***
Зазубренная комбинация движений. Скафандр плотно садится на тело, упираясь металлом в бронежилет и сдавливая кожу на шее. Медленно, стараясь не повредить стены, я выхожу из душевых и направляюсь вдоль мостика. Тяжёлое дыхание эхом разносится во внутренностях брони. Я встал на погрузочную платформу. В углу стоял сундучок размером со стол. Только вот крышка была открыта, но из-за дерьмового аварийного освещения, предмет внутри рассмотреть не представлялось возможным. Руку совать не буду, а то вдруг там этакий… Гом джаббар какой-нибудь… Хуй вас япошек разберёт! Вы придурки ещё те! По всему ангару раздался голос Мисато: -Глянь шкафчик! Ребята из науч. отдела сварганили! Должно помочь! Всего один выключатель, он снизу рукояти находится, разберёшься! Таки придётся руку сунуть… Эх…была не была! Я начал держать винтовку Гаусса за одну только рукоять, подняв орудие вверх. Свободная рука потянулась к сундуку. Закованная в здоровенный металл, ладонь скрылась во тьме ёмкости, нащупала что-то вроде рукояти и поднялa…гибрид ножа и бензопилы. Я нашёл кнопку в конце рукояти и нажал её. По всему лезвию начала двигаться цепь. Настоящая бензопильная цепь, блять! -Нравится? Это «Потрошитель»! Наслаждайся! Я улыбнулся. Ай да гондоны-молодцы, хуевики-затейники, а! Лишь бы работало как надо… Подумал я и выключил прибор. Помимо него в сундучке обнаружились многообразные ящички с пулемётными лентами для Гаусски.***
Sodom — my atonement(Persecution Mania 1987) Я опустил веки. Мороз. Серое зимнее небо. Солнце едва пробивается сквозь облака. Чёрные, будто обугленные, лысые деревья окружают меня. Огромные, почти непроходимые серые сугробы вокруг. Усталость. Я поднял веки. Душевная пустота, скорбь и боль одиночества взвыли внутри. Б0льшую часть своей жизни я прожил так — с огнём и мечом. Под каждой секундой бодрствования кроется сухая, невыносимая усталость. Усталость как постэффект адреналина, которого мне по долгу службы хватало с избытком. Страх, ненависть и холодная, застывшая злоба. Я хмыкнул. Подъёмник нёсся вверх по однотипному лабиринту уровней, окутанных холодом электрического света. Опустив забрало, рассмотрел винтовку. ~Никакие не Ангелы наши враги. Ангелы - добрые. Инопланетяне, вот с кем мы воюём, с неоправданным и жесточайшим захватничеством, тиранией зла стирающей тысячи человеческих жизней на залитых кровью, полях брани~ Ухмыльнувшись, я размял конечности. Тело требовало свободы — кровавого раздолья. Усталость перешла в отчаяние, смакуя наркотик, что поступал будто под капельницей — адреналин не спеша заполнял вены, пьяня рассудок. Зверея на ходу, я перевёл дыхание и свободной рукой провёл вдоль Гаусски. Из памяти, будто наяву, всплыл дым, исходящий от орудия. Будто всё оно целиком пропахло им. Ещё немного и появилась галлюцинация лёгкого дымка. Даже убийства искупляю всё теми же методами — огнём и мечом… Платформа остановилась. Массивная защитная дверь передо мной со скрежетом ушла в сторону. Тёмно-серое плачущее моросящим дождём небо контрастировало с тёмно-зелёным морем холмов и лугов впереди. Лязг металла медленным ритмом стучал по платформе. Вдохнув-выдохнув, я вышел наружу, продавливая траву и почву стопами массивного скафандра, в который был обличён. Проведя быструю калибровку орудия, я поудобнее взялся за него обеими руками и побежал к огневой позиции. We worship our abomination of desolation With fire, blood, swords and reverence See that hour blessed splendour in my name War engines and battles of conquest are atheists Glory in the highest heaven Hear… My atonement We will return to the victorious city For a proof to the world Support us, be ready to fly or to smite Gimme the sign of silence after the adoration Verily you shall not die but live on console Caressed by magnificent beasts of women Unassauged of purpose, delivered from lust Not hell's heart hath so noxious