в своей «насыщенности» действий. Игнор по полной, лишь за исключением наблюдения. Да, это то, что он решил для себя. А всё почему? Да потому что обида пересилила здравый смыл. Обида и недопонимание давили непомерно сильно. «Он не хочет понимать меня, так почему я должен», — как-то раз пришла такая идея в голову парню, когда он заступал на утреннее дежурство по кухне. Почему-то приступал он один, хотя в пару ему был назначен кто-то из одноклассников. «Даже не помню, кто это». Почему второй человек так и не удосужился подняться пораньше и помочь ему с готовкой, неважно. Он может и сам справиться. Ну, это что, сложно? Подумаешь, поставить рисоварку* и отвлечься на тосты с омлетом, делов-то. Так он думал. — Деку! — грозный рёв, что должен был считаться голосом, раздаётся за спиной, когда пакет муки в руках, не желая поддаваться манипуляциям рук Изуку, падает на пол и буквально взрывается белым облаком, оседая вокруг. — Что за хрень происходит?! Вздрогнув от неожиданности, столкнув при этом со столешницы локтем миску с заготовленными яйцами на пол, Деку обливает себя буквально с головы до ног, щедро и обильно. — Ка-аччан? — голос дрогнул, а коленки, не пойми от чего, задрожали, как после самой тяжкой тренировки с использованием собственной причуды. Изуку оборачивается на Кацуки, пялится на него, предварительно вытерев лицо от яиц ладонью. «Ну замечательно, Изуку, ты просто превзошел себя в своей неуклюжести». — А я ту-ут завтрак готовлю… хех. Картина, представшая перед Кацуки, никак не вяжется с понятием «приготовление завтрака». Он шагает с лестницы уверенным шагом, неминуемо быстро приближаясь к Деку. Взгляд у него тяжёлый и проницательный. Он сканирует стоящего в зоне кухни Деку, что-то явно продумывая. Нервный смешок в очередной раз вырывается из Изуку, и он самопроизвольно, возможно, от ощущения гнетущей ауры, что исходит от Кацуки, делает шаг назад. Будто бы это поможет. Да. — Чертов задрот, — придирчиво оглянув разгром на кухне, тянет Бакуго, оголяя верхние зубы в подобии оскала, — я не собираюсь сдохнуть от твоей стряпни! Живо пошёл приводить себя в порядок, я здесь сам разберусь! Буквально выжигая в лице Деку дыру, Кацуки перехватывает из его рук венчик для взбивания и ловким броском забрасывает оный в раковину. Тихое шипение, и он оборачивается на Изуку, готовый обрушиться на него гневной тирадой за то, что тот испытывает его терпение и пренебрегает помощью, но Изуку успевает заговорить быстрее: — Каччан, сегодня моя очередь дежурить по кухне, так что… я сам. — Мне что, тебя самому окунуть в воду и вымыть твои патлы? — подрагивающее веко не оставляет сомнений в том, что Бакуго предельно зол, а значит… лучше его послушаться. — Живо! Моё терпение не резиновое! — Х-хо-оро-ошо… — с заиканием бросает Изуку, спеша скорее ретироваться из кухни в банную комнату. «От греха подальше. Злой Каччан — опасный Каччан». Наспех скинув с себя одежду, прикидывая мысленно, успеет ли он промчаться в полотенце по общежитию к своей комнате, чтобы его не увидели одноклассники, Изуку включает воду в душе. Желание поскорее привести себя в порядок подгоняет его, но вдруг накатившее из ниоткуда предчувствие замедляет его. «Почему мне ситуация кажется… настолько знакомой? Разве раньше было что-то такое? — потянувшись к полке с обилием разных флаконов с шампунем, Изуку выуживает свой, — Такое дежавю, даже мурашки по коже бегут и…», — резко оборвавшаяся на полуслове мысль теряется в стремительно нарастающем гуле, что заполняет собой полностью всё. В ушах звенит, голова вот-вот разорвется от подступившей мигрени, а появившееся головокружение сбивает с ног. И он бы упал, если бы