***
В залитые светом окна глядело весеннее солнце, разбухшие бутоны сакуры висели гроздьями на мокрых узловатых ветках. Солнце ярко залило помещение и разбрызгало по стенам сотни неугомонных солнечных зайчиков, один из которых- особенно настырный- все время прыгал по его лицу. Чимин осторожно, щурясь и прикрывая глаза ладонью, приподнял веки. Он слегка приподнялся, медленно оглядел пространство и протянул правую руку, нажимая на кнопку вызова. Чимин отпустил её и стал ждать ответа. Через пять минут в палату зашла медсестра: — У Вас всё хорошо?,—встревоженно спросила она. — Очень яркий свет, не могли бы вы закрыть шторы?,— простонал Чимин. Он лежал в просторной кровати, а рядом с ним высился белый штатив капельницы; из перевёрнутой вверх дном стеклянной ёмкости с раствором, зажатой в держателе штатива, тянулась длинная прозрачная трубка, соединённая через толстую иглу с веной в его руке. Чимин внимательно наблюдал, как ко дну бутылки поднимались рои маленьких пузырьков. Девушка слегка задёрнула шторы, но даже сквозь плотную ткань просачивался яркий утренний свет. Чимин медленно повернул голову на расплывчатую фигуру. Он старался сосредоточить на ней взгляд, но рассмотреть так и не получалось: — Кажется, я снова не могу Вас видеть, — прищурившись, сказал Чимин. — Ничего страшного, это пройдёт. Мне позвать доктора Юнги?, -беспокойным голосом спросила девушка. — Нет, не нужно. Спасибо. Чимину на это оставалось лишь улыбнуться. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как он начал получать соответствующее лечение. За это время, боли не давали возможности покоя. «Пинеалома» разрастала так быстро, что непроизвольно начинала давить на мозжечок, что привело к симптоматическим последствиям: нарушения координации, речи, зрения. Чимин беспрестанно просыпался и снова засыпал с изнуряющей болью. Каждое утро его тело, словно находилось в состоянии агонии, а темная пелена обволакивала сознание. Единственным спасением служили болеутоляющие: «трамадол» в форме инъекций, слабые опиаты, либо спинальная анестезия. Эти обезболивающие препараты, Чимин получал по несколько раз на дню. Временами боль была настолько сильной, что в один из дней, Чимин предложил Юнги написать ему разрешение на проведение «эвтаназии» в Швейцарии. Юнги от неожиданности произнесённых слов, случайно уронил стеклянную ёмкость «трамадола» и одарил ошеломлённым взглядом парня. — Даже не смей об этом думать, Пак Чимин! Единственным надёжным спасением были короткие встречи с родными. Возможно, это держало Чимина на плаву, и, откажись он от них, ему осталось бы лишь покорно пойти ко дну. Услышав от Чонгука тревожную весть, родители Чимина тут же приобрели билеты: Пусан-Сеул. Их путь с места отбытия был недолгим, но для родных Пака время растянулось словно бы на несколько часов. Лишь, когда они оказались рядом с парнем, немного пришли в себя. Чимин никак не ожидал увидеть здесь своих родителей, а особенно отца. После того, как они с Чонгуком объявили о помолвке, отец Чимина дал своё благословение, но с одним условием: он должен навсегда забыть дорогу домой. Пак не раздумывая, согласился, но Чонгуку сказать, так и не осмелился. Они едва успели перешагнуть порог палаты, как мать Чимина кинулась со слезами к сыну, а отец продолжал стоять в дверном проёме, так и не веря происходящему. Стоя за порогом, он всячески пытался стереть увиденное из памяти — не так он представлял себе первую встречу с сыном, после долгой разлуки. Увидев друг друга, они испытали подобный набор эмоций. Чимин выглядел очень худым, тонким, почти прозрачным. В его глазах читались неопределённость и смятение. Не в силах больше держать в себе, отец Чимина медленно поплёлся в его сторону. Он не мог вымолвить ни слова от переполнявших чувств и словно прося разрешения, осторожно обнял. Через мгновение, руки Чимина медленно скользнули по спине мужчины. Он всем телом прижался и обнял в ответ. В сильных руках отца чувствовалось тепло родительской любви. Как давно Чимин не ощущал эту дрожь в крови? Он скучал по этому чувству, скучал так, что в горле вставал ком. Они вместе пытались подавить рвущиеся эмоции, но за них давно решили, когда почувствовали, что по щеке побежали горячие слёзы. Потом Чимин часто вспоминал этот момент и пытался сквозь воспоминания разглядеть это лицо и найти среди множества стекающих струек пресной воды одно горько-солёную.***