a shade Hear… My atonement Behold the flame that burns in every heart of man Therefore is the knowledge a core of every star As brothers fight keen proud and royal Law is the word of god enthroned as precious water His enemies tribulated of ordeals, are mere liars Despise also all cowards who dare not fight Exhausted is help and hope of wisdom There is no law… do what you will!!! Взор устремился к возвышенности на горизонте. Запланированная огневая точка была полностью готова: несколько осветительных прожекторов, гора мешков с песком, прототипы сошек для гаусски на случай ведения огня вне скафандра. Многочисленные ящики с патронами. Дальше оборонной позиции - 50 метров спешно и щедро заминированной земли. Размяв сервоприводы и гидравлику, скафандр набирал скорость. Металлические стопы врезались в почву и, поднимаясь вверх, вышвыривали сырую от дождя почву с копошащимися червями. Я поднялся на холм. Вдали, на горизонте, копошилась армия белоснежных тварей. Тяжело вздохнув, я вскинул винтовку и прицелился, выжидая приближения врага. Сколько я уже жал на этот спусковой крючок? Устало подумал я и, скрипя зубами, открыл огонь. Дуло ожило, обливаясь огнём. Винтовка бодро выплёвывала всё новые и новые гильзы. Свет очередей разгонял наступающий сумрак. Толпа заколыхалась кровавыми взрывами, приближаясь всё ближе и ближе. Пискляво запела винтовка, молниеносно выдувающая возобновляемый рой смертельной пыльцы, хищно настигающий расширяющуюся размытую линию вражеской орды на горизонте. Гаусска плясала отдачей, скача в металлических руках. Сгущался мрак, неестественно быстро, на поле боя опустился туман, скрыв собой орду. Дав несколько длинных очередей примерно туда, где располагались силы противника, я глянул на табло сбоку винтовки. Красные цифры высвечивали число: 546. Вдруг послышался рёв. Оглушительный, он проникал внутрь герметичного скафандра, мурашками идя по телу. Вдруг послышались взрывы. Стиснув зубы и заорав в ответ, я поставил винтовку к бедру и начал отстрачивать беглые очереди по источникам фонтанов крошек земли. Левая рука дотянулась до выключателя прожектора и щёлкнула им. Мощный поток света ударил в белоснежные разорванные тела, поверх которых, видимо изрядно покалеченные осколками, ползли оставшиеся силы врага. Я начал стрелять прицельно. Обычно 2-3 патрона хватало на попадание в ядро. Хрипящие, еле живые, но всё ещё медленно наступающие тела разрывались кровью, скашивая друг друга. Вскоре измазанные кровью, остатки легиона, оказались у подножья холма. Багровой камуфляж местами отсутствовал, отсвечивая прожектору. Ещё одно нажатие спускового крючка. Ещё одно. И ещё одно. На место упавшего, изрешечённого и местами разорванного калеки с непробитым ядром поднимались ещё двое, таких же, медлительных и ослабевших. Вдруг не до конца умерщвлённые туши встали разом и, захрипев хором, ринулись к высоте. Я вжал спусковой крючок, машинально меняя направление в коротких паузах между очередями. Мушка ненадолго впивалась в толпу, билa отдачей в металлическое плечо, разгоралась выстрелами, прорывала мишень, вызывая багровый взрыв ошмёток внутренностей и костей, а затем устремлялась в новую цель. И вновь огонь очереди. Рёв винтовки и череда глухих взрывов, багровым дождём окрапывающая забрал. Тьма. Свеча огня, раздуваемая у дула гаусски. Вновь тьма... Ещё толпа. Очередь, разгоняющая тьму. Ещё одна. Ещё Ещё Ещё... Покрасневшие усталые глаза высматривали копошение в ночной темноте. На хрип и шевеление тут же отправлялся патрон, фонтаном чёрных клякс плюясь над землёй, устремляясь в серое, заволочённое беспросветным тучами, предночное небо. Зашипело радио, стоящее на одном из ящиков. Сквозь помехи удалось разобрать лишь: -...волна...ещё...