Поцелуи сквозь улыбку.

Вспышки. Живые, яркие, кричащие о свободе, безумные. И все они вокруг меня. Охватывающие, чуть злорадствующие надо мной, невероятно быстрые, всех оттенков палитры, они мешались между собой, вызывая рвотный позыв, но веселье продолжалось. И будет продолжаться, тяжёлым комом сбивая с ног, доводя до сильного головокружения, словно вот-вот душа уйдёт в тот самый рай, что сидит внутри, где-то глубоко. Так глубоко, что за слоями проблем, отчуждения и вечной ненависти туда даже кислород не попадает, как максимум - только табачный едкий дым, что сизым туманом остаётся там, заставляя задыхаться. Музыка становится всё громче, в какой-то момент превращаясь во что-то невыносимо, отчего вот-вот лопнут перепонки в ушах. Всё сливается в единый неразборчивый шум с содрогающими дом басами, которые неровным потоком бьют в сердце, изредка промахиваясь из-за моих прыжков. Воздуха нет. Духота. Запах чьих-то сладких духов перебивается резким зловонием водки в чьём-то коктейле. Игнорируя всё это, я лишь делаю новый затяг и продолжаю бездумно прыгать в такт музыке. Всё мешается, становясь грязной, неразборчивой картинкой с разбрызганными акварельными красками, что хрустальным перезвоном прозрачных бокалов с крепким алкоголем отдаются в ушах. В глазах темнеет, меня накрывает тошнотворной волной паники, неприлично перемешанной с чьим-то испуганными криками на фоне… *** Мягко, запах свежего постельного белья захлёстывает. По всему телу неровными пульсирующими волнами расходится боль, сил открыть глаза просто нет. Перебарывая себя, я всё же поднимаюсь. Жгучая рвота моментально исходит из моего желудка, портя идеальный, белый, пушистый ковёр. Где-то в далеке я слышу неразборчивые крики на высоких тонах, они заставляют морщиться и хвататься за голову. Неровной походкой, собирая все углы, я выхожу из комнаты. Искусанными, синими, ледяными пальцами я с надеждой хватаюсь за перила, но не в силах удержать себя, чуть ли не кубарем падаю с злосчастной лестницы. Беспомощно оседая, сквозь перила я наблюдаю за взъерошенной Еленой, кричащей на измученного отца, который лишь напряжённо мнёт виски. Её обычно идеальные волосы неровными клочками лезут в лицо. Она, задыхаясь от гнева, рваными фразами продолжает орать, активно жестикулируя, периодически указывая в сторону моей комнаты. — Нортон! — Срывая голос кричит она. — Твоя дочь умрёт без помощи! Ты видел в каком состоянии её вчера принёс Марк?! — Елена. — Чуть хрипло говорит отец, но останавливается из-за нового потока криков. — Нет! Нет, Нортон! — Зло шипит женщина. — Она наркоманка! И её нужно положить в больницу. Я ведь не предлагаю отдать её в забегаловку, я всего лишь предлагаю тебе хорошую больницу, где она сможет найти себе новых друзей, будет в полном комфорте, а главное - будет отгорожена от наркотиков. Мои руки затряслись. Несмотря на своё предобморочное состояние, я, словно осиновый лист во время торнадо, не могу сдержаться. Страх захлестнул меня с новой силой, совершенно не позволяя дышать. — Она завязала и не употребляла два года. Я поговорю с ней, и она окончательно откажется от своей пагубной привычки. — Спокойно ответил отец и нежно дотронулся до плеча блондинки, на что она лишь отшатнулась как от огня. — Бывших наркоманов не бывает! — Зло крикнула Елена и, толкнув отца, пошла к выходу. Приоткрыв дверь, она задержалась. — Ты знаешь что делать с этой девчонкой! — Зло закончила она. — Я обдумаю твоё предложение насчёт клиники. — Тихо ответил отец и тяжело вздохнул. Громкий хлопок двери стал для меня пробуждением, я вздрогнула и буквально поползла в свою комнату. Тихо закрыв дверь, я, опираясь на туалетный столик, с трудом поднялась. Из зеркала на меня смотрела бледно-зеленая девушка с жуткими мешками под глазами, изорванными сухими губами, пустыми, словно стекляшки, глазами. Слёзы пришли сами. Я упала на белый мягкий пуфик и заревела, так горько, что не описать словами. Тяжёлые содрогания внутри меня не давали вздохнуть. Я не могла сглотнуть даже слюну, из-за кома в горле, что ядовитыми тисками давил на него изнутри. Всё тело горело в адском пламени, не давая мне и шанса передохнуть от постоянной боли. Я вновь подняла измученный взгляд. Я не узнавала саму себя. Рыжая мочалка на моей голове, спутанная грязными