"Родственные" чувства

Дракула мог вытерпеть многое – её движения, повадки, манеры, голос – всё то, что так болезненно напоминало о Марте. Граф закрывал глаза на внешние сходства, сдерживая внутри неправильные мысли, не давая им вылиться в нечто большее. Что-то о чем нельзя даже думать, о чем будут жалеть и он, и конечно его дочь. Дракула не мог так поступить, не мог чувствовать, не мог прикасаться – он знал что это всё погубит, тот мир и покой, ту идилию и защищённость, что он выстраивал вокруг своей маленькой мышки столько лет... Но когда Мэвис, задумчиво разглядывающая фотографию матери на отцовском письменном столе, кивнула, решив что-то для себя – Дракула понял что стоит ждать подвоха... А спустя некоторое время вместо привычной стрижки на её плечах водопадом лежали тёмные, такие знакомые, пробуждающие что-то изнутри, локоны. И Дракула был готов сорваться. А Мэвис, словно дразня, встряхивала порой головой так, что в пышных, немного вьющихся волосах играли золотые всполохи. Или заправляла за ухо прядь, цвета вороньего крыла, улыбаясь ему нежно и ласково. Она была словно приветом из минувшего прежнего, такая родная, такая знакомая. Будто призрачное воспоминания счастливого и радостного прошлого. Но она была его дочерью, той, ради кого он жил, и ради которой был готов умереть. Такая хрупкая, невинная, нежная, что её хотелось окружить заботой и защитой... А не чувствовать руками гладкость кожи и мягкость волос, цепляясь за прошлое. И Дракула сдерживался, боясь навредить, боясь собственных неправильных, странных мыслей и желаний... – Пап... – почти жалобно. Дракула поднял голову, отрываясь от книги и глядя как Мэвис выворачивает руку, гребешком стараясь распутать узелки на волосах. Проблем добавляло отсутствие собственного отражения в зеркале, а густые волосы ни в какую не поддавались. – Можешь помочь? – её руки устало опустились, а сама она присела на край кровати рядом с Дракулой. Как бы он смог отказать ей? Его руки заботливо перехватили мягкие локоны, осторожно расчесывая их, и после каждого неприятного движения гребнем, он ласково проводил прохладной ладонью по всей длине волос, ненароком касаясь то спины, то шеи. Мэвис вздрогнула, по коже её пробежали мурашки, от столь приятных ощущений, и она неосознанно выгнула спину, пододвигаясь ближе. А затем и вовсе откинула голову на отцовскую грудь, так, что волосы её рассыпались по его плечу. Шелковистые пряди, как тончайшая паутинка, касались лица и шеи Дракулы, и пахли чем-то привычным, но давно забытым. Глаза его затуманились. Не переставая длинными пальцами перебирать тёмные локоны, Граф притянул Мэвис ближе, и хищно склонился над тонкой шеей, щекоча её своим дыханием... А затем коснулся губами бледной кожи, нежно царапнув её клыками. Сейчас он не знал кого целует, к кому испытывает всё это, а Мэвис опустила веки, на щеках её расцвёл румянец, и с губ сорвался тихий стон. Она то знала чего желала так долго. Ради этого можно терпеть неудобства длинных волос. – Пап... – на выдохе позвала Мэвис, прижимаясь спиной совсем близко. Такая нежная, такая послушная в его руках. Холодные пальцы коснулись ключиц, отбрасывая волосы вбок и открывая все больше нежной кожи шеи и плеч. Мэвис вздохнула, словно в комнате не осталось воздуха. Только жар его прикосновений. Взгляд его тёмен. Дракула мог бы противится всему – но только не ей. Не сейчас. И похоже что никогда.