не… — Что с тобой? Слишком взволнованный голос, как из-под толщи воды, слышится приглушенно и далеко. Перед глазами темно, хоть Изуку и понимает, что глаз он не закрывал. Попытка проморгаться не венчается успехом. Всё ещё темно. А в голове чрезмерно громко слышатся голоса. — Деку…— голос Кацуки он узнает всегда, пусть он и звучит фантомно. Всего лишь в его голове. — Задрот, что с тобой? Эй! — Я люблю Каччана! Я, правда, люблю! Я бы не стал обманывать тебя! — Что это? Это его голос или голос младшей версии? Господи, Изуку готов поклясться, он слышит этот голос, будто бы он сейчас где-то здесь. Но ведь дети пропали, вернувшись в своё время порядком несколько дней назад. Это же не может быть правдой? Или может? — Кач-ча-ан, — стонет сам Изуку, наконец, совладав с собой, — го-олова-а кружится… сильно… — то, что он может говорить уже хорошо, но рвотный позыв скрыть из-за речи не получается, и он давится подступившим комом в горле. Изуку молит, чтобы его не стошнило. «Не тогда, когда я голый и почти лежу на руках у Каччана». — Всё в порядке, слышишь, эй, Деку-Деку. Не плачь. — и снова голос Каччана, но он нереальный, совсем. Изуку понимает это, осознаёт и видит перед собой не дрогнувшие в этот момент губы Кацуки. «Каччан…». — Я никогда не буду против Каччана… Я не стану таким плохим… Я люблю тебя, Каччан… Люблю Каччана. Люблю Каччана. — бьющая набатом, чужая, но одновременно родная ему мысль вгрызается острыми зубами в сердце, обещая разорвать орган в клочья. Это странно. Чувствовать и слышать это у себя в голове. Смотреть Кацуки в глаза и не верить самому себе. Глаза, сами по себе, словно у них есть своя собственная жизнь, проливают порцию слёз, от которых предательски горят щёки. Или это от смущения? Изуку чувствует себя паршиво и сыро внутри. Что-то вмиг тронулось с места, от чего тело обдаёт порцией жара, а пальцы, ледяные и подрагивающие, хватаются ослабшей хваткой в футболку Каччана, стискивая в кулаки на плечах. Стон-всхлип удаётся сдержать, но очередное, фантомное звучание голоса человека, в чьих руках он сейчас, выбивает воздух из лёгких. — А я тебя люблю, глупый Деку. Хватит плакать… Секундная задержка. Дыхание прерывается. Мир вокруг словно замирает. Изуку смотрит в глаза Кацуки. Он видит в них слишком много. Волнение и беспокойство. Страх и панику. Шок и неверие. Господи. Он видит сейчас в них совершенно всё, но главный вопрос, что не смеет сорваться и быть озвученным: «Правда ли это происходит сейчас?». Изуку сильнее сжимает ладони на плечах, на секунду прикрыв веки. Страшно. Но откуда-то появившаяся решимость и смелость заставляют его говорить. Произнести вслух совершенно не то, на что он рассчитывал сам. — А я, — лёгкая заминка, взмах ресниц и робкая улыбка, Изуку решается говорить дальше: — я ведь до сих пор люблю Каччана. Несите занавес, закрывайте окна и двери. Сейчас что-то будет. Изуку смотрит на Кацуки ошалевшими глазами, будто бы и сам не ожидал того, что сейчас произнёс, но это не так. Он просто ждёт. Ждёт реакции парня, надеясь на минимальный ущерб собственному здоровью. Почему ему сейчас настолько стало страшно? Как знать. Но он действительно волнуется и с замиранием сердца ожидает того, что ему может сказать его Каччан в ответ на такие слова. — Что-о за чушь, Деку? — еле выдавливает Бакуго, чувствуя как собственные руки подводят его. Они начинают дрожать. Но Изуку словно не слышит сейчас этого вопроса. Он как будто бы не видит потерянности парня, в чьих руках он всё ещё находится, расслабившись полностью, позволив себе максимально сильно облокотиться на друга детства. — А ты… ты и правда меня любишь? — что-то просит спросить именно это. Будто