Устами младенца глаголет истина

      В момент стихшие голоса вновь оживились, стоило Бакуго зло посмотреть практически на каждого из присутствующих и смениться в лице. От нейтрального, даже довольного, до злобного, перекошенного, словно от съеденного лимона, буквально за секунду. Рекорд! Осторожно спустив на ноги Деку со своих плеч, он помог ему снять обувь и, взъерошивая беспорядок на голове, отправил в банную комнату вымыть руки. А после и сам, разобравшись со своей обувью, прошёл к столу, за которым сидели он младший и его Деку. — Это тебе, — протянув сладкую вату себе младшему, Бакуго усаживается на стул, точно напротив Мидории. Взгляд порядком уставший, немного ленивый и безучастный. Он бродит глазами по чертам лица робеющего напротив, — мелкий ныл, что тебя нельзя оставить без сладкого.       Мало понятно, к кому он обращается, но протянутая рука в сторону себя мелкого явно акцентирует обращение. Не то, что глаза. — Ты знаешь, что не любишь сладкое, так зачем? — фыркнув, но приняв сладость, Бакуго младший смотрит вопросительно на самого себя.       Глаза младшего не такие, как у старшего, но спектр эмоций такой же огромный, но чуточку нежнее, что ли. Младший переводит взгляд с одного подростка на другого, будто стреляет глазами, подобно ярким и скорым, как выстрел, вспышкам. Они блестят где-то в глубине и манят заглянуть глубже. Губы ребёнка искажает ухмылка, брови взлетают в одному ему понятном причудливом танце, а рука, в которую он принял сладость, пересекает стол, чтобы вручить эту сладость Деку: — Деку, держи.       Онемевший от подобия шока, а после удивленный поведением двух мальчишек перед собой, Мидория всё-таки принимает из рук младшего Каччана сладость, но не без осторожности. Он смотрит на старшего, на своего Каччана, не верит своим глазам. Картинка происходящего слишком… слишком… она просто непривычная. Ему странно получать что-то из рук Каччана, от самого Каччана. Пусть это даже и глупое стечение обстоятельств. Пусть это даже и из рук младшего Каччана. Каччан же он и есть Каччан, правильно? Даже годы разницы не меняют этой правды.       Выдавить из себя «спасибо» получается на удивление легко и звучит это не так натянуто и глупо, как Деку кажется на первый взгляд. И ему становится любопытно, когда это он настолько осмелел и принял эту происходящую сейчас действительность за чистую монету, чтобы так спокойно чувствовать себя в данный момент. Так спокойно принимать что-то и… чего греха таить, радоваться такой перемене. — Иди за Деку-Деку, мелкий, — обращается Бакуго к себе, но взгляд, нечитаемый и тяжелый, обращён в сторону притихшего Мидории, что, опустив голову и потупив взгляд, смотрит в тетрадь перед собой, — мы пока с Деку займёмся приготовлением ужина. Понял?       Кивок головой, и Кацуки младший буквально срывается с места, скрываясь за поворотом в банные. Слишком быстро перебирая ногами. «Бестолочь», — думает Кацуки старший, но никак не комментирует. Он понимает, что тот слишком соскучился по своему Деку.       А младший Кацуки просто слишком не нравится то, каким является этот Деку, что просто поскорее хочется обнять своего и обязательно стукнуть ему по лбу, чтобы знал. Не менялся. Помнил всё. — Каччан… — вздрогнув от ощущения гнетущей тишины, спустя некоторое время, после того, как младший Каччан ретировался. Ему, Изуку, невдомёк о чём думает его Каччан, почему так старательно прожигает его взглядом.       