Никому никогда не говори

      Тоф всё ещё пребывала в приподнятом настроении после полета на крылатом кабане. До бизона Аппы, летающего с помощью магии ему, конечно, далеко и очень. Но этот отрыв от поверхности, потоки воздуха со всех сторон и зыбкое чувство небезопасности, наполняющее кровь адреналином, были ей по вкусу. Если это была идея Буми, то он точно угодил ей. Своего кабанчика она вряд ли отдаст Лин, даже через пару лет, скорее купит ей подобного. Правда, Сокка грозился зажарить беднягу на шашлык, после того как молодой кабанчик посмел брыкнуться и сбросить подвыпившего и неуверенно сидящего в седле, наездника.       День был как нельзя удачным, веселье удалось на славу. Вволю наевшиеся сладостей и всласть нашалившиеся, дети были отправлены спать. А взрослые после фуршета и бального вечера уже разбредались по домам.       Звездой танцевального вечера неизменно и уже даже традиционно, была пара Катары и Аанга. Сокка же оттоптал Тоф все ноги, и, перессорившись со своими пассиями, улёгся с бурдюком вина (точнее упал) в домике для гостей.       Обычно Сокка так не напивался.       Бывали, правда, периоды, но все они были связаны со Суперлунием. Тоф неоднократно слышала об этом, но с трудом могла себе представить что-то круглое и сияющее над головой. И как можно всю ночь пялиться на это и томно вздыхать, как делал Сокка. Форму ещё могла осознать — по её просьбе, как-то Аанг чертил её руками фазы ночного светила на песке. Сияние? Сначала Аанг не знал как объяснить, учитывая что в «её всевиденье» соответствующих характеристик было не так уж много. Но он мог видеть мир как она, а следовательно лучше всех сравнить и донести до неё, раскрыть образ или смысл. Через некоторое время он принес ей метеорит. Аанг сказал, что сияние луны можно сравнить с проблесками элементов металла в почве, если их собрать в большой концентрации. «Гораздо ярче, чем этот» — сказал он, и данный экземпляр стал первым в её коллекции. Она пыталась подобрать ту степень яркости. Кроме того метеориты оказались лучшим пособием для её учеников магии металла, прекрасно изменяя формы. Но когда никого не было рядом, она создавала шар, устанавливала на колонну повыше и подперев подбородок рукой, подолгу разглядывала его и вздыхала. «И почему одинокий сияющий шар — символ Любви?»       Говорили, что луна на небе почти каждую ночь, и по идее это не должно было вызывать ажиотажа.       Но, видимо, бывали особые периоды. Для Тоф Суперлуние означало одно — прилетит Аппа в седле которого не будет Катары с Аангом (которые где-то опять уединились), а лишь их дети и грустный Сокка с просьбой присмотреть за ними. Всю ночь он сидел в одиночестве в её саду, а к утру напивался.       В этом году Суперлуние по всем расчетам ожидалось к лету, и сейчас для пьянства Сокки был другой повод. Ну как другой? Это тоже было связано с луной. Годовщина Победы на Севере — первая серьезная битва выигранная Аангом, для Сокки была днём гибели Юи. В Северном племени Воды устраивали грандиозное празднование в честь победы и поминание самоотверженной героини, но потом Сокка ещё пару недель хандрил.       Раньше он как-то держался более-менее. Но на двадцатую годовщину у него был срыв. Пьяным Сокка рыдал у Тоф на плече и утверждал, что у него поседели виски и скоро он будет как Юи. Что это означало она тогда не знала, но соболезновала его горьким слезам. Сокка говорил, что хотел бы повернуть время вспять и не упустить в этот раз своего шанса. Что его жизнь пуста и никчемна. Впрочем тот год был переломным не только для Сокки.       Глядя на воркующую парочку Катары и Аанга, умиляющихся рождению ещё одного сына, она тоже думала о том, что жизнь проходит впустую. Что моложе и краше она не становится. А семейного счастья нет. Что устала от одиночества.       Когда полугодовалый Тензин проявил свои магические способности к покорению Воздуха, Аангом был дан настоящий пир, где Тоф, будучи столь долгое время старой девой и недотрогой, вдруг впервые напилась и пустилась во все тяжкие. Тогда-то она и забеременела. Лин родилась через девять месяцев после того Торжества.       Кто был отцом Лин? Что она делала в тот вечер и ночь — Тоф вспоминала с трудом. Как оказалась в своём полицейском участке на утро тоже.       