Things I wish I'd said

В одном городе жили взрослые, не умевшие улыбаться. И город был у них серый, и облака в небе висели серые, и дома в этом городе тоже стояли серые. Скучно и одиноко было взрослым в этом городе. Тяжело и печально. Каждое утро вставали они очень рано и отправлялись на работу, где, хмурые и усталые, становились лишь злее и недовольнее. А в выходные они даже не могли выспаться, чтобы унять накопившуюся за неделю усталость. И ничего их не веселило и не радовало, а только печалило и раздражало. А главной проблемой в этом городе были слова. Обиженные, оскорбительные, злые — они переходили из уст в уста, но никто не был им рад. Люди все делали ради теплых слов друг друга, но не получали их и расстраивались еще больше. Добрых и искренних слов давно уже не слышал никто из взрослых. И только дети сорили ими беспрепятственно. Но то были детские слова — как листики подорожника из игры в магазин: глупые, нелепые и смешные. И взрослые не обращали на них внимания, даже когда случайно ими удавалось кого-то вылечить. Однажды один папа проспал электричку и мог вот-вот опоздать на свою работу. Он вызвал такси и в утренних потемках, пытаясь не разбудить домашних, схватил в охапку деньги, всегда лежавшие на тумбочке возле двери, и помчался по лестнице, злясь на себя за то, что не встал пораньше. Таксист хмуро курил в окошко, и папа подумал, что поездка обещает быть неприятной вдвойне, ведь он не любил курящих. Серый дым вылетал наружу и смешивался с хмурым утренним небом. От работы папу отделяли многокилометровая пробка и пятьдесят пять минут. Из соседних машин виднелись профили нетерпеливо и озлобленно барабанивших по рулю водителей. И даже снег, выпавший впервые в этом году, своими грязными серыми кучами лишь мозолил глаза, а не радовал свежестью и белизной. Наконец, машина тронулась с места, и через час папа наконец подъехал к офисному зданию. Он чудовищно опоздал, от него пахло сигаретным дымом, а у водителя — заранее расстроился папа — скорей всего, не окажется сдачи. Ведь эти хитрецы вечно пытаются обобрать тебя на пару монеток! — Вот, возьмите, — скупо отмерил папа плату и не глядя сунул ее в руку таксисту, поспешив выбраться из пропахшей сигаретами и бензином машины. Но тут позади раздалось хрюканье. Самое настоящее хрюканье. И оно повторилось еще несколько раз, прежде чем перерасти в короткий веселый смех. Папа обернулся в недоумении. Но нет, действительно, взрослый таксист, сжимая в руке охапку листьев подорожника, хихикал сквозь бороду, как ребенок. — Повеселил, спасибо, — гоготнул он напоследок, прежде чем уехать. И даже не полез в драку за то, что папа оплатил не деньгами, а фактически ерундой. А папа задумчиво поплелся в офис и даже не отреагировал на оклик шефа, встретившего его с негодованием. Как мог ты опоздать на работу, бранился начальник. И где же твое раскаяние, недоумевал он же. А папа лишь прикрывал ладонью лицо, чтобы не улыбнуться. От улыбки было больно и непривычно, и странно щекотало внутри. Приезжий таксист, рассмеявшийся над листьями подорожника, с такой легкостью, словно улыбаться было нормальным, не выходил у него из головы. «Что с вашими руками?», — накинулся шеф на внешний вид папы. «Почему они зеленые?», — недовольно восклицал он. «Вы же солидный сотрудник, вы же лицо фирмы!» — ворчал он на папу. Но когда папа отнял руки от лица, оказалось, что не только руки у него испачканы в соке подорожника, охапку которого он сжимал в руке всю дорогу до работы. Смешные зеленые усища расположились вокруг его рта, придавая папе смешной и нелепый вид. Шеф, никогда не улыбавшийся прежде, замер на месте, а лицо его исказилось, словно от судороги. Уголки его губ дергались, как будто он собирался наругать папу еще больше. Испортить и без того незадавшийся день. Но нет. Странный звук, похожий на «Пщщ!» вылетел у него изо рта, а следом «Пщщ!», «Пщщ-пщщ!» стало раздаваться отовсюду. Лица папиных коллег по работе исказили гримасы. Словно маски скорби трескались, а под ними оказывались непривычные живые лица. А после раздался смех. Олечка, самая молоденькая в их отделе, хихикала у себя за стойкой ресепшна, и звук ее смеха разносился по всему помещению. Лицо начальника покраснело. Люди вокруг дергались, как в припадке, и даже самый старый, седой и угрюмый, Петр Васильевич, два раза хлопнул себя по ноге. Не умевшие улыбаться люди смеялись над папиными зелеными усами, смех рвался наружу, заставляя их тела дергаться, вынуждая вспоминать, каково это — радоваться от всей души. Рабочий процесс был сорван. За стеклянными дверьми показались головы сотрудников соседней фирмы. В конце концов эпидемия смеха охватила все здание, и люди с улицы, не понимающим в чем дело, даже поспешили вызвать «скорую». Ведь мир оставался серым. И скучным. И грустным. Таксист давным-давно уехал, а зеленые папины усы стерли появившиеся санитары. Никто так и не приступил к работе в тот день. Но вернувшиеся домой сотрудники рассказали о случившемся своим женам и детям, а те, в свою очередь, своим друзьям и подругам. И, в конце концов, весь город с опаской и очень осторожно, за закрытыми шторами, робко принялся улыбаться. Папа, конечно, больше не опаздывал на работу. И не путал больше деньги и подорожники. Но зато здание, в котором он работает, стало легко отличить от остальных таких же многоэтажных домов. Ведь теперь оно было желтым, как солнце, наконец выглянувшее из-за туч, державших город в своем плену долгие, долгие годы. А самого папу тоже стало легко отличить в потоке спешащих на работу разноцветных, радостных и веселых людей. По задорной улыбке и хорошему настроению. Ну и по зеленым усам, конечно. 19 ноября 2018 г.