держись... Левая рука машинально легла на прожектор, начав кренить его в нужную сторону. Горизонт был чист. Как оказалось, ненадолго. Я устало хмыкнул, взглянул на перегретую Гаусску и поставил её на сошки, стволом уткнув в мешки с песком. Дуло проплавило материю, дымясь и оголяя порошок внутренностей. Ещё одна волна...Сколько же их тут, блять? Я, насколько хватало сил быстро спустился с холма и вернулся к платформе. Она, как и планировалoсь, была на поверхности, ящиками обеспечивая меня дополнительными патронами и, как выяснилось, оружием. Отыскав нужный сундучок, достал потрошитель и, скрипя слегка окроплёнными кровью, сервоприводами и гидравликой, направился к холму. Ну хоть тут не будет хуйни про военные преступления...Надеюсь...А то ишь ты, напридумают хуйни, фосфором не бомби, вот осколочными бомби, а фосфором или напалмом - ни-ни! Нини! Теперьча хуй чё скажут...Моя пила-мой закон вот и выполняй поставленную задачу всеми доступными средствами, то бишь почти как хочешь...Мне моя пила - б0льший закон нежели ваши дурные конвенции, ёбики дранные...А то помнится мне резня одна в Ираке ух! Партизанские деревушки...скольких мы там пытали, бензопилой лишая конечностей... Так там столько детишек полегло, я по дурости помнится со слезами на глазах и пистольтом в руке, суицид подумывал совершить, надо же каким дурёхой был...Эх было время! На горизонте уже виднелись белоснежные силуэты, размером со спичку. Я взглянул на гаусску - дуло всё ещё было перегрето. Помнится, как-то раз миномёт перегрелся, так на него мочиться пришлось, дабы остудить...А тут скафандр...Влезть-вылезти не успею...Ладно япошки, попробуем по-вашему... Я спустился с возвышенности, направляясь прямо в лапы врагу. Sodom - the saw is the law (Splatting Version) Палец нажал нужную кнопку - "Потрошитель" оживился, зарычал и привёл в движение множество зубчиков, катающихся по плоскости граней ножа Хрип бензопилы неожиданной бодростью наполнил всё тело, открывая второе дыхание. Орда противников выстраивалась в шеренгу. За каждым белоснежным силуэтом шла толпа из, как минимум, пятидесяти дубликатов. Клоны безмолвно приближались. Я, перебирая пальцы на рукояти ножа-бензопилы, медленно шёл навстречу. Силуэты первых рядов вышли из тьмы, оказавшись в круге холодного света прожектора. Я остановился у черты, отделяющей освещённый, залитый кровью и останками, участок от ночной тьмы. Заорав, я бросился к врагу. Мгновение и... слякоть разрываемой плоти фонтаном заполнила забрал. Левая ладонь обхватила шею ближайшего противника и сжалась в кулак. С хрустом, плоть врага смялась, опухолями глядя сквозь стальные пальцы. Правая ладонь осторожно, под углом, ввела бензопилу. Противник начал конвульсировать, заливая всё вокруг собственными внутренностями и кровью. Несколько когтистых лап барабанили по скафандру, добывая искры. Slazing scents taint with blood Signed his path of death Trace him to the place of fright Searching for his daily bread When midnight comes around Be warned because he is out of sight What carnal secrets does he hide His ruthless rage will come Buried deep inside his mind The rites of the saw began The saw is the law The saw is the law Executed children Laughing mothers by their side Feel the pain of ripping flesh Those who've died Have paid the price And drawn their final breath What carnal secrets does he hide His ruthless rage will come Buried deep inside his mind The rites of the saw began The saw is the law The saw is the law The saw is the law The saw is the law Не сдержавшись, я вжимаю кнопку "Потрошителя" до отказа, отчего тот заедает на максимальной скорости. Череда ударов левой - из толпы вырывается противник, метким, но тщетным ударом стукнув по защитному стеклу забрала. Кулак правой руки, со сжатым в нём, кинжалом-бензопилой, глубоко всаживает клинок в сферу, отчего два багровых фонтана кровавым дождём заливают толпу: устремляется в небо водопад блевотины внутренностей, конкурируя с торсом, из сферы которого торчит, прочно воткнутый, "Потрошитель". Пинком