Вероятность ничтожна

            Также за час до сделки             «Сейчас не время мешкать, Чонгук. У тебя всё получится. Ты СМОЖЕШЬ. На кону наследие отца Тэхёна, так что, пожалуйста, отрасти себе уже яйца и СДЕЛАЙ это» - тщетно убеждающим набатом вот уже битых пятнадцать минут крайне настойчиво стучало где-то в области мучительно нывших от тупой боли висков Чона, во всецело затуманенном беспросветной пеленой всепоглощающего первобытного страха сознании которого не было ничего, кроме кромешной темноты с едва блёклыми признаками жалкой пародии на проблески света.             - Агрррх, да что за срань господня?! - обречённо чертыхнулся себе под нос омега, бессильно выпуская шприц с подавителем из рук (отчего он упал на его колени) и спешно прикрывая доселе оголённый живот утеплённой тканью чёрного худи. – Прости меня, Тэхён, я…я сейчас...точнее, минуты через две соберусь и...сделаю это...даже если впоследствии меня стукнет инсульт, и я к чертям собачьим нахрен откинусь, - с чётко сквозившей в голосе желчной иронией, под обильным слоем которой едва угадывалась умело завуалированная неприятно обжёгшая кончик языка досадная горечь, виновато выдохнул Чон, сердце которого настолько ПРОТЕСТУЮЩЕ билось в груди, что даже воистину исполинское самообладание брюнета капитулирующе уступило ему свою главенствующую позицию, не в силах выстоять под КОЛОССАЛЬНЫМ натиском обуревавших его противоречивых сомнений.             Ведь как бы отчаянно здравомыслящий мозг Чонгука не твердил, что снова, но уже намеренно лишить себя запаха было жизненно необходимо для их общего дела – сама мысль о том, что ему вновь предстоит, пусть всего лишь на время (хотя и не факт, что отнюдь не внушавшая доверия адская мешанина Юнги (подавители Сокджина были более щадящими, да и предназначались сугубо для притупления течки, совсем не подходя для быстрого и, что самое главное, полного избавления от классового запаха), с пеной у рта уверявшего их в том, что побочка у этой мутно-белёсой, больше напоминавшей вязкую сперму, нежели чем смесь лекарственных препаратов, дряни совсем незначительная («Я же за четыре года её приёма до сих пор не откинулся, так что всё путём. Не умрёшь. Ну разве что небольшое несварение желудка заработаешь и с унитаза пару дней не слезешь. Не критично» – очень многообещающий аргумент, не правда ли?) никак не отразится на его и без того потрёпанном разнородно-мрачными событиями организме. Мину, кстати, весьма нехотя, но всё же пришлось объяснить всем, кто ещё не был посвящён в эту суперсекретную тайну, что он гамма, так как насыщенный букет из ароматов терпкого имбиря и сладкой малины (на который поначалу никто даже и внимания не обратил, из-за чего мятноволосый уже было напрасно понадеялся, что и дальше всё продолжиться в том же, так сказать, «беспалевном» духе) вероломно сдал его на их общей встрече со всеми потрохами – ну вот прямо ОГРОМНЕЙШЕЕ спасибо пронырливо-вездесущему Чимину, невесть куда запрятавшему весь его немалый запас подавителей, предусмотрительно присвоив одну дозу себе на всякий пожарный – как раз такой, как этот, «вынужденно-неотложный» случай), но всё же ПОТЕРЯТЬ ту редчайшую возможность на счастливое будущее (пусть омега и не знал, вернулась ли к нему вместе с запахом способность иметь детей – несмотря на то, что Сокджин насильно запихнул его в машину на третий день течки, отвёз в клинику и заставил сдать сто пятьсот различных анализов, чтобы это узнать, их судьбоносные результаты предстояло смиренно ждать ещё как минимум пару дней - но даже с таким раскладом надежда на заветное чудо где-то глубоко внутри его естества весомо крепла с каждым днём, незримо становясь всё ярче и ощутимей, лелейно выращивая на стенках сердца Чонгука переливчато-золотистые лепестки, красочно наливая их всеми цветами радуги и целенаправленно устремляя их рост к медленно, но верно избавлявшимся от стальных кандалов прошлого лёгким), что благосклонно ниспослала на его бренную голову не иначе как пребывавшая в секундной коматозной отключке сучья-вселенная, просто-напросто не представлялась возможной.             