колтунами, не могла сравниться с моими блестящими волосами, опухшее лицо было мне так омерзительно, что вызывало новые рвотные позывы. Я опустила взгляд на пальцы, что были синими от синяков, с искусанными от нервов и отходов костяшками. Истерика захлестнула меня. Не в силах смотреть на своё отражения, я в ярости ударила зеркало ребром ладони. Моментальный треск осуждающей волной накрыл больную голову, которая отзывалась сейчас невероятной болью абсолютно на любой звук. Один. Два. Три. Неровная, тёмно-алая струйка покатилась по зеркалу, стекая на белую столешницу. Я убрала дрожащую руку и, трясясь от страха, нервно, шатаясь на ватных ногах, отошла от туалетного столика. Апатия пришла лишь в тот момент, когда слёзы закончились и остались только тошнота и усталость. Я подошла к тумбе с красивой резьбой, что могла заворожить любого, и завела на ней шкатулку, что когда-то дарила мама. Балерина плавно закружилась под ненавязчивую мелодию, и нижний ящичек отъехал сам, открывая маленький пакетик с круглыми белыми таблеточками, что оставляют на языке лёгкую горечь. Дрожащей рукой я достала пару таблеток и, проглотив без воды, направилась в сторону гардеробной. Наспех я схватила какую-то кофту и куртку и поспешно скрылась из отцовского дома. Уже через час я снова была в окружении ярких огоньков, что взрывной эйфорией, словно шипучка из детства, расходились по моим венам, давая силы танцевать, давая силы дышать. И всё хорошо, пока снова не захлестнёт темнота… *** Звонкая, омерзительная мелодия будильника вырвала меня из глубокого сна. Утро безумным круговоротом врезалось мне в голову, что гудела от прошлой ночи. Единственное различие было лишь в том, что в комнате был постелен новый ковёр и стоял тазик, за который я была искренне благодарна горничной. На душе стало легче. Горячие струи обволокли меня. Было ощущение, что я смываю с себя все выходные, грязным пятном отпечатавшихся в памяти и до сих пор алкогольной желчью выходящих из желудка. Тридцать минут спокойствия, защиты и уединённости придавали сил жить, но не возвращали в прошлое и не избавляли от серьёзного разговора с отцом. Понадобился час, чтобы превратиться из зомби в человека и наконец-то спуститься на семейный завтрак, на котором меня ждали уже минут тридцать. Поправив юбку, я нерешительно вошла в столовую, где отец о чём-то мило щебетал с Еленой, которая, увидев меня, оскалилась и, что-то прошипев про школу, удалилась, оставив нас наедине. — Ты так хотела помочь тому мальчишке, я сдержал обещание. Разве у нас не договор? — Холодно спросил отец. — Я, — Мужчина перебил меня. — Может ты что-то забыла? — Вилка отца громко звякнула о тарелку, от чего я вздрогнула. — В четверг вечером ты позвонила мне с весьма интересной просьбой, Василиса. — Отец, — Тихо начала я, но была вновь перебита. — Не перебивай! — Строго и достаточно громко сказал мужчина. — Ты хотела защитить мальчишку, и мы с тобой заключили сделку. Я помогаю, не оповещая Астрагора, но при условии, что ты вернёшься в мой дом и будешь вести себя прилично. Верно? — Да, отец. — Я испуганно вжалась в спинку стула и опустила глаза, не в силах сталкиваться с его тяжёлым взглядом. — Ты на испытательном сроке, Василиса. — Спокойно сказал мужчина, осматривая меня. — Не ходи по тонкому льду. Ещё одна доза, и мальчишку я сдам этим головорезам, а тебя в специализированную клинику. В столовую вновь вернулась Елена, явно подслушивавшая весь наш разговор за дверью. Она поцеловала отца в шею и устремила хищный взгляд на меня. — Мы поняли друг друга? — Мужчина вопросительно поднял бровь. — Да. — Тихо ответила я. — К сожалению, деточка не успеет позавтракать, хотя в её состоянии вряд-ли завтракают. — Злорадно пропела Елена. — Но ничего страшного! Уверена, гранит науки в школе ей понравится. Стоило отцу покинуть столовую, как улыбка Елена спала, и на её месте появился хищный оскал. — В машину, соплячка. — Зло, словно змея, прошипела блондинка и, виляя бёдрами, оставила меня в одиночестве. Телефон, что я всё это время сжимала в руке, завибрировал. «Захарра» - вот, что высветилось на дисплее. Виновато закусывая губу, я тихо сказала: — Прости. И сбросила трубку. Смысла брать не было, ведь уже через полчаса я буду придумывать оправдание почему исчезла на чёртовы трое суток…