отбрасывая мучительно умирающего противника подальше, я обеими руками переключаюсь на источники вездесущих когтей - кроваво-белое полотно вражеской плоти кольцом сдавливает меня, барабаня остриями по всему скафандру. Бьющие почти наугад кулаки проминают тесто вовнутрь, изредка пронзая сферу. При удачном попадании, противник лихорадочно трясётся, в недоумении ускоряя попытки пронзить металл брони. Спустя десяток секунд однако, враг разрывается на части, сбивая с ног орду. После очередного фонтана, за упавшими телами, я вижу недобитыша - бедолага конвульсировал с "Потрошителем", торчащим из треснутой, плюющийся соком, сферы. Предсмертный танец окончился несколькими разноцветными брызгами - сок, вырвавшийся из ядра, лёг поверх багровой краски, и начал светиться. Вскоре изрубленный орган набух, светясь. Левая рука швырнула умирающего врага в толпу, вдавив подальше. Спустя мгновение, ядро лопнуло, сбив с ног нескольких противников. Захват левой рукой, правая подносит бензопилу к плоти...Багровый фонтан и глухой взрыв. "Потрошитель" затихает в теле очередного врага. Левая рука ведёт бой отдельно - несколькими ударами вминает плоть вовнутрь, иногда пробивает пальцами белоснежную кожу и, нащупав в обители тепла бьющуюся сферу, сжимает её, вырывая наружу. Блюющее, хрипящее, булькающее изорванными на части кишками, хлюпающее кровавое месиво стискивало меня, поглощая всё глубже и глубже в себя. Вырвав клинок из очередной туши, я по несколько раз ударяю врагов, когтистыми объятьями намертво вцепившихся в меня. С интервалом в несколько мгновений, следует цепная реакция багровых взрывов. Ненадолго освободившись, я сбиваю с ног нескольких оставшихся стоять и переключаюсь на "разделку" лежащих. Копошащиеся в грязи под дождём, багровые туши пляшут в предсмертных конвульсиях, беспомощно хлопая когтистыми лапами во все стороны, плёщась в лужах размытой почвы. Левая ладонь намертво ложится поверх шеи врага. Правая ладонь, держит в сжатом кулаке "Потрошитель" и, точным выпадом пробивая солнечное сплетение, хищно разгрызает сферу, отчего иллюминатор скафандра мягко окатывает едва ощущаемая внутри, кровавая волна внутренностей. Кто-то успевший подползти ближе, за моей спиной, затупившимися когтями тщетно ударяет по листам брони на ногах, однако осознав бесполезность этого занятия, спешно сковывает лапы на коленном сгибе, не давая продвинуться вперёд. Правая рука берёт холодное оружие обратным хватом и, быстро уйдя за спину, рассекает лицо нападавшего на две, равно окровавленные части. Нога, поднявшись над землёй, резким ударом отшвыривает противника назад, лишив его лап, объятиями оставшихся висеть у непобеждённой брони. Конечности трясутся фонтанируя. Я не успеваю развернуться, чтобы добить врага, как тут резкий удар в плечо заставляет пошатнуться. Очередной калека, разбежавшись, врезался в скафандр, оставшись висеть. Левой рукой сжав голову камикадзе, я отшвыриваю его в аккурат направлению удара когтей другого ксеноса. Собрат пронизывает боевому товарищу череп, отчего остатки орды поднимают вой, скачущий от низких до самых высоких частот. Белоснежные овалы лиц разрываются на две части, чем-то напоминая челюсть и надбровные дуги. Пользуясь моментом, я правой рукой вонзаю нож в крикуна, левой обнимаю его со спины, насаживая глубже. Крик сменяется судорожным кашлем, блевотиной и кровавым взрывом. The saw is my law My saw is my law What carnal secrets did he hide His worries of the flesh have come With tears in his eyes and a gun in his hand So ends the story of the chainsawman The saw is the law The saw is the law The saw is the law The saw is the law The saw is the law The saw is the law The saw is the law The law is the saw The saw is the law The law is the saw***