И потрясённо осознал это омега только тогда, когда расстояние между его кожей и автоматическим шприцом сократилось до одного чрезвычайно тревожного миллиметра.             Миллиметра, в одночасье всколыхнувшего где-то в самых потаённых недрах естества Чона то невыносимое чувство потери чего-то безмерно важного и катастрофично нужного, что целых два года зверски терзало его изнутри, каждое чёртово утро издевательски будоража в памяти запредельно тягостные воспоминания о его фатальной ошибке, которую он, пусть и в состоянии аффективного стресса, но всё же УМЫШЛЕННО совершил, впоследствии не переставая мазохистки корить себя за этот свой трусливый поступок, бесцветно проживая дни на полном автомате, непроницаемо задыхаясь от варварски раздиравшей его внутренности чудовищной боли.             Боли, из-за которой брюнет больше не мог через силу выдавливать из себя некое подобие улыбки, чтобы хоть как-то успокоить неимоверно переживавшего за него Лиена, старательно пытавшегося быть не слишком назойливым, но в то же время ни на минуту от него не отходившего (хоть его родитель прекрасно и понимал, что уединение порой самое лучшее лекарство, на деле же был до такой степени напуган физическим и моральным состоянием своего любимого чада, что попросту НЕ МОГ оставить Чонгука наедине со всеми его к гадалке не ходи многочисленными тараканами – по себе знал, что ничем хорошим (а в некоторых особо запущенных случаях ещё и летальным) это обычно не заканчивается).             Не удивительно, что хватило омегу тогда только на один нестерпимо-томительный месяц (за это время червоточная мысль о вожделенном побеге подначивающе обволокла стенки его черепа на манер прозрачной упаковочной плёнки), по истечение которого он украдкой улизнул из дома через окно, ни единой вещи при этом с собой не прихватив. Даже сраной записки в хоть какое-то, пусть и нелепое, оправдание коряво не нацарапав.             Облегчённо вдохнув наконец долгожданного «свободного» воздуха, уже вскоре об этом своём спонтанно-эгоистичном деянии горестно пожалев.             Ведь его папа был ничуть не виноват в том, что так сильно его любит, всегда выкладываясь в своей родительской заботе на все сто процентов, а тут он и несчастными десятью в ответ его одарить не удосужился.             И знаете, Чон бы и рад был вернуться домой, упасть перед Лиеном (которого он любил больше собственной жизни) на колени и молить его о милостивом прощении до тех самых пор, пока его не получит, да только брюнет уже успешно ступил на вымощенную жёлтыми кирпичами нездорово-загульную дорожку, которая на четыре месяца блаженно позволила ему забыть не только о всём плохом, что с ним случилось, но и обо всех своих незрело-безрассудных свершениях.             И эта фееричная эйфория неизвестно сколько ещё бы продолжалась, если бы в одну из таких вот хаотично-безнравственных ночей (состоявших из нескольких литров дешёвого алкоголя, бесчисленных затяжек противно горчившего на языке табака, наобум рассчитанной дозы того или иного нехило так дурманившего разум наркотика, и всё за счёт каждый раз нового жадно пускавшего на него слюни незнакомца-беты в обмен на одноразовый и зачастую ничем не примечательный перепихон), лихо переворачивающим всё привычное с ног на голову ураганом не вторгся Ким Намджун – альфа, который все шесть месяцев их занудливо-подталкиваю-тебя-на-путь-истинный совместной жизни неустанно твердил брюнету о том, что хорошие родители на дороге не валяются и ему обязательно нужно встретиться с папой, хотя бы для того, чтобы дать тому знать, что с его единственным отпрыском всё в (относительном: пережить множество жутких ломок и при этом желанно не сдохнуть, а после ещё и будучи нечеловечески измученным умудриться не растерять способность к более-менее логическим умозаключениям - те ещё американские горки с сотнями смертельных петель) порядке.             