Сокка позже извинялся и говорил, что она ему лучший друг всё равно. (Что бы это значило?) И кое-что всплывало в памяти со временем. Некоторые интимные моменты, которых она когда-то в юности ждала (особенно когда он спас её, падающую с дирижабля). Но сейчас отнюдь не радовало, потому как осознавала — то, что случилось, было не по любви, а лишь досадной ошибкой похотливого тела не контролируемого разумом, по причине нетрезвости… Сокка, конечно, восторгался её силой и мощью, её уровнем магии и боевыми заслугами. Но женщиной? Желанными женщинами были для него многие, но не Тоф… Их отношения всегда были сложными. Она давно хотела и ждала от Сокки большего, но уже свыклась с ролью подруги. И «видела» как не по себе ему было на трезвую голову.       Она хотела бы… тоже отмотать время назад, исправить. Но это было невозможно. Время неумолимо стремилось вперед. Мало того оно заходило на второй виток. Потому как пролетело настолько, что теперь Тоф снова вынуждена была лицезреть до боли знакомого юношу, при этом с таким трепетом и восторгом к ней относившегося.       Восторг Буми был ей по душе, если честно. Ведь он оценивал её и как мага, и как женщину, и как личность. То, что она была старше его, парня похоже не смущало. А даже наоборот… В принципе, можно сказать, Аанг был таким же.       Мысли об Аватаре неизменно возращали её в прошлое. «Красота-а-а!» — слышался ей сквозь время голос юного Аанга. — «Вы прекрасны!» (Тогда она впервые услышала, комплимент от него и прикрылась веером, скрывая румянец, проступающий сквозь пудру на щеках). Позже на королевском приёме в Ба Синг Се она заметила его смущение, на её ответ.       Невольно вспомнилась первая тренировка с Аангом. Тогда она продемонстрировала элементарные навыки магии Земли, а он был так восторжен ею. «А меня ты никогда не называл сифу!» — недовольный голос ревнивой Катары буквально оборвал ему тогда крылья. Больше он не выказывал такие эмоции при своей возлюбленной, лишь стараясь сосредоточиться на приёмах и не оплошать. Да и сама Тоф поиздевалась над ним вволю тогда, впервые испытывая странные чувства к мальчику. Ей всегда нравился восторг с каким встречали её трибуны арены Грохота Земли, где она неоднократно становилась чемпионом. Но оказалось, что важнее восторг этого мальчишки. Ей нравилось это — удивлять его и следить за его реакцией. Она пыталась разными способами. От разбивания валунов с размаху, до создания точного макета Ба Синг Се из песка одним движением рук. С годами это стало труднее. Время разводило их больше и больше, делая всё менее похожими на тех детей, которыми они были прежде.       Но вот Ирония Судьбы: теперь у Тоф снова появился восторженный мальчик. Милый, нежный, заботливый. Словно время удалось повернуть назад. Словно кто-то услышал её сокровенное желание. Словно дал второй шанс.       А если не думать только о себе…?! С другой стороны… Вот Буми был рядом — руку протяни. Вот отважился признаться и уже готов был на большее — помоги, сделай шаг навстречу. Если уж Аанг так долго тянул с признанием Катаре даже в условиях угрозы для жизни, то скольких сил стоило это более изнеженному Буми? Он правда влюбился? И насколько серьёзно? Или это лишь мимолётное юношеское увлечение?       Судьба дразнила её. Соблазняя желаемым, но не давая. Как она могла бы принять его чувства? Куда деться от людского осуждения? Убежать, бросив пост шефа полиции, построить им свой город с железными куполами в виде цветов, чтоб закрывались лепестки на ночь и ни один маг, тем более простой человек, не мог бы попасть в него или напротив, выйти? Абсурд!       И почему всё так сложилось? Не Судьба? Или она сама не позволяла себе? Всю жизнь она ждала, и умела ждать. А стоило ли?       Тоф весь день и вечер пыталась гнать прочь мысли о Буми (и о предстоящем ему разговоре с отцом). Всё то, что она предвкушала, могло разрушиться сегодня, так и не начавшись.       И она не знала, радоваться этому или опечалиться. Ведь сумасшедшей она не была и отдавала себе отчёт, что и как.       Она даже немного рада, что его не было на танцевальном вечере сегодня. Буми прекрасно танцевал, так же как и Аанг. И если бы он осмелился пригласить её, то это привлекло бы особое внимание к их паре непременно.       