Когда я пришёл в себя, был уже предрассветный сумрак. Тихо шипел незанятый делом, тщетно работающий чудо-ножик. Всё также накрапывал дождик, размывая плотный слой багровой краски на забрале. Вокруг стояла мёртвая тишина. Кое-как умерив отдышку, направился к холму. Сил едва хватало на волочение ног. Голова гудела, видимо, из-за долгого пребывания внутри скафандра. Моя огневая позиция осталась нетронутой - сквозь тьму залитого кровью забрала виднеются очертания мешков с песком и высоко натянутый тент. Наконец, загрязнённая свежими останками почва закончилась. Я опустил багровые металлические перчатки в траву, кое-как вытер их от свежей, ещё тёплой крови и начал понемногу смывать внутренности с забрала. Худо-бедно, но видимость улучшилась. Добравшись до высоты, я прошёл дальше мешков с песком и осторожно лёг на землю. Попробовал ладонями поднять забрал, дабы хоть немного подышать свежим воздухом - без толку. Заклинило блять...Чё там умудрилось застрять интересно...Костюмчик бы стянуть, да сил не- Темнота. Сердцебиение. Усталое, изрядно пропотевшее, голодное и обезвоженное тело ныло. Стук сердца. Тепло мягко окутывает голову. Становится...Уютно...***
В-волна! Сука, опять радио выёбываться начинает, ну ёкарный в рот блять... Болью отзывается не успевшее отдохнуть, тело. Зарычав от злобы усталости, я поднял веки. Серо-белое плачущее небо. Блеклый рассвет. Еле живой, я поднимаюсь в бой. Перед глазами предстали все прошлые разы, когда я, прямо как сейчас - думал, что был на волоске от смерти Sodom - Tired and Red(Agent Orange 1989) Взяв на руки Гаусску, я прицелился в растущий легион серых точек на фоне тёмно-зелёных, коричневых и багровых лугов. Мушка осторожно ложится на растущую вражескую орду. Устало вздохнув, я вжимаю спусковой крючок. Сквозь ватные уши доносится рёв короткой очереди. В войске что-то колыхнулось красным фонтаном, скосило нескольких и напоминанием легло поверх некогда белоснежной плоти. Усталые руки приводят винтовку, сжатую манипуляторами скафандра, в нужное положение. Неподвижная мушка указывает точно в цель. Палец вжимает спусковой крючок. Короткая очередь рёвом уносится к противнику, эхом отражаясь по всей низменности. Поверх прошлых гор гильз сыпятся новые. Алгоритм повторяется вновь и вновь... Каждый выстрел, каждая очередь, любой звук импульсом отдаётся в сознании, черепе, душе и всём теле, сотрясая реальность. See the gun high velocity Levelled to my heart Magazine filled with hollow points Bullets invented to slaughter They activate the trigger I get fired to the wall Pain is pungent stops my life Hear the last bell toll Tired and red the ways I gonna die Tired and red squirm, to plead to dry Tired and red confirm by oath the death Tired and red to my last breath See the knife flash the sun The knife that makes me run Sharp and made of stainless steel Not wholesome to feel Stab me to the ground - Why? Falling down to see the sky My eyes are closed now day is night Never wake to see the light Tired and red the ways I gonna die Tired and red squirm, to plead to dry Tired and red confirm by oath the death Tired and red to my last breath Последний патрон ушёл в очередное ядро. Всплеск очередной сферы. Я выдёргиваю пустую обойму из Гаусски. Взор падает на опустевшие ящики с боеприпасами. Время будто бы замедлилось. Едва двигаясь, дождевые капли скользили по забралу. Едва шевелясь, размашистые когтистые лапы схватили мешки с песком. Уставшим, еле шевелящимся, ватным телом, я направляюсь к укреплению. Пинком выбиваю внутренности белоснежной головы. Многочисленные лапы хватают меня, тяня к себе. Я обнимаю толпу, обессилено повисая на ней и давя на неё весом скафандра. Едва живым "Потрошителем" разгрызаю вражескую плоть, пытаясь вырваться. В глазах темнеет. Из последних сил оттолкнувшись, я вонзился руками во вражескую плоть, обняв толпу. То ли не выдержав меня, то ли поскользнувшись, орда врагов, мёртвой хваткой вцепившаяся в меня, почти кубарем покатилась прочь с