Да, Мидория хотел бы что-то сказать, что-то рассказать, но язык не желает поворачиваться во рту. Ему просто не хочется что-либо говорить. Не хочется портить момент. Хочется просто насладиться тем, что сейчас есть. Не назойливая, но давящая, спокойная и по-своему опасная атмосфера. Что-то привычное, но одновременно новое. Что-то необычное, но со вкусом привычного и старого. Изуку в растерянности и всё же решается открыть рот, как его перебивают: — Замолчи, — произносит Бакуго, отвернувшись к окну. — Ешь эту поганую вату или выкинь, только глаза не мозоль. — Угу…       Гомон в общаге уже как добрые полчаса стих. Отужинав и приведя в порядок помещение после бурных посиделок в компании одноклассников и детей, ребята разбежались по комнатам, предварительно приняв ванные процедуры и пожелав друг другу спокойной ночи.       По безмолвной договорённости, по взглядам и кивкам, младшие Бакуго и Мидория отправились снова ночевать у старшего Кацуки в комнате. Что было не удивительным для самого Бакуго.       Вечерняя прогулка заставила его голову снова работать, как он решил, не в том направлении. Все мысли, прошедшие года, давно, казалось бы, забытые времена, с новой силой запестрели яркими и свежими красками, ослепляя. Смех маленького Деку ворошил в сознании все потаённые чувства, скрытые от самого себя, выворачивая на изнанку всю душу. Было, конечно, мало приятно в самом начале, когда привкус желчи во рту смешивался со сладостью от мороженого, но в целом, когда он привык, стало нормально. Сносно.       А на самом деле, всё же было приятно, нежно и трепетно, вновь окунуться в беззаботное детство. Прикинуться тем собой, прошлым и не таким заносчивым. Радоваться вместе с Деку. Улыбаться ему, смотря на очередную глупость и поражаться тому, насколько этот ребёнок наивен и чуточку глуп.       Сидя на лавочке у ларька с мороженым, мотая ногами и уплетая прохладный десерт, Деку оглядывается по сторонам, что-то бубня себе под нос, чем заставляет Бакуго улыбнуться. Вот уже в который раз. — Каччан, — Изуку поворачивается к Бакуго и так по-щенячьи строит глазки, что он, Кацуки, уже на всё готов, лишь бы продлить момент и порадовать этого ребёнка. Чёрт! — Скажи, я обещаю, что плакать больше не стану, чем я тебя обманул? Ну… тот я, не я.       Детская непосредственность, вкупе с милыми глазками, подчёркнутая порозовевшими, от бега наперегонки до ларька, щеками, умиляет не хуже миленьких котиков в интернете. Отказать в ответе сложно, но и ответить ему, совсем ещё ребёнку, опасно. Мало ли чем обернётся эта временная штука, и что потом будет в их времени. Хотя, чего уже терять. Они и так многого уже наговорили, сотворили и, вероятно, бесповоротно испортили. Потому Бакуго только тяжко вздыхает, взъерошив кудрявую макушку, решает ответить начистоту: — Деку… — очередной тяжёлый вздох, и механизм в голове Кацуки начинает вертеться в бешеном темпе, прогоняя все возможные вариации ответа: от безобидного до самого худшего и правдивого. Он не может заставить себя сказать правду, хоть и решительно настроился лишь на неё. — Обманул лишь в том, что не сдержал обещания. Он выбрал дружбу с другим мальчишкой, нежели со мной. — Я, ну то есть, он, перестал с тобой дружить? Так получается?         Грусть в глазах и что-то отдалённо намекающее на слёзы промелькнуло во взгляде детских глаз лишь на мгновение. После, будто по щелчку, Деку шмыгает носом, расправляет поникшие плечи и смотрит так… настойчиво и серьёзно, что Кацуки лишь на секунду, но теряется. Сейчас, вот именно в этот крохотный момент, в лице ребёнка он увидел этот взгляд, что снился ему ночами, после того случая, что перевернул их дружбу на «до» и «после». — Может же быть так, что я сделал то, что сделал не из-за того, что мне не нравится Каччан, а потому что так было нужно? — проговаривает Изуку и, насупившись, смотрит внимательно-внимательно в глаза Кацуки, от чего у оного пробежал табун мурашек по спине. Жуть. — Я не верю. Не верю в то, что так просто мог обидеть тебя. Не смог бы. Я люблю Каччана, настолько сильно, что прям колит, — пальцем свободной руки Деку тыкает себя в грудь, в районе своего сердца, — вот тут! Сильно-сильно люблю!       