Фазы

Горацио долго стучал в дверь Гамлета под заинтересованные взгляды мимо проходящих студентов, пока дверь, наконец, внезапно не распахнулась, оставив Горацио глупо стоять с повисшей в воздухе рукой. Смутившись, он засунул ладонь поглубже в карман камзола. — Честно говоря, я успел здорово испугаться, — Горацио глянул по сторонам и, заметив сонь, продолжавших лениво выползать из комнат, перестроил речь на более официальный лад, —...за Вас, принц. Почему Вы так долго не открывали? Гамлет, немного встрёпанный и взъерошенный, уж было хотел возмутиться (мы же договаривались так не разговаривать!), но так и закрыл рот, стоило лишь выглянуть в коридор. Однако ж, под его мутным взглядом все остававшиеся приобрели внезапную тягу к знаниям и с удвоенной скоростью поспешили на занятия. Горацио не мог не заметить, как осёкся Гамлет (ведь он всегда был очень внимателен), и на его лице появилась кроткая довольная улыбка. — Я не... Не слышал, — Гамлет неопределённо повёл плечами, вновь возвращая внимание к собеседнику, и улыбнулся в ответ, предупреждая вопросы о том, как его дела и насколько он в порядке. Улыбка сошла с лица Горацио, сменившись крайне вопросительным выражением, но задавать новые вопросы он не стал. Поведение друга, конечно, подозрительно, но раз тот не хочет рассказывать, то, может, стоит дать ему такую возможность? К тому же, времени у них сейчас почти нет. — Хорошо, — Горацио слабо кивнул скорее самому себе. — Пойдёмте, нам нужно спешить. Гамлет скривился, но также не стал ничего говорить, молча заперев дверь своей комнаты. — Вы точно всё взяли? — осторожно поинтересовался Горацио, всё ещё не доверяя состоянию принца. А принц лишь закатил глаза. — Горацио, честное слово, я скоро начну путать тебя с родной матерью! Ты явно справляешься с её ролью лучше неё самой. — Будете возмущаться, принц, когда придётся бежать обратно до кампуса, — невозмутимо парировал Горацио, стараясь скрыть глубокое внутреннее смущение. В чём-то ведь он был действительно прав... — Если, Горацио, — беззлобно поправил Гамлет, отчего-то снова улыбнувшись, и пошёл первым. «Если», — повторно донеслось уже из-за спины как бы насмешкой. Горацио задумчиво поправил перекинутую через плечо лямку сумки и нагнал Гамлета в несколько быстрых шагов. Всю дорогу Гамлет искоса поглядывал на Горацио и становился всё задумчивее. Сонливость потихоньку выветривалась — внутри снова началась какая-то напряжённая работа, прерываемая лишь недолгим забытьём. Всю дорогу Горацио поглядывал на Гамлета и отчаянно сдерживал рвущуюся наружу нежность, которой и так было слишком много, и лучше всех об этом «слишком» знал он сам. Если бы он мог, он бы целовал руки Гамлета, он бы... Горацио было стыдно даже думать, поэтому он предпочитал испытывать боль от существования этих мыслей и от их невозможности, чем потерять Гамлета. А второе обязательно случится, если Гамлет, славный умный Гамлет, что-то заподозрит. За всеми этими размышлениями, а может, из-за того, что вышли позже обычного, они едва не опоздали. Всё-таки территория, принадлежащая университету, была довольно обширной, а само учебное здание находилось в противоположном конце от жилых строений. Так или иначе, едва юноши устроились на своих привычных местах, в класс вошёл преподаватель риторики. Это был крепко сбитый крупный мужчина средних лет, одетый, в соответствии со своей должностью, в длинные тёмные одежды, из-за чего его фигура казалась ещё массивнее, чем была на самом деле. Он встал за кафедру и раскрыл небольшую книжицу псалмов на латыни, которая с лёгкостью умещалась в его ладони: перед началом первой лекции студентам и преподавателям полагалось помолиться. Студенты лениво достали свои книжицы. Многие из них никак не могли перестать зевать, отходя от ночных приключений, ведь вставать в любом случае приходилось рано — учёба начиналась уже в пять утра! Однако от внимания преподавателя это не укрылось, и он своим раскатистым басом предупредил зевающих о возможном наказании. Одарив аудиторию строгим взглядом, он начал листать книгу в поисках нужной страницы. Гамлет зевнул ещё раз, выказывая