высоты. Коготь, подобно стали ножа вонзился в один из манипуляторов. Сильный удар сбил меня с ног. Из многочисленных ран начала сочиться кровь. Поверх обессиленного тела перепрыгивали враги. Один за другим. Хмурое плачущее небо... Придя в себя после обморока, последний из них перескочил через меня, отчего-то не тронув. Я поднялся на колени и на четвереньках добрался до холма. Поставил гаусску на сошки, поднял скатившуюся за мешки с песком, обойму и... Всё повторилось Огонь очередей болью врезающийся в бессонное, изголодавшееся сознание. Мушка предвестницей смерти касалась спин наступающих. Две дюжины пехотинцев наступали, не ведая огненного града за спиной. Пули прожигали тела, кипятя сок в сферах. Ядра разрывались, огонь лихорадочно перекидывался с одного противника на другого... Лопающиеся противники перешли на бег, устремившись в сторону города. Скашивающие друг друга фонтанами внутренностей, они падали, пытались подняться, зияя багровыми дырами в разорванных тушах. Крупный калибр выбивал наружу куски плоти, открывая светящуюся в солнечном свечении, сферу. Гаусска скакала на сошках, плюясь гильзами. Всё новые и новые патроны, бережливо, короткими очередями врезались в цели. Смертельное возмездие неизбежно настигало уменьшающуюся в геометрической прогрессии, группу врагов. Последняя белоснежно-кровавая спичка направилась к урбанизированному горизонту. Я машинально прицелился и спустил курок, прежде чем успел что-либо подумать. Описав дугу в, уже вновь вечереющем небе, фугас проплавил вражеский торс. Противник остановился, рябью предсмертных конвульсий сплясал, не сдвигаясь с места и лопнул, забрызгав тёмную почву с травой, плотно прижатой тяжестью многочисленных внутренностей, к земле. Вдруг что-то волной окутало меня сзади. В мгновенье ока, скафандр вновь оказался в плотном окружении толпы. Заострённые на конце, багровые когти размашистых белых лап, тщетно пытались вонзиться в броню, оставляя лишь царапины. Вся орава противников прижала меня к земле, барабанной трелью стучась по скафандру. Левая рука несколько раз вонзила уже заедающий, заляпанный и забитый частичками инородного мяса, "Потрошитель" в ноги врагов, успевая завершать выпад и тут же пронзать упавшего плашмя на меня, противника. Разрыхлив и пронзив несколько пар лап, я освободил правую руку, всё это время сжимавшую винтовку Гаусса. Несколькими ударами ногой лишил врагов точки опоры и, отползая, начал, лёжа на спине, поливать огнём белоснежных уродцев. Фонтанирующие взрывы внутренностей, пламя очереди, тонущее в тёплых вонючих багровых волнах... See the chair one thousand volts Invite to sit down With closed eyes and fettered limbs Contacts decorate an iron crown Overseer turns on the switch Small sparks squirt out my head High amperage my body shook In the claws of death Tired and red the ways I gonna die Tired and red squirm, to plead to dry Tired and red confirm by oath the death Tired and red to my last breath Еле шевеля манипуляторами скафандра, я иду вдоль почти ровно уложенных, недобитых калек, копошащихся в багровой грязи под моросящим дождём. Закат отблёскивает в вишне инородных, плюющихся кровью, хребтов. Ловким, уже отработанным ударом, я пробиваю солнечное сплетение обездвиженной туши, сжимаю сферу и вырывая её наружу, смыкаю пальцы в кулак, омывая себя чужими внутренностями...***
Блаженством ночной ливень окутывал меня, стуча ледяной водой о кровавый забрал, разбавляя едкую краску, несколько суток щедро окрашивающую скафандр. Сквозь залитое стекло были видны сигнальные ракеты - с интервалом в ровно десять минут, зелёные огоньки показались над обесточенным мегаполисом на горизонте, вспыхнули в унисон с молнией бархатной черноты небосклона. Зелёный свет - зер гуд. Устало подумал я и, еле волочась направился к опустевшей платформе, что некогда вывела меня к этой кровавой бойне. Стопы продавливали гильзы, слякоть вязкой кровавой грязи, останки органов и уцелевшие, то откушенные бензопилой, то вырванные рукой, то опалённые взрывом, конечности. С дымящейся Гаусской в одной руке и "Потрошителем" в другой, я ступил на подъёмник.***