Кацуки вероятно глупо улыбается и сильно-сильно покраснел. Уши горят настолько адски, а скулы настолько жутко сводит, что становится не по себе. Да только Деку перед ним так счастливо растягивает губы в улыбку, что и Кацуки сводит сердце, начинает сосать под ложечкой и вовсе начинает кружиться голова. Господи. Что-то здесь не так. — Мама говорит, что мы делаем те или другие вещи, потому что так надо, а не потому что хочется, — будто почувствовав, Деку отворачивается от Каччана, давая возможность выдохнуть и собраться в кучу. — Поэтому, я думаю тебе нужно поговорить со мной, ну то есть с ним, — Изуку настолько активно начинает болтать ногами, что Бакуго начинает казаться, что ребёнок перед ним нервничает. Возможно же? — Я же собрался Каччана сделать своей невестой, когда мы вырастем! А если мы будем так же, как вы ругаться… этого же не получится!       Хохот, настолько громкий и заливистый, раздаётся в парке, что птицы с деревьев в мгновение взмывают вверх, старательно двигая крыльями, спешат разлететься кто куда. Бакуго не выдерживает этой детской наивности, милой глупости, заходится смехом, не пытаясь даже удержать себя в этом, странном, старом и привычно забытом порыве. Просто потому что. И да. Он даже не старается поправить Изуку, что они парни, и никому из них не стать невестой. Тоже. Просто потому что.       Он смотрит на умиротворённые лица детей, тихо радуется в душе, немного завидует и даже желает такого же. Но нет. У него такого не будет. Они мирно посапывают на его кровати, обнявшись под тонким одеялом, сплетя между собой ноги. Это действительно занятное дело, наблюдать за собой со стороны. Смотреть на лица детей какими они были раньше. Видеть счастье на детском лице, что мыльными разводами по собственной душе пудрит мозг и заставляет сделать хоть что-то чтобы и самому быть, хотя бы на долю, таким же счастливым и довольным. «Быть с Деку…».

***

      Неожиданно. Катастрофично неожиданно он находит себя около двери Деку, на втором-мать-его-этаже, напротив чёртовой-мать-его-двери этого задрота! Ну и подскажите каким образом это случилось? Просвятите его, почему его ноги решили увести его, только-только после отбоя, на этот сраный этаж к этой двери, к двери Этого человека! Почему? Господи. Бакуго ладонью с размаху бьёт себя по лбу и бурчит нелицеприятные описания собственной задумчивости, тупости и невероятного везения. Потому что именно эта дверь, именно в этот момент открывается, и из дверного проёма появляется лохматая макушка именно этого человека, из-за которого последние годы жутко болит голова, и сердце сходит с ума. Бля. — Каччан? — несмело обращается Изуку, ступая вперёд, перешагивая порог.       Ему просто хотелось выйти попить. Он и без того перенервничал за день: падения с лестниц, чужие штаны, просветление, осознание, воспоминания, лицо Каччана в слезах (он не признается, что сейчас примеряет эту маску на лицо, что сейчас перед ним, нет) не хватало ему ещё и того, что друг его детства пришёл к нему не пойми зачем и пялится, тупо пялится куда-то сквозь него. Это странно. И даже немного страшно. — Каччан, ты что-то хотел? Я… за водой хотел выйти? Если что-то срочное, то…?       