необыкновенную даже для него скуку. В глазах Горацио, смотревшего то на преподавателя, то на своего друга, ясно читалось удивление. Юный принц датский, конечно, часто скучал на очередном часу лекции, но религией он был глубоко увлечён и молился более чем усердно. А сегодня даже не потрудился достать псалмы. — Принц, где ваша книга? — шёпотом поинтересовался Горацио. — Видимо, оставил в комнате, — пожал плечами Гамлет, не особо пытаясь укрыться от слуха преподавателя, за что получил укоряющее «Тсс!». — Я и так знаю их наизусть, — небрежно добавил он, поведя плечами. Это было сказано уже шёпотом. Горацио поколебался, но в итоге посчитал ответ вполне разумным: уж в чём, а в глубоких теологических познаниях друга сомневаться не приходилось. Лишь бы не забыл что-нибудь ещё. А пока лучше оставить его и самого себя в покое. К непосредственному началу занятий в число забытых вошла и чернильница, но в целом картина была удовлетворительной. Горацио лишь молча подвинул свою чернильницу ближе к Гамлету. Сегодня придётся в основном писать конспекты, ну ничего, чернил на всех хватит. Хотя будет забавно, конечно, в первый раз столкнуться перьями. И руками. А потом ещё. И ещё. Эта мысль сбивала рабочий настрой. Нет, как до такого можно было додуматься? Горацио. Как до такого можно было додуматься и находить такое... приятным?.. Нет, нельзя, Горацио. Нельзя. Прекрати. Ты теряешь разум. Просто пиши. И он стал писать под размеренный голос лектора. Это было привычно и совсем не трудно, в отличие от всего остального. Иногда рука устаёт, конечно, но это сущие мелочи. Остальное тоже сущие мелочи в общем-то, но куда более назойливые. Пиши. Шорох листов успокаивающе отсчитывал минуты. Где-то в застенках черепной коробки отметили, что столкновения так и не произошло. Странно. Неожиданно для себя Горацио почувствовал разочарование. Гамлету достался очередной косой взгляд, открывший не менее странное зрелище: принц, вместо ведения хотя бы кратких заметок, бесцельно водил сухим пером по пергаменту, изображая деятельность. Обычно, несмотря на некоторые капризы, он относился к учёбе весьма и весьма ответственно. Горацио приподнял брови, но ничего не сказал и вернулся к записям. Он заботился о Гамлете дольше, чем себя помнил. Он нёс за него ответственность. Они оба несли ответственность — за одну голову. Горацио... уставал. И чувствовал себя глупо. Силы черпались лишь из бесконечной нежности, из их почти детской привязанности, из их общего, мягкого, слишком мягкого, о котором не должны знать. Гамлет... Гамлет, кажется, был единственным, кто ценил самого Горацио, а не отдельные его качества. Верность, ответственность, ум и прочую чепуху, которую только и ассоциировали с ним. Более того — Гамлет предпринимал всё, чтобы устранить венценосное дистанцирование, и, несмотря на вечные бунты и наигранные недовольства, тщательно следил за тем, чтобы у него не отобрали эту причину бунтовать. Шутки кончились бы в тот же момент. Думать об этом было можно без всякого стыда, но, впрочем, не стоило. Этот королевский отпрыск и так занимал слишком много места в его голове. Так будет не всегда. Глупо на это рассчитывать. В перерыве между занятиями Горацио всё-таки осторожно поинтересовался происходящим. Гамлет ограничился иронией, ни на что не проливавшей свет, и пробежкой до своей комнаты и обратно. Горацио временно оставил попытки докопаться до истины. Следующие пару часов записи всё-таки велись, но Гамлета то и дело что-то отвлекало. Он часто бросал странные взгляды по сторонам и исподлобья поглядывал на Горацио. Тот неуютно ёрзал под каждым особенно долгим взглядом. В очередной перерыв беспокойный принц вновь зачем-то ушёл, но к последнему обязательному занятию так и не вернулся. Горацио рассудил, что, наверное, оно и к лучшему: тот явно чувствовал себя неважно. Правда, за прогул может достаться, но Гамлет и до этого был где-то не здесь. Может, ему стоит немного побыть одному? Да, пусть так, разберёмся с этим позже. Остались ещё обед и дополнительные дневные занятия. Горацио мельком просмотрел свои конспекты и убрал их в сумку. Мешались.