Шепота за своей спиной не хотелось.       Но те чувства, что рождал в ней Буми, сродни дежавю, возвращали её снова и снова, к не забытой первой любви. А может и единственной?       Какими бы были отношения Тоф с Аангом, останься Катара с Зуко, Джетом или Хару? Она не знала.       Как не знала она того, какими были Воздушные Кочевники.       Но Аанга она узнала достаточно хорошо, пристально наблюдая за ним все эти годы. Конечно, он часто путешествовал по миру, а домом его являлся Островной Храм, где его личная жизнь была скрыта от лишних глаз и ушей. Но она знала многое.       Например, то что он был любителем долгих прелюдий, волнительных ухаживаний, романтичных разговоров. То, что ему готовы отдаться — было ему лучшим комплиментом. А комплименты он очень любил! И то, к чему обычно стремились мужчины, поддаваясь своей похоти, значило для него, казалось, не так много, а скорее было лишь одним из способов прекрасно закончить романтический вечер. И огромное количество поклонниц по всему миру, пытавшихся соблазнить его, пребывали в недоумении и восторгались его верностью супруге.       По откровениям Зуко, она знала, что разговоры о любви гораздо больше возбуждали его, чем женские прелести. Интеллект для Аанга равнялся сексуальности. Хотя он был и большим ценителем Красоты. Внешней эстетике и словам он придавал огромное значение. Но так, же Аанг был большим экспериментатором во всем, и со своей прирожденной впечатлительностью и любознательностью нуждался в новых впечатлениях как никто другой. И такая непростая и наполненная событиями, встречами, переживаниями, кочевая жизнь, скорее способствовала, чем мешала союзу Аанга и Катары.       От такого как Аанг, легко можно было ожидать неверности или огромного количества внебрачных детей. И если честно, никто не верил в успешность их брака. Но «союз» его оставался прочным всем на удивление, в, то время как браки Сокки и Зуко, более наполненные страстью и быстро перешедшие в «горизонтальное положение» уже распались. И это казалось странным.       Потому как, будучи таким, всесторонне развитым и свободолюбивым «вольным ветром», Аанг был, возможно, поверхностным в своих чувствах. Увлекаясь легко, он влюблялся скорее в образ, создаваемый в его буйном воображении, чем в реального человека.       И, следовательно, возводя свою Любовь на пьедестал и считая её Возвышенным Идеалом, слишком часто сталкиваясь с «не идеальностью реальности», мог бы быстро разочароваться.       Может потому, Воздушные Кочевники и жили в раздельных Храмах, встречаясь лишь в особые дни, но делая эти дни незабываемыми.       Режим жизни Аанга был таков, что он частенько был в разъездах. А потом возвращался к Катаре, как к живительному источнику, после пустыни. Горячий и необузданный, изголодавшийся по её ласке, ураган. И дарил ей огонь страсти, в котором Катара так нуждалась, будучи весьма темпераментной и ненасытной. И как рассказывал Буми, сутками они не выбирались из спальни, а если и выбирались, то плескались в своем озере или пруду в саду, напрочь забывая о детях. Потому тем и не сиделось дома.       И Тоф была бы не против оказаться на месте Катары. Родить Аватару кучу детей, и обеспечить им лучших учителей, не обременяя их воспитанием Аанга. Она, будучи наследницей Бейфонг, могла решить многие проблемы Царства Земли и не только, имея связи и деньги. А раз он хотел Репаблик-Сити, город новых технологий, где бы мирно жили все люди всех наций. Пожалуйста!       Аанг был достоин лучшего. Она бы построила ему личный дворец. Но ему было достаточно Храма, без лишнего пафоса. А дети…       Из личных наблюдений, Тоф знала, что Катара никогда не была Аангу «торбой для рождения детей». Иначе детей было бы гораздо больше трёх, да и Буми родился бы гораздо раньше.       И для Аанга, практически сироты, воспитанного в Храме, Катара была, прежде всего, Родным Человеком, способным выслушать, понять и принять. Личностью, которую он ценил за богатый внутренний мир. За веру в него. За восхищение им. Катара писала ему проникновенные письма, и посвящала ему стихи. И дневник её, исписанный откровенными строками о нём, занял особое место на полке его библиотеки.       