Договорить, впрочем, как и обычно, у него не выходит. Каччан, по своему обыкновению, в силу натуры и просто потому что перебивает его, говоря, что дело срочное и будто приказывает Изуку идти следом за ним, на что оный, конечно же, не сопротивляется и идёт, вмиг забыв о своей жажде и вообще обо всём. Потому что это Каччан, ему можно. Потому что перед ним спина Каччана, за ним нужно идти. Потому что это Каччан.       Выйдя следом за Кацуки на улицу, Деку пребывает в смутном сомнении. Всё словно повторяется. Ночь, они двое, какое-то срочное дело и полная тишина, которую в этот раз Изуку не решается нарушать. Слишком атмосфера отличается от прошлого раза. Это что-то более давящее на внутренности, что-то, что пробирается под кожу и сильно-сильно жжёт и режет. Ощущения слишком острые и щекочут без того хлипкие нервные окончания. — Деку, — начинает говорить Кацуки, стоило парням оказаться за пределами зоны общежитий, не уходя как в прошлый раз слишком далеко, глазами к глазам, ровно напротив друг друга, почти рядом, но и далеко одновременно.       Они синхронно, будто по договоренности, вбирают ночной воздух в себя, что насыщен остатками дневного безумия и першит в районе горла остатками недосказанности. Цепляясь за пережитый день, каждый старательно думает о своём. Перебирая в голове все сказанные, невысказанные мысли, переворачивая и пытаясь распутать мудрёную путаницу у себя внутри, парни смотрят друг на друга и переступают грань чертового невозврата. — Знаешь, я тоже хочу как и ты… — Бакуго оглядывается вокруг, блуждает замученным взглядом по округе, а потом будто не найдя ничего интересного, возвращает взгляд на Изуку, что стоит и не двигается с места. Вздыхает и (если бы Деку не знал Каччана, он бы решил что оный набирается смелости) продолжает, — Я хочу забыть наше детство. Вот это, — Кацуки протягивает руку вперед, а на ладони покоится зеленый камень, что от света рядом стоящих фонарей немного блестит, играя оттенками зелены, и будто бы подрагивает словно живой и ему присущ страх. Так играет воображение, или же это действительно происходит, неважно, — дурацкий стих, тебя и твою вечную игру в героя. — Но… Каччан, я помню…стих… — тихо бормочет Изуку, стыдливо опустив глаза и сконфуженно передёрнув плечами. — Да неужели?! — искреннее изумление искажает до этого момента спокойное лицо и Кацуки от незнания куда деть себя быстро прячет руки в карманы своих брюк, зло смотрит на Деку. — И что, только его? — Камень, — Деку достает камешек из кармана и осторожно, будто боится уронить, протягивает на ладони Каччану, смотрит оному в глаза, — он у меня был спрятан в той коробке-тайнике, что когда-то ты называл… сундуком сокровищ.       На мгновение, на долю секунды, на крохотный отрезок времени, но Бакуго всё-таки теряет эту злость во взгляде. Он шокирован? Обескуражен? Или же он просто в ступоре от того, что этот мистер-я-ничего-не-помню только что припомнил ему ерунду из детства, да ещё и с таким серьёзным видом, от которого пробирает до костей чертовой дрожью, что ему самому должно стать минимум стыдно? Да что за вздор!       Но Кацуки всё-таки теряет свой пыл, запал на ругань, и просто стоит и молчит. Он пялится, тупо пялится на раскрытую ладонь Деку, на камешек, который лежит в подрагивающей ладони, смотрит на пальцы мальчишки, что вздрагивают с каждым вздохом. Затем переводит взгляд вверх и смотрит в глаза, эти глаза. Он тут же находится с ответом, потому что мысли, как поезда на огромной скорости, врезаются друг в друга, создавая огромный, нет, колоссальный взрыв, которому нет равных. — И что мне от этого? — цокнув языком, вовсе решив отвернуться и больше не видеть этих щенячьих глаз, Бакуго фыркает. — Ткнуть носом меня решил? Или что там тебе взбрело в твою голову.       