Ангар опустел. Ни техников, ни учёных, ни даже чудаковатых красноберетных проверяющих не было видно. Ни тем более Ритцуко или Мисато. Размытый силуэт на мостике, с мегафоном в опущенной руке жестикулирует, говоря что-то. Какой-то паренёк на манер лабораторного клерка сказал что все уже ушли, включая моего командира и её хорошенькой подружки, отмашкой показал следовать в душевые и, трусцой побежав к выходу, скрылся из полутёмного ангара. Большие лампы окантовкой света обвили ряды окон под самым потолком помещения. Ещё немного... Успокаиваю я себя, стараясь отогнать тьму, окутывающую взор и, почти непобедимую, слабость.***
Ошейник проводов манипуляторов перестаёт сдавливать шею. Я тут же судорожно откашливаюсь, жадно вдыхая воздух. Скафандр мягко отпускает меня, раскрывая брюшной панцирь брони. Гематомы и, возможно, переломы, оживают, болью скуля. Экзоскелет не спешит за линией манипуляторов - металлический каркас каким-то образом приклеился к бронежилету...Я начинаю оттягивать его, отстраняя со всё большим усилием. Наконец, почти целиком освобождаюсь - во время боя часть скелета скафандра вышибло ударом, отчего та проткнула бронежилет. Чудаковатое металлическое подобие заклипсованной гофры плавно вытягивается и...вдруг самый её наконечник застревает. Я с силой вырываю его. Кровь - теперь уже моя собственная, плюётся сквозь дыру в бронежилете, оставляя кляксы на белоснежной стене, шкафчике и скамейке цвета охры. Быстро среагировав я максимально плотно зажимаю рану, охуевая. Блять...как же так...Сссука...придётся самому лататься, я не на базе...а этим гондонам японским доверия нет...заебашут анестезию, пока в отключке буду допросят...а потом и не проснусь нахуй...Ну уж нет! Хуй вам! Я, придерживая рану одной рукой, подошёл вплотную к скафандру, багровым соком, идущим сквозь вжатые в окровавленное обмундирование пальцы, окропив пол под собой. Нащупав нужный контейнер, достал аптечку и, проковыляв обратно к скамейке, поставил спасение рядом. Кое-как, кряхтя от боли, избавился от продырявленного замызганного бронежилета - кевлар с грохотом упал на пол. Расстегнул пуговицы, скрепляющие дырявую окровавленную материю. Спиртовой склянкой промыл рану. Багровый густой ручей постепенно стал алым. Намочил спиртом вату и вплотную прижал жгучую материю к продырявленной плоти. Одной рукой прижал эластичный бинт, второй мгновенно, дабы не успела сползти, отпустил вату и начал обматывать его вокруг оголённой талии. Определившись с тугостью повязки, соединил два конца материи в узле, крепко замотав его у пояса. Расслабил ремень и слегка спустил штаны. Достал из аптечки шприц, несколько ампул обезболивающего и ампулу антибиотика. Куском ваты, смоченной спиртом, обхватил верх стекляшек. Резко надавив, открыл горлышки, поставил открытые ампулы на скамейку рядом с собой. Снял крышку с иглы шприца. Набрал внутрь обезболивающее и антибиотик, несколькими щелчками пальцев сбил пузырьки воздуха, насколько возможно. Слегка вдавил поршень - игла прыснула фонтанчиком раствора. Убедившись, что воздуха внутри не осталось, надел на иглу крышку и отложил шприц в сторону. Намочил кусок ваты спиртом и протёр будущее место укола на бедре. Открыл шприц, одной рукой поднёс иглу к коже, а другой натянул её. "Прицелившись", резко ткнул в нужный участок плоти с проспиртованным эпителием. Большой палец лёг на поршень, начав медленно опускать его. Ёкарный бабай...Сколько же времени бой шёл? Как давно меня так? Надеюсь, не опоздал с антибиотиками...Главное не вырубиться...Адреналина потом кольнуть что-ли? Комариный укус подошёл к концу. Одна рука ловко и молниеносно вынула шприц, а другая с той же быстротой закрыла проткнутое место свежей проспиртованной ватой.***