Катара была его Музой. Потому что она была той, кому он посвятил свою победу в столетней войне, а сейчас посвящал свою жизнь, которую она спасла.       Для него Катара была Нежностью, потому как только она могла прикасаться к нему так, как мать прикасается к любимому чаду. С особым трепетом и лаской. И прикосновения эти многое для него значили!       И Тоф знала, каково это. Со своей гиперчувствительностью кожи, она нуждалась в том же.       Но никогда не получала.       Сегодня нетрезвый Сокка облапал её так, что даже правая грудь припухла. И с чего мужчины думают, что, то с какой силой они стискивают, показатель их страсти и желания?! Это же не бесчувственный кусок мяса и сала. Это грудь! Нежнейшая выпуклость, созданная для ласк.       Тоф оглянулась на старого друга и невольно припомнила события, что случились в год двадцатилетия победы. Это повторялось сегодня снова… «Ну что по старой схеме?» — прохрипел ей Сокка, задирая подол, и заваливая на диван. Долгие прелюдии не для него. С места в карьер. И эта напористость иногда даже нравилась. Иногда… Обидно было, и то, что мужской интерес к ней Сокка проявлял лишь вот так, в нетрезвом состоянии, в остальное время считая своей старой боевой подругой и «осободоверенным лицом» (точнее жилеткой, в которую он мог иногда выплакаться). И нетрезвым он был редко.       Сейчас Тоф допивала очередной бокал вина в своей гостиной, по трезвости медленно догоняя старого друга, промахнувшегося мимо дивана и обнимавшего бурдюк вместо неё. Почти пять лет она не брала в рот и капли, после того срыва. Но сегодня… Захотелось.       И вдруг… Легкие шаги она не могла перепутать с другими. Буми? Он решился всё же прийти? — Отец собирался поговорить с тобой? Ну и как? — жизненно важный вопрос сразу в лоб. Тоф не умела юлить. — Собирался. Но я наорал на него и сказал, что ухожу из дома. Что видимо, зря родился. Но раз уж родился, то не намерен терпеть его пренебрежения. Он спросил, где я собираюсь жить, я ответил, что всё это время его не интересовало, где я пропадаю, так что не стоит и начинать строить из себя беспокойного родителя… — А ты отчаянный парень! — усмехнулась Тоф. — Да, но теперь мне стыдно… — вздохнул Буми. — Он говорил, что я должен остаться и поговорить с ним, обдумать всё хорошенько, должен научиться быть Лидером, что моя судьба возглавить Совет Репаблик-Сити, но чтобы командовать, нужно научиться подчиняться, и армейская подготовка мне поможет в этом. Что мне пора уже повзрослеть. А пока пятилетний Тензин ведет себя разумнее и серьёзнее меня. Что, он сам спасал мир в двенадцать. Он хотел дать мне возможность пожить обычной жизнью, о которой сам только мечтать мог. Он хотел дать мне свободу, которой ему самому никогда не хватало. Он хотел дать нам счастливое детство, которого у него никогда не было. Но, видимо, создал слишком тепличные условия, раз его семя дало столь изнеженные всходы. И что я должен перестать спать с Бумджи… — С кем?! — переспросила Тоф. — С вязаным кроликом… — всхлипнул Буми. Тоф едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Алкоголь не был лучшим помощником в этом, но она приложилась к бокалу, скрывая улыбку. — Он его выбросил! А Тензин расплакался, и отец отправил его в комнату! Мы не видели ещё его таким строгим… А потом я сказал, что он худший отец на свете! И что он даже своего Любимчика довел до слёз! — Ну что же, сильно! Надеюсь, ураганом вас не снесло? Вы ещё не видели бушующего Аанга, поверь мне.       Тоф невольно вспомнила события в День Кометы Созина. Крушащиеся скалы, вырываемые из стонущей земли, гулкое завывание ветра, раздирающий ноздри запах дыма и крови, легкие обоженные сажей и забитые пылью, огненные дикие всполохи, потоки воды обрушивающиеся с небес и вибрации… Страшные пульсирующие мощью… И всем этим управлял Аанг. — Нет. Он не бушевал. Хуже… — Буми сдавил виски. — Он так посмотрел на меня, что я готов был провалиться сквозь землю… — О, это он мог бы устроить без проблем. В прошлых жизнях он даже раздвигал материки. Да и сейчас остается моим лучшим учеником! Помню даже Зуко чуть не познал, каково это рассердить Аватара и отправиться в адский разлом! — алкоголь все же перебарывал осознание серьезности темы и она расхохоталась.       