Тэхён мчался изо всех сил, обгоняя мимо проходящих людей и гневно гудящие машины, стараясь сократить привычный маршрут до клиники. Он чувствует, что опаздывает. Наконец добежав, он взлетел на десятый этаж, промчался мимо дежурной медсестры и оказался перед дверью палаты. Тэхён отдышался, тихонько постучал и не дождавшись ответа, открыл дверь. Перед ним сидела женщина, уже поблёкшая с темными кругами под глазами и слегка дряблой кожей на руках и шее. Высокая и стройная, она была одета в кашемировое платье из струящейся тёмной ткани. На шее красовался — серебряный кулон с крупным прозрачным камнем. Женщина повернулась к Тэхёну и одарила его усталым взглядом. — Извините, я немного опоздал. Пробки, — Парень поспешил оправдаться и медленно подойдя, протянул ей руку. — Меня зовут Тэхён. Приятно познакомиться! Всматриваясь в его глаза, женщина крепко сжала его холодные, как лёд, руки и сквозь усталость, попыталась улыбнуться: — Приятно познакомиться, Тэхён. Я Чжи Ён — мама Чимина.***
Они сидели в коридоре клиники и наблюдали за обычной суетой. Из тонкого картонного стакана, сквозь пластмассовую крышку, ударял ароматный запах темного кофе. Они осторожно смаковали каждый глоток, обжигаясь и морщась. — Значит, ты молодой человек Чонгука? Тэхён от неожиданности чуть не поперхнулся горячим кофе. Он посмотрел вперёд и недоуменно нахмурился. — Да, мэм, — В горле сильно пересохло, болезненно запершило. От неожиданной жажды, он залпом выпил ещё кофе. — Значит, ты в курсе о наших натянутых отношениях с Чимином?,-Чжи Ён посмотрела в сторону Тэхёна и саркастически ухмыльнулась. Отпив немного кофе, она повернула голову обратно и снова погрузилась в свои мысли: — Знаю, я плохая мать и, по сути, не заслуживаю такого сына, как Чимин, но мы любим его, всем сердцем. Только жаль, что всё, что мы считали правильным, теперь в моих глазах выглядит полнейшей иллюзией. Я каждый день задаю себе вопрос: почему мне так поздно открыли глаза? Да, я признаю, что заблуждалась, признаю свои ошибки, но я не вижу ещё правильного пути. Чжи Ён делала вид, что не плачет. Ей хорошо это удавалось. Она едва улыбнулась уголками губ; женщина казалась очень бледной и уставшей, но, переборов себя в очередной раз, продолжила: — Мой мальчик… Мне так жаль, что я не поддержала его раньше, — глаза Чжи Ён застилали слёзы. Стало трудно дышать. В горле стоял ком, ей хотелось кричать, выкричать его чтобы он перестал её душить. Её сотрясало отчаяние, внутри бурлило от боли и обиды. Осторожно обхватив женщину за плечи, Тэхён привлёк её к себе. Он обнял крепче, что она могла ощутить его тепло и неуверенно положив руку ей на спину, начал медленно, размеренно поглаживать, успокаивая.***
Чимин открыл глаза и стал постепенно приходить в себя, чувство усталости попрежнему давило на него. Он быстро обшарил глазами палату, пока его взгляд не остановился на Тэхёна. Он в строгой задумчивости сидел в кресле напротив, копаясь в собственных мыслях. — Давно ты тут?, —неожиданно прервал его Чимин. Тэхён вырванный из собственных сонных мыслей, удивленно посмотрел на парня.