Вот только Лиен не был хорошим – он был ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМ родителем, которого в самых чудесных мечтах нереально было вообразить, и Чонгук не то, что в глаза, а хотя бы просто в его сторону мимолётный взгляд при их воссоединении бросить боялся – потому что как никто другой ЗНАЛ, что его родитель душевно разбит, и что весь тот затравленно бушующий на дне его светло-карей радужки океан нескончаемой обиды с едва заметно сквозившими в нём взбросами тоскливой опустошённости - целиком и полностью ЕГО заслуга.             Что это ОН апатически отправил в его заведомо неравный бой - один на один с их общим неподъёмно-роковым горем, абсолютно НИЧЕГО не удосужившись, хотя бы из элементарного уважения, объяснить.             Что это ОН хладнокровно отвернулся от него, напрочь упустив из внимания, что его папа ведь тоже далеко не железный и точно так же, как и он, состоит из хрупких плоти и крови, да и треклятого дерьма от Чжин Хо натерпелся в разы ужасней его, трепетно холя и лелея в денно и ночно наживую потрошимом мужем-тираном сердце безграничную любовь к НЕМУ, являвшуюся ни много ни мало смыслом всей его трагично-сломленной жизни.             Что это ОН бездушно ВЫБРОСИЛ его из жизни, будто бы вся та вселенская забота и самоотверженная защита, что Лиен ему дал – изначально не стоили и единого заржавело-старого цента.             Месяц праздных (но уже пагубно не вредящих организму, если не считать стабильного недоедания – деньги у него были, откладывал с тех, что периодически давал ему «на хлеб» хронически занятой Намджун, скипидарно порхавший с учёбы на ту или иную подработку и обратно словно изрядно заёбанная корейская бабочка, вот только кусок в горло от тошнотворных угрызений совести ни в какую не лез) скитаний по Сеулу и однообразных ночёвок на неудобных решётчатых лавочках после душераздирающе-безбожного ухода из квартиры Кима. Именно столько понадобилось омеге, чтобы щепетильно соскрести с пола всю свою позорно распластавшуюся на нём решительность и храбро (ну почти) ступить на крыльцо родительского дома, а потом увидеть папу и растерянно встретить его не менее обескураженный взгляд, полный искренней радости и невероятно согревающего тепла – вовсе не тех негативных эмоций, которых Чон так мнительно опасался.             Боже, да брюнет ведь только сейчас ясно понял, какой же он конченый засранец, определённо не заслуживший ТАКОГО потрясающего родителя, на моложаво-красивом лице которого даже крохотной тени разочарования и той не было – одна лишь слабая, но одновременно с тем облегчённая улыбка, всего за один неуловимый миг рубцово-красным клеймом фундаментально оттеснившаяся на одной из костяных стенок черепа Чонгука, мысленно давшего себе непреложную клятву никогда в жизни больше так постыдно не лажать.             Пренебрежительно не сталкивать своего папу с высокого обрыва ненавистных обстоятельств на острые камни, на всех парах пускаясь бЕгом в противоположном направлении, запоздало оглядываясь на плачевные последствия своих разрушительных действий без какой-либо надежды волшебно вернуться на безвредный старт и всё ювелирно исправить.             Проходить через все, даже самые безнадежные, трудности ВМЕСТЕ.             Быть бесконечно признательным и, что самое главное, взаимно ЛЮБЯЩИМ его сыном, а не каким-то там соседским капризно-неблагодарным подростком.             