Буми, видимо, пропускал всё мимо, находясь под впечатлением собственной трагедии. — А потом, его глаза стали влажными… И он сказал, что вероятно, так и есть. Что он худший на свете. Но, что он очень старался быть хорошим отцом, а видимо ничего не вышло. И мне стало жаль его. Потом он сказал, что любит нас всех одинаково! Что дал мне свободу выбора. И я его сделал. Что, если бы я действительно, был заинтересован в воссоздании культуры Воздушных Кочевников, то не откладывал бы их свитки и трактаты в сторону, читая книги в его библиотеке, пришёл бы, хоть на одну тренировку и посмотрел бы — через что приходиться проходить Тензину, которому выбирать не приходиться. И добавил, что Тензин не Любимчик, а Ученик! К сожалению, единственный… И я перестал жалеть его в тот момент.       Тоф вздохнула. — Слабое звено… Но это же правда, Буми. Ты должен принять это. Ты не Маг! Сделай свою слабость своей Силой! Свое болевое место прикрой броней. Ты не маг и что? Сокка тоже не маг, Суюки тоже не маг, но это не мешало им сражаться за мир наравне со мной и Аватаром!       Буми кивнул. — Спасибо, Тоф. Ты права. И он прав. — Видел, сколько ребятни собралось сегодня около твоего отца? И каждый ребёнок восхищался им и хотел к нему на руки. И Кая дула тут свои пухлые губки, и мать твоя не прочь оказаться там же, в его объятиях. Его друзья, нуждаются в нём. Зуко особо нуждается в его поддержке, он развелся. Я нуждаюсь тоже в нём, и ты даже не подозреваешь как. Весь Мир. Люди Королевства Земли, Племен Воды, Народ Огня — все ждут его помощи! Но у него всего две руки!       Буми кивнул. Тоф продолжила. — Он вынужден выбирать, наиболее нуждающихся, но отдаёт всего себя. Всем, кто в нём нуждается, он не может принадлежать одновременно, но он старается. Пойми его! — «Тоф лучше, чем Лев-Черепаха», как-то сказал мой отец, и теперь я понял почему. Ты очень мудрая! — сказал Буми с восхищением.       Тоф довольно усмехнулась. — Отец сказал, что я могу идти на все четыре стороны. И сам несу ответственность за свои поступки. — Прямо та-ак и сказа-а-ал? — протянула Тоф в своей манере, ведь она прекрасно знала друга детства, тут даже способности правдовидца не особо требовались. — Ну, он сказал, что старается никого никогда не принуждать, я могу остаться или уйти по своему желанию, в любом случае всегда вернуться без лишних слов. И что отныне я свободный ветер… — развел руками Буми. — Так, что в принципе можно сказать и послал на все четыре стороны, только в более мягкой форме. Ушёл, пришёл без лишних слов — это на грани с безразличием. — Или всепрощением… — добавила Тоф. — Ну это как посмотреть… Не вижу ничего такого в том. Тем более, что он врагов своих и убийц прощает почти без колебаний, и вертихвосток всяких… — Не знаю. Как он так делает, что вроде как и виноват, но я чувствую себя гадом?! Лучше бы ударил… — прошептал Буми, а потом добавил ещё тише, на грани слуха: — Или обнял. Он никогда не знает, когда надо обнять меня. — Глотни немного… — Тоф приобняла его одной рукой, а другой протянула ему вина.       И он отпил из её бокала. — Ещё отец дал мне книгу и письмо, которое как он сказал, написал для меня, как только мне исполнилось двенадцать, но ждал случая отдать. Хочешь, прочитаю? — Наверное, это личное, но никто никогда не читал мне его писем. Любопытно.       Буми глотнул вина из горла бутылки. И шелестнув бумажной страницей развернул лист. Тоф внимательно слушала. «Ну вот ты уже и взрослый, мой сынок. И я должен поговорить с тобой о семье. Красиво говорить я не умею, как ты знаешь, писать мне гораздо легче. Так вот… Семья — это не родительство. Родителями могут быть и одинокие люди. Семья — это не совместное хозяйство и не стратегия выживания. Вместе жить могут и друзья, образовывая стойкие коммуны. Семья — это не совместные проекты и увлечения. Вести проекты могут единомышленники и коллеги. Семья — это союз мужчины и женщины, их прорастание друг в друга. И ты должен научиться жить с женщиной. Это не так, как пишут в романах, что иногда попадаются в моей библиотеке. У меня не было отца, чтобы поговорить со мной. Моего наставника убили. И я многого не знал, вступая в союз. Например, я не знал, что длинные волосы