Чимин слегка приподнялся и спокойно устроился у изголовья кровати, прижавшись затылком к стене. — Твоя мама ушла полчаса назад и я решил, что… — О чём вы разговаривали? , -внезапно прервал его на полуслове Чимин. Тэхён выглядел совершенно потерянным. — Она рассказывала о Пусане, традиционных храмах в Хаедонг и… о твоём детстве, — тут Тэхён, немного помолчав, решительно добавил: — Чимин-а, ей так жаль… Ты должен простить своих родителей. Дать им шанс. Чимин проигнорировав его слова, саркастически ухмыльнулся, считая, что само слово «простить» уже не требует никаких комментариев. — Это не твоё дело, Тэхён. Тебя не должны касаться наши семейные отношения. — Да, меня они не касаются. Но касаются тебя. Ты можешь быть прав во всём или совсем не прав, но это неважно. Мне больно видеть, как ты отвергаешь помощь и игнорируешь чувства своих родителей. Тебе надо отпустить обиду, Чимин-а. — Я уже давно отпустил,-парень тоскливо вздохнул и посмотрел в сторону окна. — Увы, я сейчас не в том положении, чтобы обижаться, Тэхён. Знаешь, в последнее время, мои мысли были забиты тем, какой неоспоримый аргумент привести в пользу того, что мне вновь необходимо забыть все обиды. Пытаясь взвесить доводы, я в какой-то момент спросил у себя: «Для чего я прощаю?», но всё в конце сводилось на мне и моем внутреннем. Чимин одарил Тэхёна серьёзным взглядом, пристально изучая его лицо. Контуры его размывались. Злосчастный симптом вновь даёт о себе знать. Пак будто желая сказать большее, но не в силах найти лишние слова, едва произнёс: — Я простил Чонгука и принял его выбор. Теперь, я хочу лишь попросить об одном, — Чимин набрал немного воздуха в израненную от боли грудь. — Пожалуйста, стань хорошим отцом для Мин-Джи.***
За окном цвёл прекрасный летний день, как будто в этой маленькой стране с мягким климатом и чудесной природой не было дождей, ливших весь последний месяц. Чонгук входит в светлую палату: знакомый порядок,привычная обстановка. Он ставит два стакана воды на стол рядом с десятками цветных карандашей, которые успела разбросать Мин-Джи. Чонгук внимательно наблюдает, как девочка сосредоточенно водит синим карандашом по листу бумаги. Она рисует, высунув кончик маленького розового языка, напевает под нос неизвестные людям песни, бормочет что-то детское, и это кажется ему очень трогательным. Чонгук стал торопливо убирать лишние бумаги со стола, чтобы освободить больше пространства. Среди разбросанных листов, он находит исписанные Чимином записки. За последние два месяца, речь Пака значительно ухудшилась. Он нечетко и смазанно произносил звуки, голос у него стал тихим, слабым. Его речь потеряла свою плавность, а темп стал чересчур замедлен. Единственным средством общения для них были — лист и ручка. Чимин, дрожащими руками, часто чертил на бумаге слова, а Чонгук тщетно пытался разобрать очередной малопонятный для него почерк. Однажды субботним днём, когда Чонгук оставив Мин-Джи на попечение Чимина, уехал на работу по некоторым делам, девочка не теряя времени зря, пыталась поговорить с отцом: — Папочка, я не понимаю, что ты пишешь! Чимин писал, черкал, комкал листки, мучительно тёр лоб. Его руки дрожали и были как чужие. Каждое из привычных движений сейчас давалось ему с трудом. Он спешно дописывает последние буквы и поворачивает лист к Мин-Джи. Девочка несколько минут терпеливо изучая написанную строчку, прочитывала каждую букву, но не понимала значения этого послания. Мин-Джи посмотрела на Чимина совершенно не понимающим мутным взглядом и не выдержав захныкала, размазывая слёзы маленькими ручонками: — Папочка, я не понимаю… Чонгук зашёл в палату и на месте застал душераздирающую картину. Они сидели на больничной кровати в небрежной позе и слегка раскачиваясь, обнимались. — Что случилось?, - спросил Чонгук, причём довольно обеспокоенным тоном. Они повернулись к нему. Выпуская из объятий шею Чимина, Мин-Джи подбежала к Чону, чтобы тот взял её на руки. Её плечи сотрясались от рыданий, она всхлипывала и обняв отца за шею, уткнулась в его плечо. Чимин скользнув по ним усталым взглядом, прикрыл глаза, восстанавливая дыхание, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Фигуры снова расплывались в бесформенные пятна. — Я научусь читать и понимать папины письма. Я пообещала. Чонгук находит тот самый листок, среди рисунков Мин-Джи. И уже не в первый раз, внимательно вчитывается в слова:«Я люблю тебя».
