После дождя будет радуга

      Игорь нажал кнопку и приспустил стекло: холодный воздух ворвался в салон автомобиля и защекотал ноздри смесью ароматов ночного мегаполиса с едва различимой примесью выхлопных газов. Мимо проносились фонари, тусклыми пятнами жёлтого света пытающиеся разорвать туманную полумглу; серые, неуклюжие дома, притаившиеся среди многочисленных высоток; и редкие деревья с корявыми голыми кронами. Небо слегка посветлело, но до рассвета ещё было далеко.       Он любил это время, эту странную тишину, всё вокруг ему казалось отшумевшим торжеством банкетным залом, где выключили свет, оставив всё не решённое и не сделанное на потом. Город постепенно затихал, сохранив в памяти субботнее безумие, а он смотрел и думал, что с Костиком они знакомы чёрт знает сколько лет.       Впервые они встретились в пятом классе закрытой школы для мальчиков, куда Костю сослали близкие родственники сразу после трагической смерти родителей, чтобы юный наследник не мозолил глаза и не путался под ногами. Игорь же сам напросился в это частное учреждение. После долгих уговоров отец наконец-то согласился с его выбором, но при условии, что каникулы, выходные и праздники сын непременно будет проводить в кругу семьи.       Они сдружились не сразу, Заруднев был нелюдимым одиночкой, обросший шипами, как дикая ежевика, сам не стремился сблизиться со сверстниками и никому не позволял перешагнуть раз и навсегда очерченную границу. Он до сих пор так и не смог понять, каким чудом Исаеву удалось пробиться через его оборону, мог лишь предположить, что этот пацан, худой, как щепка, с вечно неряшливой копной кудреватых волос, смешливый и беззаботный, как крыловская стрекоза, элементарно не зацикливался на зарудневских заскоках, с лёгкостью принимая его таким, как есть. Со стороны казалось, что Костя и вправду не от мира сего, и мало кто знал, что за весёлым прищуром и обаятельной улыбкой скрывался целый океан непролитых слёз.       Благодаря исаевскому пофигизму у Заруднева появился первый и единственный друг, благодаря ему же он осознал свою сексуальную ориентацию, и в предпоследний год перед выпуском между ними даже возникло что-то похожее на романтик. Но ничего серьёзного из этого не вышло: Игорь был слишком замкнут и скуп на поступки, Костик же горел желанием сиять всегда и везде и без зазрения совести компенсировал недостаток внимания с зарудневской стороны безобидным флиртом с любым, кто проявлял к нему хоть какой-нибудь интерес. Романтические отношения незаметно сошли на нет, но нечто более крепкое и надёжное между ними осталось.       После школы их пути разошлись и снова сошлись, когда Заруднев открыл спортклуб и взялся за поиски лучшего Зумба-тренера, коим и оказался его давний друг. Костик на тот момент, отдав на откуп родительский бизнес сведущим специалистам, умеющим ворочать огромными деньгами не в ущерб единственному наследнику, с головой ушёл в творческую самореализацию и предложение Игоря принял на ура.       В результате и Заруденев не прогадал: стройный, но сильный, с кокетливым хвостиком на затылке и сказочно обаятельной улыбкой, Исаев обладал настолько завораживающей сексуальностью, что Зумба стала самым популярным занятием в «Харизме», на которое не только молодые девахи, но и серьёзные тётки далеко за сорок бежали сломя голову, испытывая жуткую потребность лицезреть харизматичного красавчика и подвигать задом в такт, пялясь и пуская слюни на пластичного парня, выдающего неимоверные выкрутасы и изумительные па тренированным изящным телом.       Несмотря на то, что характеры их отличались разительно, они снова стали довольно близки, поддерживали друг друга при необходимости, а если случалось, то сбрасывали напряжение дружеским сексом без обязательств. И Игорь искренне поражался тому, что невзирая на прошедшие годы Костик так и остался Костиком: сохранив извечный пофигизм, он, как и раньше, легко и без сердечных потерь переживал боль расставания и с новыми силами бросался в вихрь радостного наслаждения жизнью, а набив очередную шишку, падал Зарудневу на грудь в поисках поддержки и утешительных слов.       