Перекур. Усталость. Тоска. Боль. Одиночество. Старый не меняющийся набор, а, лисёнок? Спросил я у фотографии Алисы. Взор затуманили слёзы, падающие на чёрно-белое фото. Как ты...Почему...Ушла от меня к этому уёбку...Зачем? Почему? Почему не сказала? А теперь... Теперь видишь, как всё вышло? А? А...Алиса? Слышишь?! Окончание предложения я всхлипнул вслух, вздрогнув окровавленным телом с докуренной сигаретой между пальцами правой руки. Я вытер слёзы, бережно положил фото с алым отпечатком во внутренний карман шинели и вдавил бычок в пепельницу. Otis Redding - you don't miss your water Оставшись в тельняшке, замызганных камуфляжных штанах и берцах, я набрал воды в ведро, пустил туда смесь из чистящих средств с кладовки, вооружился резиновыми перчатками и, изрядно намылив губку, начал медленно очищать скафандр. In the beginning, you really loved me I was too blind, I could not see, now But now that you've left me Oh, how I cried out, I keep crying You don't miss your water 'till your well run dry I kept you crying, sad and blue, oh my I was a playboy, I just wouldn't be true But now that you left me Good Lord, how I cried, I keep crying, I keep crying I've been missing my water No, I never missed my water 'till my well run dry I sit here and wonder How in the world this could be, my, oh my I never thought, oh, I never thought you'd ever leave me But now that you've left me Good Lord, good Lord, how I cried out You don't miss your water You don't miss your water 'till your well run dry You don't miss your water You don't miss your water 'till your well run dry I miss my water I keep missing my water I keep missing my water And I want my water I need my water I love my water And I want my water And I am little thirsty now And I'am little thirsty now I want my water I need wanting my water Пена стекала с багровой вонючей брони. Несколько слоёв хрящей, мелких косточек, кожи и крови намертво вцепились в сталь. Включив душ, я стал с усилием тереть заевший забрал. Брызги воды тихим блаженством окутали меня, понемногу расслабляя и навевая воспоминания. Мы вдвоём, я и Алиса, ещё дети, брызгаемся водой под тёплым летним дождём... Она заливисто смеётся, шлёпает ладошкой по шиповнику, окатывая меня, уже промокшего до нитки, новыми брызгами...Потом её чудесное, самое красивое на всём белом свете, личико - искажается в гримасе боли, губки надуваются, а вместо смеха слышен плач. Девочка показывает пальчик с каплей крови, выползающей из под колючки шиповника...Я осторожно выдёргиваю шип, целую солёную точку на пальчике и начинаю изо всех сил дуть на ранку...***
Вернув аптечку в нужный отсек скафандра, я понемногу раскидал мусор по карманам брюк - делать было нечего, ни один из шкафчиков не был закреплён за мной, следовательно я сидел посреди них, как бедный родственник, не имея ключей. Выкидывать всё в общую мусорку - как минимум подозрительно. Посему игла с закрытым колпачком и множество окровавленных кусков ваты заняли свои места в карманах, а ампулы оказались обёрнуты в большой кусок ваты и отложены во второй внутренний карман шинели. Скафандр был как новенький. Ну или почти. Значительно прибавилось царапин и вмятин, забрал же оказался заклиненным навсегда. Оставалось только надеяться на сохранение герметичности, ведь наших спецов по этой технике в регионе нет. Изрядно заебавшись с чисткой стен, скамейки и шкафчика, я, доведя сию уборку до конца, оставил ведро полное крови, останков эпителия и прочего инопланетного дерьма в углу, оставив рядом записку: НАУЧНОМУ ОТДЕЛУ NERV. Когда кафель стал блестеть, а от какой бы то ни было крови, в помещении не осталось и следа, я обессиленно лёг на скамейку, подложив сложенную кровавую порванную рубашку под голову и укрывшись относительно чистой шинелью, моментально вырубился.