совсем детское любопытство. Он задаёт слишком детский вопрос, совсем не по возрасту, не понимая ничего. Он желает услышать ответ. И, возможно, зря, но выдаёт: — Ты говорил это мне маленькому тут… это же правда, да? Шок. Неверие. Удивление. Сейчас многое витает в воздухе, окутывая двух парней, но от этого мало проку. Один, явно убеждён в чём-то своём, не может вымолвить и слова, просто стоит и держит почти упавшего в его объятия второго, у которого в голове полнейший хаос, а возглавляет его только одно. «Ну ответь же, Каччан». Но Кацуки не желает отвечать. Это слишком. Стиснув зубы покрепче, оттолкнув от себя Деку, он буквально срывается с места и ретируется прочь. Испуганный, шокированный и… потерявшийся в себе. «Деку, идиот…», — слышится сдавленный вой за закрывшейся с той стороны дверью. А сам Деку сидит на полу в душевой. Явно не осознавая, что сейчас сказал и кому, а может и осознавая. Он ещё и сам не совсем понял, что происходит вокруг. Только лишь одно он понял. Голова больше не болит. От головокружения и след простыл. А эти фантомные разговоры в его голове ни что иное, как воспоминание его маленького, что не так давно вернулся домой. «Каччан любит меня…»***
После инцидента в душевой прошло не меньше двух, а может и трёх дней. Изуку точно не считал, предпочитая не мучить себя хотя бы этим. Он и без того себя чувствовал отвратительно. Дни тянулись слишком долго, противно, тошно и тихо. Действительно тихо. А всё потому, что Бакуго Кацуки словно воды в рот набрал. Полное игнорирование личности Деку в глазах Кацуки картинка приемлемая, в некотором роде даже привычная, но не сейчас. Не после того, как Деку сказал то, что сказал. Не тогда, когда Изуку понял, что Каччан ему необходим для спокойной жизни. Воспоминания из детства, ребяческое признание в любви, те ноты заботы, которые Изуку стал вспоминать каждую ночь, ничто иное как явление того Кацуки, что сейчас сидит перед ним и вообще не реагирует даже на тычок обратной стороны ручки. «Я и не знал, что Каччан так тепло относится ко мне, — сидя в столовой на большой перемене, думал Деку, оглядывая с ног до головы Каччана, по куда это возможно в сидячем положении. — Он и раньше был заботливый, но чтобы сейчас… Господи. Каччан…». Попытки заговорить, как-то перекинуться парой слов в спарринге с ним не дали никакого результата. Он умело избегал Изуку. Слишком умело. Чрезвычайно хитро и незаметно. — Почему он меня игнорирует? — задался как-то вопросом вслух Изуку, позабыв о том, что сидит за столом не один. — Я подозреваю, это из-за того, что он на тебя обижен, — с невозмутимым видом, не поднимая глаз от чашки чая, предельно внимательно наблюдая за чаинкой плавающей на поверхности, бормочет Тодороки. О том, как он догадался, что Изуку говорит насчет Кацуки, вопроса и быть не может. Он не глупый и понимает, видит и, к сожалению, никак не может помочь другу. — Да… но… я же… Тодороки-кун как обычно. Бьёт фактом в лицо, что даже никак себя оправдать не получится, — бубнёж со стороны Изуку невнятный, но для Тодороки, что сидит рядом, слышно отчетливо каждое слово. — Я бы посоветовал разговор тет-а-тет. Это, во всяком случае, будет лучше, нежели ты будешь ходить и ломать себе голову, Мидория, — парень всё-таки поднимает глаза и, вздохнув, добавляет: — Нам и твоих сломанных рук хватает. Побереги голову. Прыснув в кулак, Мидория кивает головой, соглашаясь. В голове уже созрел план, как раскрутить, ну, или хотя бы высказаться Каччану. Иначе он действительно скоро сломает и голову. Когда все расходятся по комнатам, а по всему общежитию гаснет свет, для Изуку словно загорается зелёный сигнал светофора. Он поднимается по