Да только у самого Бакуго в голове белый шум. Он рябит и шипит, не даёт и возможности хотя бы на секунду подумать о чём-то спокойно, хотя бы вскользь. Нутро подрагивает от злости, а пальцы впиваются в кожу ладоней, оставляя борозды-покраснения, что отдают тупой болью. Кацуки передёргивает плечами, скривившись. — Прости, что забыл… — Прости?! Ты… ты… — дыхание сбивается, руки начинают дрожать, а колени обещают вот-вот подкоситься. От этой наглости и простоты, от этой тупости и наивности у Кацуки сейчас сдадут нервы, или они уже сдали. — Как же у тебя всё просто, Деку! Сказал «прости», и Я резво брошусь в твои объятия и забуду то, что ТЫ меня предал?!       Тело не слушается и Деку вот-вот осядет на землю в тщетных попытках отдышаться. Дух захватывает слишком неожиданно. Бразды правления за трезвость ума и адекватность реакций перехватывает ущемленная гордость. Кажется впервые настолько остро это чувствуется. Молчать и давиться обвинениями нет сил, и он вот-вот сорвётся на крик. Лишь бы в грудь набрать по больше воздуха. Воспоминания, подобно возгоранию спички, так же быстро вспыхивают в его голове, крутятся в бешеном танце, сменяя друг друга достаточно резво, а сердце начинает колотиться всё быстрее. — Ты тогда поступил неправильно, Каччан, — со всей возможной строгостью в голосе, дрожащими коленями и потеющими ладонями, начинает говорит Изуку. — Я просто… всего лишь хотел заступиться за нашего друга, — сбившись на секунду, чуть не выронив из ладони камень, Деку начинает бормотать. Его мысли где-то далеко отсюда, будто на десять лет назад умчались и не спешат возвращаться. Потому он и не слышит, что Кацуки, шипя сквозь зубы тихие ругательства, поправляет его, проговаривая: «твоего друга». — Я хотел, чтобы мы дружили все вместе… разве это плохо? Зачем было его тогда задирать? — Пхах!.. Ты наплевал на наше обещание и… и… — «перестал смотреть на меня» — хотел бы он сказать это в слух, но гордость вовремя прикусила язык, от чего Бакуго давится словами. — Ты и сам-то не слишком придерживался нашего обещания, бил меня и с особым усердием издевался над тем, что у меня не было причуды. Ты тоже, — воздуха не хватает, и Изуку вынужден прерваться, дабы сделать глоток воздуха и продолжить, с большим запалом завершая свою мысль, — тоже наплевал на обещание! Так чем я хуже тебя?       А ведь так по-детски хочется возразить и ответить по всем законам жанра «ты был первый», так хочется сослаться на тупость и наговорить гадостей. Снова. Так хочется чего-то непонятного, что Кацуки просто… просто… посылает всё к черту, не зная, чем возразить. — Забей! — Кацуки задыхается возникшим из ниоткуда чувством вины и не менее слабым по давлению на сердце чувством беспомощности. Он и правда тоже не сдержал обещания. Тоже. Но ведь это не он, не он инициатор этого всего! Это Деку. Деку и его дружелюбие ко всем. Так что получается? Кацуки тоже предатель? Тоже… — И вообще… Пошел ты! Чертов засранец Деку! Шуруй к своему половинчатому дружку и забей совершенно на всё, как делал это раньше!       И он сбегает. Бакуго действительно сбегает, потому что мысли начинаю греть изнутри слишком сильно. Слишком горячо, даже обжигающе. Деку помнит! Этот засранец Деку помнит, почему они поругались! Но он…       Он просто не понимает конкретной причины… вот и всего.       Душу выворачивает и трясёт настолько сильно, что ноги не выдерживают веса, благо хоть доносят до стен собственной комнаты. Он оседает на пол, еле успев закрыть за собой двери. Тело всё колотит, словно он только что принял ледяной душ в морозный день прямо на улице.       Что вообще происходит, и как всё это понимать?