Боль внутри стократно учащает свои удары, они ощущаются каждой клеткой тела. Чон бросил взгляд на Чимина. Он лежал подсоединённый к капельнице. В его вены вливали очередной разбавленный «Оксикодон», который позволял значительно облегчить состояние Чимина и избавить его от мучительных болевых приступов. Он обреченно глядел в потолок и, возможно, испытывал очередные боли, к которым привык. Чонгук знал, что уже скоро им придётся попрощаться, но он не был готов. Каждый раз, когда он смотрел на старшего, его сердце сжимается внутри до немыслимо малых размеров, словно раненая и обезумевшая от боли птица, боящаяся неожиданной смерти. А мысли о потере, как кинжал, острый клинок которого беспощадном вонзается в неё, такую измученную и отрешенную от всего мира. Чонгук подошёл к Чимину ближе и посмотрел в его глаза. В них читалась усталость, перемежавшаяся с нарастающим отчаянием. Парень медленно провёл пальцами по лицу, нежно очерчивая его аккуратные скулы и плавно массируя кожу под ней. Пак повернулся влево и встретился взглядом с младшим. Они молча смотрели друг на друга, словно это не они, словно это не с ними, словно они не здесь. В другом мире. Где пусто и спокойно. Чимин медленно открыл рот и безмолвно пошевелил губами.Чонгуку не пришлось долго размышлять, он знал: — Я тоже тебя люблю, Чимин-а.***
— Кто-нибудь видел мой галстук? ,—Чонгук спешно перебирал вещи в шкафу в поисках своей повязки из широкой ленты. — Боже, Чонгук-а! Открой глаза, они на третьей полке рядом с рубашками, — раздался голос из детской комнаты. Сегодня — важный день. В квартире поднималась суета. Они бегали по разным комнатам в поисках вещей, которые так некстати запропастились в неведении. Чонгук вцепился в край свисавшей тёмной ткани и дернул изо всех сил на себя. Добротная твиловая ткань не порвалась, но шкатулка, которая лежала рядом, чуть не свалилась на голову Чонгуку, прямо упав под ноги. Внутренности деревянной шкатулки выскочили и рассыпались по полу. Это были рисунки Мин-Джи и записки, которые Чимин писал год назад. Младший согнул ноги в коленях и поднял белый конверт. Чонгук мысленно покинул пределы комнаты и оказался в той злосчастной палате. Он помнит, как Юнги вручая ему письмо, крепко, сочувственно обнял и прижался к нему. Чон медленно открыл конверт и извлёк оттуда листок бумаги сложенный пополам. Развернув его, он внимательно вчитывался в содержимое, словно в первый раз:now playing: rm & taehyung - 4 o’clock [네시]
Чонгук-а! Привет! Как у тебя дела? Странно спрашивать такое учитывая того, что мы виделись два часа назад, но думаю, в последнее время, я совершенно перестал интересоваться такими простыми вещами. Прости меня. Сейчас я сижу перед окном, наблюдаю за огнями ночного Токио и пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз так беззаботно любовался городом? Думаю, это было в Сеуле? Да, точно, на горе Намсан, помнишь? В тот день, мы пообещали друг другу, что будем жить счастливой жизнью, создавать прекрасные воспоминания и усердно работать. Мы часто говорили о том, как постареем, покроемся морщинами и сединой, как будем играться со своими детьми, а затем внуками — учить их чему-то новому, открывать