у женщины — это не только редкая красота, касающаяся ее поясницы, ее женственность и шарм. Но и аккуратность в самую первую очередь с моей стороны. Ведь, когда она лежит рядом со мной, я должен обязательно помнить о том, что нужно убрать сначала ее волосы с подушки, а затем прилечь к ней ближе. Это со временем становится привычкой. Я не знал, что если у нее плохое настроение, то следует немедленно ее обнять, выяснить в чем же дело, а затем успокоить. У меня с этим совсем по-другому. Когда у меня паршиво на душе, я не люблю, когда меня об этом спрашивают, лезут мне в душу — такие моменты мне нужно всегда переболеть самому. Я не знал, что если она никогда не просит меня о помощи, то всегда ждёт, когда я сам предложу. «Не трогай, я сделаю сам!». «Да я могу и сама…» Нет, не может! Точнее, ждёт, когда я настою на своем. Ей важно чувствовать себя женщиной, а рабочей птицелошадью могу побыть и я. Кстати! Если не позволять ей поднимать ничего тяжелее букета вулканических лилий, то в скором времени можно заметить, что плохое настроение у неё бывает реже, а улыбка на лице каждый день. Я не знал и того, что женщина — это не только любовница, с которой можно разделить постель, ванную, кухонный стол. Но ещё и друг, которого нужно внимательно слушать. Слышать, когда слушаешь, даже, когда она говорит ни о чём. Женщина — не загадка, нет. И на каждый свой вопрос, я могу получить ответ, если буду, хоть немного внимательнее. Она всегда говорит, что ей нужно. Всегда! Странно, когда мужчины говорят, что не знают, чего хочет их женщина. Скорее всего, им не хочется этого знать. И имея такую замечательную жену, как твоя мама, я никогда и ни с кем не смогу быть более счастливым. Я не знал, что отношения — это не только я, но ещё и «я» в квадрате. Каждый должен делать свой шаг, пока оба не столкнутся губами или не подставят плечо. Совместная жизнь — это как танец. Нужно чувствовать партнера и двигаться в такт, иногда поддерживая его и предугадывая шаги. Если ты стоишь на месте, а другой идёт тебе всё время навстречу, то, скорее всего, однажды ты останешься у него позади. Я всегда знал, что нельзя мстить «в ответ». И теория о «холодном блюде» лжива. Но, не знал, что нежность рук — от неё по пьянеешь гораздо сильнее, чем от любого отменного вина. Нежность, как блюдо, вот это советую подавать «в ответ»! И только в горячем виде. Я не знал, что чувства находятся не внизу живота, а на кончиках пальцев, которыми ты прикасаешься к ней. И если арфа играет, значит это твой инструмент. Ведь пальцы невозможно настроить. В тебе либо есть талант, либо его нет… Создавай свой союз, осознавая всю глубину и будучи уверенным, что она ТА САМАЯ… Единственная и Неповторимая. Но, если не уверен, подумай хорошенько. И помни, что ты несмотря ни на что Воздушный Кочевник, потому что в тебе моё семя».       Пока Буми читал, Тоф приложилась к бокалу ещё несколько раз. Дочитав, он снова отпил из горла бутыля. — Аанг знает вкус вина? И ты тоже, смотрю, не против? — пьяненько хихикнула она. — Не видел, чтоб он пил, — отозвался Буми. — Меня дядя научил. — Понятненько, без Сокки не обошлось.       Потом, Буми достал флейту и начал играть мелодию. Тоф растеклась по дивану от блаженства. — Я хочу сыграть на твоей флейте… — пробормотала Тоф. — Хочу попробовать…       Он протянул ей инструмент. — Слюни… — договорила она фразу и усмехнулась, ведь всегда называла этим словом любовные проявления Аанга. Вытирая флейту краем подола, откинула легкую ткань подальше, оголяя ноги и демонстрируя вязаные носки. — Я решила расслабиться сегодня…       Она облизнула флейту так, словно она не была музыкальным инструментом. — В книге отца полно расслабляющих методик, — загадочно проговорил Буми, и быстрее, чем она рассчитывала, оказался у неё под подолом.       Когда его тонкие руки с длинными чувствительными пальцами стали скользить и массировать замысловатыми легкими движениями её бедра, а нежный язык дразняще коснулся её гребня, тело предательски выгнулось навстречу ему, ломая все устои морали, и сметая остатки стыдливости. Кончик его языка затрепетал крылом пойманной бабочки, разгоняя волны удовольствия… И она позволила себе подумать, что, возможно, он станет её лучшим любовником…