***

      Деку возвращается в свою комнату, закрывает за собой дверь, усаживается на кровати и его накрывает. Он только что, кажется, впервые за всё время, таким образом, грубо и на равных, говорил с Каччаном. Накричал, выплеснул в раз всю ту злость и обиду, ткнув носом Кацуки в то, что ему пришлось пережить и ушел целым и невредимым. Кацуки даже не стал повышать голоса, переходить на грубости, а просто… послал и ретировался прочь под аккомпанимент собственных взрывов и тихих ругательств. Что-то новое и необычное.       Летний денёк. Погода жаркая, как никогда. Они прогуливались по парку, схватив друг друга за руку, потому что буквально на повороте в парк Деку чуть было не умудрился потеряться в небольшом столпотворении у входа. Кацуки невольно бурчал себе под нос, ругаясь на невнимательность и задумчивость своего друга. Но старался делать это как можно тише, ему не хотелось, чтобы Изуку обиделся и снова распустил нюни. — Каччан, — несильно дёрнув на себя руку друга, Изуку смотрит куда-то в сторону, указывая в это же направление пальцем, — там кто-то плачет, давай посмотрим?       Кацуки лишь хмурится, мельком посмотрев в сторону и приметив сидящего в песочнице ребёнка. Это не их дело. Их ждёт компания, и Кацуки не намерен носиться с какими-то оболтусами. Нет. Он сжимает ручонку Деку сильнее и тянет за собой, прибавляя шаг. — Пусть плачет, нас это не касается. — Но Каччан!

***

      Это повторяется через пару дней. Они вдвоём снова спешат на встречу у ручья с компанией мальчишек, лавируя между взрослыми, срезая дорогу через парк. И Кацуки жалеет, что в этот раз не взял Деку за руку. Людей хоть и было немного, он по началу даже не задумался о чём-то плохом, но обернувшись почти на половине пути, на развилке тропинок в парке, Кацуки получает сильнейший удар.       «Где Деку?».       Его взгляд мечется из стороны в сторону. Руки потеют, а маленькое сердечко в груди грозится разорваться на части. Изуку нигде нет! Куда он мог деться? Паника подкатывает к горлу, и Кацуки хватается руками за голову, еле сдерживая порыв расплакаться. Он испуган, будто бы сам потерялся в огромном мега полисе. Но. — Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Ты такой забавный, Хару-тян!       Стоило панике не мгновение захватить разум, как вдруг из-за дерева неподалёку доносится голос, и Кацуки тут же берет себя в руки. Сбросив наваждение, подступающее вкупе с тошнотой и чувством беспомощности и бессилия, он быстро семенит в сторону этого дерева дабы подтвердить догадки и, наконец, увидеть лохматую макушку и успокоиться. А голос, что сводит с ума своим спокойствием, всё смеётся и смеётся. От странного чувства в груди у Кацуки сводит челюсть. — Каччан! Смотри-смотри, Хару-тян, это Каччан! Он мой лучший друг!       Сидя в песочнице рядом с невзрачным мальчишкой, Деку сияет улыбкой, затмевая всё вокруг. Кацуки обескуражен и растерян, но он точно зол. Этот Деку, он развернулся и ушёл к этому мальчишке даже не предупредив! Что за поведение?       Но Бакуго не думал, что всё это зайдёт ещё дальше, и как вообще это отразится на их общении и дружбе.

***

      Очередная прогулка по городу в компании всё тех же мальчишек из друзей Бакуго обещала быть захватывающей и интересной как никогда! Они собрались у входа в супер-маркет, дожидаясь оставшихся позади ребят и Деку, что обещал прийти к магазину вовремя, ведь у него были неотложные дела с мамой. — Ну что, Кацуки, — задиристо начинает говорить один из друзей, небрежно стукнув Кацуки в плечо, — говорят, у твоего Деку появился новый друг, и они гуляют вдвоём чаще, чем с тобой. Каково это, быть вторым?       