Автомобиль остановился у ворот, Игорь взглянул на яркий свет в окнах третьего этажа и широко улыбнулся: «Ждёт».       Отомкнув ключом дверь и скинув у порога туфли, он сразу прошёл на кухню, где и обнаружил Павлушу, яростно уничтожающего жареный картофель с луком, источающий дивный аромат.       — Ночной жор? — обронил он небрежно. Квартирант принципиально не обращал на него внимания, с преувеличенным усердием уплетая поздний ужин. — Вредная пища, не боишься жиром заплыть? — попытался съязвить Заруднев. Не получив ответа, он уселся за стол и, решив сменить тактику, благодушно спросил: — Выглядит вкусно, поделишься?       — Я на тебя не рассчитывал, — пробубнил Паша, — не думал, что ты сегодня вообще вернёшься. — И наконец-то, вскинув на Заруднева голубые очи, процедил: — Что, не срослось с красавчиком? — Осознав, что сболтнул лишнего, снова уставился в тарелку и ещё усердней заработал челюстями.       Игорь не мог сдержать улыбки — рассматривая парня, не способного скрыть эмоции, он почувствовал себя почти счастливым:       — Да ты никак ревнуешь? — вкрадчиво спросил, желая убедиться в правильности своих выводов.       — С чего бы это? — фыркнул Пашка.       — Действительно, с чего бы? Мы же не любовники, — поддел его Заруднев, — так, секс-партнёры.       — Какие мы секс-партнёры? — вспыхнул квартирант. — Один раз ничего не значит!       — Тогда чего ты бесишься?       — Ничего! — выкрикнул Пашка и, бросив вилку на стол, бегом преодолев лестницу, закрылся в своей комнате, где, рухнув на кровать, зажмурил глаза и заколотил кулаками по матрасу: — Дурак, какой же я дурак! Кто меня за язык-то тянул?!       Дверь без стука распахнулась, в проёме объявился Заруднев.       — Знаешь ли, так разговор не заканчивают, — весело заявил он с порога, и Плиев почувствовал себя уязвимым и несчастным: этот плейбой пришёл сюда явно поиздеваться.       — Ты-то сам разве не так себя ведёшь? — обиженно буркнул он, и повернулся к хозяину спиной, уставившись на разлапистые листья неизвестного ему растения в кадке.       Матрас прогнулся под тяжестью чужого тела.       — Мне с твоей задницей разговаривать не интересно, или ты меня так соблазнить пытаешься? — почти промурлыкал Игорь и огладил Пашкины ягодицы весьма недвусмысленным жестом.       Плиев весь завибрировал от подобных прикосновений и резко повернулся к Зарудневу лицом. Тот улыбался, рассматривая лёгкий румянец на щеках раздразнённого им квартиранта, а потом склонился и легко коснулся губами чуть приоткрытых губ, но тут же отстранился. Пашка непроизвольно потянулся следом, и Игорь с удовольствием втянул его в обжигающе горячий поцелуй.       И, как и в прошлый раз, Плиев мгновенно поплыл, улетая в трансовые миры, но счастье длились недолго: Заруднев неожиданно прекратил терзать его жадный рот и поднялся с кровати. Паша растерянно наблюдал, как он взялся за ручку двери с намерением оставить его в одиночестве и с дикой эрекцией в штанах.       — И это всё? — выпалил он, как всегда не подумав.       Игорь обернулся:       — Хочешь больше? — Не дожидаясь ответа, усмехнувшись, потребовал: — Попроси.       Эта усмешка вывела Пашку из себя окончательно:       — Иди к чёрту! — рявкнул он и, развернувшись спиной, обиженно засопел.       — Тогда спокойной ночи, — пожелал ему хозяин квартиры и аккуратно прикрыл за собой дверь.       Судорожно сжав пальцы, Игорь в исступлении водил рукой по детородному органу, тяжело дыша и постанывая, ещё ощущая вкус жарких губ. В носовых пазухах притаился аромат возбуждённого горячего тела, перед мысленным взором мелькали кадры единственной ночи, что они провели в страстном соитии. Откинув голову, беззащитно обнажив кадык, он вскоре протяжно застонал и спустил струю спермы, забрызгав белоснежную ванну, испытав незначительное облегчение.       Снимать напряжение подобным образом ему было несвойственно, ручных шлюх у него имелось предостаточно, да и Костик на данный момент оказался свободен, но с тех пор, как Павел Денисович Плиев переступил порог его дома, он страстно желал лишь его одного.       