лестнице к комнате Бакуго, надеясь лишь на то, что никого по пути ему не встретится, и ему не придётся объясняться с тем «что он забыл не на своём этаже». Хотя объясняться бы и не пришлось. Все уже и без того в курсе, что отношения у них с Каччаном испортились в край. Наверное, именно поэтому и не лезут в них. «Сами разберутся», — как-то раз Изуку услышал от Киришимы, когда к нему пристал Каминари с энтузиазмом и огромным запалом на то, чтобы «помирить Бакуго и Деку». Нужная дверь уже перед самым носом, а бурлящий в крови запал куда-то ниминуемо иссяк. Рука зависла над уровнем плеч в намерении постучать. Вся смелость вмиг улетучилась. А всё потому, что он затравил себя одним и тем же вопросом: «Что я ему скажу?». Простояв так с минуту, облившись тысячей и одним потом, Деку уже было хотел ретироваться прочь, поджав хвост. Но голос за спиной заставляет вздрогнуть и подпрыгнуть на месте: — И что ты здесь забыл, Деку? Сердце отрывается ото всех сосудов и падает вниз, быстро-быстро пропуская удары один за другим. Наконец услышав родной голос, увидев перед собой невозмутимого Кацуки, он готов лужей растечься. Черт. — Я хотел поговорить. — Ммм, — многозначительно тянет Бакуго, отведя взгляд в сторону и сунув руки в карманы своих домашних брюк. — Нам не о чем говорить. Проваливай. Чрезмерный холод в голосе пробирает до костей. Мурашки огромным табуном, от затылка до копчика, скачут по телу, а всё только от того, что больше нет того запала в голосе, когда Каччан обращался именно к нему. Изуку хотел было возразить, справившись с наваждением, но стоило поднять голову (Боже, Изуку, когда ты успел спрятать глаза), как до слуха доносится хлопок двери и поворот ключа в замке. «Поговорил». — Каччан, — измученно тянет Изуку, повернувшись к двери и приложив ладонь к ней, — я знаю, тебя То шокировало, но, пожалуйста, верни хотя бы ненависть ко мне… — он и сам не замечает, как начинает говорить, прикрыв глаза и дотронувшись лбом стены рядом с дверью, — я не могу так… это не то, чего я хотел… не тот конец, который себе мог бы представить… пожалуйста. — Тяжелый вздох срывается с губ, а руки начинают дрожать. Волнение накрывает его с головой, хочется сбежать подальше, ведь он не уверен, что это даст хоть какой-то толк. Кажется, Каччан его даже не слушает. — Хотя бы начни снова кричать на меня… не могу терпеть эту тишину… Каччан… Эти напряжённые минуты ожидания тянутся слишком долго. Он успевает уже тысячу тысяч раз пожалеть о том, что сказал в дверь. «Он, наверное, меня даже и не слушал…» Обида расползается от груди, вязко и скользко на душе, противно от самого себя. Дурак, не иначе. Вздох, и Изуку разворачивается, чтобы уйти. Нечего стоять в позднее время под дверью своего друга детства, выжидая хоть какой-либо реакции. Дверь, к которой была обращена речь, молчит и не думает открываться. Больно. — Прости… — шепчет себе под нос Изуку и всё-таки уходит. Шаги даются тяжело и отдают колющим ощущением в районе сердца. Он не хочет сейчас даже думать, просто смотря под ноги, пока в его голову не прилетает что-то. — Ты идиот, слышишь, — доносится за спиной, а стоит обернуться назад и увидеть побагровевшее лицо Каччана, как на сердце словно распускается весна. — Ты сдохнешь, если то, что ты сказал мне не правда. Чертов Деку! Сдержаться и не двинуться с места невозможно, не то, что уйти или проигнорировать то, что сейчас происходит. Изуку в пару шагов преодолевает метры, разделяющие их, и бросается в объятия родного, дорогого ему человека, шепча лишь одно: «Каччан, я люблю тебя». «Я тоже…», — сдавленно, но с нотами облегчения доносится до слуха Изуку, и тёплые руки обнимают его в ответ.