Бакуго скрипит зубами и сжимает ладошки в кулаки. Он действительно зол не на шутку и готов хотя бы кому-нибудь стукнуть по лицу. Ишь чего вздумалось! Они решили подкалывать его, Кацуки, в том, что он ревнует и что вообще теперь номер два? Черта с два они решили, что у них получится вывести Бакуго на эмоции. Шиш им, а не реакцию. Так Кацуки думал, пока в поле зрения не попали двое мальчишек, что пробираясь сквозь толпу, держались за руки. За руки! — Деку! — вмиг взревел Кацуки, растолкав локтями своих друзей и подлетев к мальчишкам на всех порах. Взгляд шафрановых глаз прикован к рукам Деку и этого наглеца, а Бакуго не знает, как поступить. В груди противно и сыро. Там что-то протяжное ноет и стонет, а в голове пусто, как в пустыне. Пусто и жарко. — Ты опоздал! — Знаю, прости! — руки Деку быстро взмывают над головой, складываются ладошка к ладошке в примирительном жесте, а голова наклоняется чуть вперёд. Кацуки счастлив хотя бы от того, что их руки снова не соприкасаются, когда Деку перестаёт корчиться и просто становится рядом. — Я просто зашел с мамой за Хару-тян, он тоже хотел пойти с нами в кино. Можно же, можно? А ты знал, что со следующей недели Хару-тян будет с нами ходить в наш садик? Здорово, правда? Я так счастлив!       Болтовня нескончаемым потоком льётся из уст ребёнка, и он мечтательно прикрыв глаза, не видит того, что сейчас происходит вокруг него. Кацуки терпеливый, да. Но он, оказывается, жуткий собственник и сейчас даже обижен. Он зло смотрит на этого именитого Хару-тян и почти прожигает в нём дыру, но мальчишка даже не замечает этого. Он смотрит на Деку и что-то говорит ему в полголоса, затем чешет затылок и, о Боже, Деку обещает скоро прийти и быстренько убегает в сторону. А для Кацуки нет лучшего шанса. — Слышь ты, Харука, — откуда он знает полное имя этого пацана, Бакуго не задумывается и скорее продолжает свой монолог. — Чтобы я тебя не видел рядом с Деку больше, ты понял? — Почему это, Каччан? — и здесь этот мальчишка точно издевается. Он не настолько хорошо знает Кацуки, раз позволяет себе так ему отвечать. Он не настолько Деку, чтобы называть его этим именем. — Изуку нравится дружить со мной, почему я должен слушаться тебя? — Потому что Деку мой! Вот почему! — шипит Кацуки и делает шаг вперёд, занося руку для удара, но его останавливает голос из-за спины. — Да брось ты, Кацуки, этот слабак не достоин быть побитым тобой! — Да! Ты его ударишь, а Деку потом замучает тебя слезами и соплями, так что оно того не стоит! — Точно-точно, Бакуго-кун, брось ты эту затею!       И Кацуки остывает, забрасывает на дальнюю полку этот момент и просто идёт в поисках Деку, чтобы взять его за руку и не отпускать. Потому что Деку Его! И только ему, Кацуки, держать его за руку!

***

      Последней каплей в океане терпения Бакуго Кацуки стала болтовня Деку, что вмиг потрясла его сознание, стоило ему вникнуть в рассказ и буквально загореться желанием найти этого наглеца Харуку и как следует вломить ему.       Накануне, двумя днями ранее, Деку визгливо рассказывал ему, Кацуки, о том что они с этим Харукой обменялись фигурками Всемогущего. Буквально вереща при этом, он выкрикивал: «это как наши камни дружбы» и «у нас с Хару-тян крепкая дружба!», а что особенно сильно задело Кацуки «Хару-тян такой классный». Он не мог пропустить это мимо и оставить как есть. — Какого ты вообще себе позволяешь, засранец?! — выловив в общем дворе Харуку вместе со всей бандой мальчишек, Кацуки решительно был настроен на то, чтобы оному подбить глаз. — Тебе, что, хочется приключений? Чего вздумалось таскаться за Деку каждый день?       Но мальчишка молчал, оглядывая свору ребят скучающим взглядом, будто это он созвал на разговор мальчишек и сейчас сам дожидается ответа. — Я тебя предупреждал! Не смей приближаться к Деку, а ты, я смотрю, совсем бесстрашный? — разминая кулаки, хищно оскалившись, Кацуки наступал на мальчишку перед собой, наконец, теряя последние капли самообладания. Кулаки чесались жутко. — И мне тут птичка на хвосте принесла, что ты, решил с Деку обменяться… как же он сказал, — наигранная задумчивость, а после словно звериный оскал искажают его лицо, — а, чем-то особенным? Не слишком ли смело для того, кто сейчас будет вместо боксёрской груши?       