Конечно, Заруднев мог запросто потребовать интима от своего квартиранта, зная прекрасно, что тот ему не откажет, считая секс с хозяином квартиры одним из условий проживания. Но он хотел совсем иного, он стремился к тому, чтобы Павел по собственной воле пришёл к нему, сам, и не в качестве пресловутого секс-партнёра. Ради такого исхода он готов был терпеливо выжидать столько времени, сколько потребуется.       Заправив член в штаны, тщательно смыв потеки спермы, Игорь, изогнув губы в горькой ухмылке, подумал о том, что в любовных делах Павлуша слишком уж нерешительный и пора переходить к откровенным провокациям, иначе они так и будут танцевать эту глупую ламбаду до скончания века, и направился в свою комнату, где, скинув одежду, прямо голяком завалился на кровать — ночка выдалась длинной и насыщенной весьма интересными событиями.       Телефонный звонок пронзил полуденную тишину и прошил нервными иглами расслабленное крепким сном тело. Заруднев вздрогнул, ещё не в силах разлепить тяжёлые спросонья веки, нашарил на тумбочке трезвонящий аппарат и сладко зевнул в микрофон:       — Слушаю.       — Игорёша, у меня осталось четыре процента лёгких… Я могу в любой момент задохнуться… Ты должен быть рядом, когда меня не станет… — Отец говорил тихо, прерывисто, делая небольшие паузы, для того чтобы перевести дыхание: — Комнату для тебя уже приготовили… Это моя последняя просьба… — почти прошептал напоследок и отключился.       Игорь неподвижно лежал, пялясь в потолок, безвольно опустив руку, продолжал сжимать телефон ставшими в раз ледяными пальцами, пытаясь собрать в целое обрывки бессвязных мыслей.       Как бы он ни пытался смириться с тем фактом, что ничего изменить нельзя и конец очевиден, вопреки доводам рассудка, в глубине души теплилась робкая надежда на благоприятный исход. И вот сейчас он остро прочувствовал, что чуда не будет. Серая тоска безжалостно и ощутимо болезненно сдавила грудь: из его жизни, медленно угасая, уходил самый близкий и родной человек и он был не в силах его удержать.       Взглянув на часы, он поднялся с кровати и, набросив на плечи халат, направился в ванную, подпоясываясь на ходу.       В кухонной зоне у плиты суетился Павлуша, что-то негромко напевая и пританцовывая в обычной своей манере, и впервые за всё время совместного проживания Заруднев попросил, встретившись с ним взглядом, когда тот почувствовал его присутствие и обернулся:       — Паш, свари мне, пожалуйста, кофе.       Парень широко растянул губы в яркой улыбке и с готовностью кивнул. От его радостного вида и дурацкого Миньона на майке у Игоря на душе стало как-то светлее, словно солнечный лучик настырно пробился сквозь хмурые тяжёлые тучи предчувствия неминуемой беды.       После душа Заруднев сразу присел за стол, на котором его уже поджидала чашка крепкого горького напитка. Он молчал, смакуя каждый глоточек, уж что-что, а кофе Павлуша варил изумительный и, в который раз поражался его отходчивости: вот вчера они вроде повздорили, а сегодня его квартирант счастлив и доволен жизнью, сверкает радушной улыбкой как ни в чём не бывало.       Сделав последний глоток, обронив сухое «спасибо», он поставил кружку в мойку и направился к себе, где натянул синие джинсы и в тон им джемпер, покидал в чемодан необходимое на первое время, проверив наличие пилюль в боксе, прихватил куртку и спустился вниз по лестнице.       — Ты куда-то уезжаешь? — спросил Паша, испуганно уставившись на его багаж.       Игорь молча прошёл в прихожую, но, оставив у порога чемодан, вернулся. Без слов приблизился к квартиранту и, обхватив сильными руками, притянул к себе. Пашка поначалу напрягся от неожиданности, но почувствовав, как гулко бьётся сердце в груди, к которой он сейчас прижимался, расслабился и положил голову на крепкое плечо, упиваясь ненавязчивым ароматом пронизанного солнцем соснового бора с едва различимыми нотами бергамота.       Разорвав тёплые объятия, Игорь отступил на шаг и ласково потрепал Пашу по голове:       — Я не знаю, сколько времени меня не будет, так что веди себя хорошо, — с грустной улыбкой приказал на прощание и направился на выход из квартиры.       Пашка потерянно смотрел на широкую спину до тех пор, пока Игорь не скрылся в прихожей, да так и стоял неподвижно, скованный ступором, пока не услышал тихий хлопок двери.