неизведанное, ценить каждый момент с ними. Я осознаю, сколько времени с тех пор прошло. Мы изменились? Думаю, да. В последнее время, я часто стал замечать, как ты пытаешься найти в моих глазах — меня. Того самого парня из Намсана. Откровенно говоря, я и сам был в поисках, пока не столкнулся с Тэхёном. Я нашёл себя в нём. Знаешь, сейчас я понимаю, почему это произошло с нами. Я прощаю тебя, Чонгук-а. Знаю, что ты чувствуешь сейчас. Постарайся не сильно грустить, ладно? Потому что я всегда буду рядом. Да, будет нелегко, прости меня за это, Чонгук-и. Но ты должен справиться, чтобы я мог тобой гордиться! Я хочу, чтобы ты улыбался, хорошо? Ты и Мин-Джи — это лучшее, что было в моей жизни! И больше всего на свете я хотел бы знать, какой она вырастет. Но кем бы она ни стала, она сделает этот мир лучше, потому что у неё будете Вы. Ты и Тэхён сможете позаботиться о ней, воспитать и дать верное направление. Я в этом уверен! Мой Чонгук-и… Я так рад, что повстречал тебя однажды. Ты остаёшься моим надежным причалом, моей нежной любовью, моим лучшим другом, моим всем. Будь счастлив, хорошо? Поцелуй за меня Мин-Джи и крепко обними Тэхёна! А если будет время, позвони Сокджин-хёну. Передай ему, что я люблю его и, что он остаётся лучшим хёном и другом для меня! Я прижимаю Вас к себе и целую Вас изо всех сил! Я всегда буду рядом. С любовью, Чимин! — Чонгук-а, мы опаздываем, — Тэхён спешно заглянул в открытую дверь их спальни. Он устало вздохнул. Медленно подойдя к младшему, он обнял Чонгука сзади, не позволяя отстраниться. Вдохнул запах его волос, заставляя зажмуриться и внутренне сжаться. Старший нежно заговорил в волосы, отрывисто: — Милый, поехали. Мин-Джи готова.***
Зал был полон. Родители вместе с детьми сидели на своих местах, первоклашки с охапками цветов стояли возле кулис, в полной готовности выйти на сцену и получить своё первое официальное свидетельство ученика начальных классов. Мин-Джи стояла среди детей и радостно махала своим родителям. Тэхён и Чонгук спешно пытались запечатлеть её образ на цифровую камеру. После объявления о начале торжественной церемонии, директор школы вышел на сцену, и прожекторы мигом пригвоздили его к месту десятком лучей. Он откашливается и начинает речь. Слова вылетают из его уст округлые, гладкие, — словно великолепный оратор: — От всей души поздравляем всех вас с началом нового учебного года! День знаний — праздник, который дорог каждому из нас. Школьные годы, всё, что связано с этим лучшим временем жизни, — в каждом сердце. Это самые светлые, радостные и добрые воспоминания. Я надеюсь, что дети покажут нам огромное старание и усердную работу! Спасибо! Мужчина приглашает на сцену детей. Один за другим они поднимаются и становятся в ряд. — Чон Су-Джи. Озвучивая каждого, он вручает детям поздравительное письмо со свидетельством и крепко жмёт им маленькие руки. — Пак Мин-Джи. Чонгук и Тэхён одновременно встают, смотрят ей в глаза и дарят свои щедрые аплодисменты, от всего сердца. На их губах играют счастливые улыбки. Они радостно переглянулись друг с другом, словно обменялись телепатическими сигналами. Они поняли друг друга без слов:«Чимин бы гордился». «Папочка бы гордился».