И на это Харука молчал. Смотрел исподлобья на Кацуки, чем провоцировал ещё больше. Как же бесит. Но хотел было Кацуки замахнуться, как вдруг Хару начал говорить. — Изуку не твоя собственность, Каччан. Он хочет дружить не только с тобой! Так что перестань быть таким эгоистом и запугивать меня! Я всё-равно не перестану дружить с ним!       Нет. Вот она последняя капля. Именно после этих слов Кацуки не выдержал и бросился с кулаками на мальчишку.       Он бил, куда только получалось. По рукам, по ногам, получилось даже попасть в глаз. Половина мальчишек мигом разбежались кто куда, стоило Кацуки лишь нанести удар. Остальные тихонько ретировались после двух или трёх неудачных попыток и разбитых собственных носов, когда пытались разнять Кацуки и Харуку. За его спиной осталось только двое самых преданных и безбашенных мальчишек, что смотрели со стороны и отгоняли прибежавших на помощь других ребят. Но вот примчавшегося Деку они отгонять не стали. — Качча-ан! Что ты творишь! Перестань! — кричал по пути Деку, спотыкаясь и падая, потом снова поднимаясь на ноги и уже прихрамывая, приближаясь к дерущимся мальчишкам. — Каччан! Успокойся! Пожалуйста-а-а-а!       Но Кацуки перед собой видел только лицо наглеца, что смел бормотать себе под нос: «Он возненавидит тебя!» и «Ты сейчас бьёшь у него на глазах его друга! Он тебя не простит!» И от этого злость разливалась по телу сильнее. Сердце билось быстрее и громче, он уже просто не слышал ничего, только читал по губам, что говорит этот… этот… — Хару-тя-я-ян! Ка-ачча-а-а-ан! Перестаньте!!!

***

      Кацуки сидел на полу в своей комнате и прижимал к груди маленький камушек зелёного цвета и тихо скулил, жмурясь от боли в кулачках, коими так неосторожно дотронулся к себе.       «Деку меня больше не любит…», — кричало что-то внутри. Да, Кацуки сплоховал. Он на эмоциях побил Деку. Не жалея сил. Не задумываясь ни о чем. Он просто поколотил своего друга за то, что он заступился за другого мальчишку. «Но зачем? У Деку же есть я, зачем ему кто-то ещё?!», — назойливая мысль крутилась в голове каждый день по нескольку раз, доставляя самые неприятные ощущения где-то в животе и на уровне горла. «Зачем он меня предал? Зачем он стал дружить с таким как это Ха-Хару… с тем мальчишкой… Ведь я же лучше!» Он негодовал и мучился слишком долго. Слишком и слишком.       Тот мальчишка переехал после случая с дракой во дворе. Его, Кацуки, мама только покачала головой и пробормотала тихое «Вырастешь, подумаешь в следующий раз перед тем, как что-либо делать». Она даже наказывать его не стала. А наверное надо было. А Деку… Деку стал его избегать. Коситься, смотреть со стороны, со временем забывая этот случай и начиная снова таскаться за Кацуки хвостиком. НО. Кацуки не забыл. Кацуки помнит всё до последнего слова, слетевшего с губ Деку. До каждой нотки во взгляде, до искривления губ, что были измазаны грязью и кровью. Он помнит совершенно всё.       «Я не забуду этого, Деку», — нашептывает нутро, когда кулак раз за разом взмывает над Деку и приземляется, ударяя мальчишку, что слишком наивен, прост, глуп и просто не сообразителен. «Ты же ведь меня предал, Деку! Как ты смеешь забывать это!», — снова и снова, удар за ударом. Разбитый нос, подбитые губы, вывернутый рюкзак в лужу, испорченные записи и многое, многое другое. Он всеми силами будет ему напоминать, что он, Кацуки, помнит, что Деку предал. Каждое действие кричит об этом.       Пока Деку не перестаёт крутиться рядом. Он отдаляется и больше нет того ощущения связи, что было когда-то.       Как же у тебя всё просто, Деку…