Как раз-таки этого бесхитростно-заглаживающего-непомерную-вину-перед-незаслуженно-выкинутым-на-произвол-судьбы родителем расклада омега прилежно и придерживался последующие одиннадцать безмятежно-размеренных месяцев, в течение которых он всерьёз начал заниматься боксом, карате и тхэквондо, целенаправленно готовиться к поступлению на факультет фотографии в Сеульский институт искусств и охотно проводить всё своё свободное время рядом с Лиеном, впервые открывая для себя такое дотоле сугубо сказочное понятие, как будоражаще-грандиозная тяга к жизни.             Считая это поистине умиротворённое время максимально допустимым пиком своих самых смелых фантазий, а потом, бац, и негаданно встречая Ви в душном коридоре института, даже и не предполагая, что однажды по уши влюбится в этого восхитительного сероволосого парня, внаглую разломавшего наглухо запертые на кодовые замки двери всех его колюче-недоверчивых инстинктивных барьеров, бойко вытащив на совесть заколоченные гвозди из защищающе сковывавших его предостаточно настрадавшееся сердце деревянных ставень и настежь их распахнув, призывно погнав к нему бурный поток крови с обильной примесью чистейшего кислорода и отчётливым ощущением того, что Чон по самое «не хочу» знатно так вляпался во что-то беспрецедентно ОШЕЛОМЛЯЮЩЕЕ под окрыляюще-завораживающим названием «Ким, мать его, грёбанный Апполон, Тэхён».             А теперь представьте, что ко всем этим наищедрейшим подаркам с какого-то божественного хера чересчур подозрительно великодушного мироздания ещё и течка (пусть и посредством довольно жестоких мер) добавилась, причём заодно с путеводно замаячившим на горизонте СЕМЕЙНЫМ миражом в виде комично уменьшенной и безумно очаровательной, но только черноволосой (гены семейства Кан доминировали чуть не в девяносто девяти процентов случаев, если судить по их родословному дереву) копии альфы, умилительно гонявшейся по дому за белоснежно-белой пушистой кошкой (брюнет давно хотел взять такую из приюта, вот только всё никак не мог найти подходящий момент для воплощения этой своей во всех отношениях «приземлённой» идеи в осязаемую явь).             БОльшей кармической справедливости и придумать нельзя. Как и опрометчиво упустить этот баснословно-диковинный ВТОРОЙ шанс сквозь пальцы, статистическая вероятность окончательного и бесповоротного краха которого вполне могла находиться в содержимом этого небольшого автоматического шприца, который Ви, недолго думая, участливо забрал с его колен и убрал в бардачок, чтоб он уже перестал вымораживающе мозолить им обоим глаза.             Чтобы хоть немного оттянуть наперёд предрешённое ими же мгновение неизбежного.             - Всё хорошо, малыш, ты можешь этого не делать, если не хочешь, - ласково улыбнулся ему альфа, ободряюще запуская пальцы в чёрные волосы вымученно отзеркалившего его улыбку Чонгука и слегка их ероша.             - Подвести всех, а в частности – конкретно тебя, ко всем чертям похерив всю нашу основательно продуманную операцию из-за маловероятной побочки, я тоже нисколько не хочу. Так что вариант с бесславным отступлением в тихие восвояси неприемлем. Не зря же мы об этом так громко спорили, - удручённо вздохнул омега, вылавливая руку Ви из своих волос и поднося её к губам, любовно целуя ладонь и невольно возвращаясь мыслями к их недавней беззлобно-бранчливой перепалке – по первоначальной версии плана Сокджин должен быть незаметно проникнуть в особняк (камер в нём не было, а дверь чёрного выхода должен был открыть изнутри Югём) и посредством своей природной харизмы (и двух чёрных сумок, до краёв набитых деньгами) подкупить всю имевшуюся в доме охрану, однако из-за того, что всё чуть ли не в последний момент капитально переигралось из-за нежданно полученной от нотариуса информации об актуальном местонахождении злосчастных папок Чжин Хо и его непосредственном содействии их наполеоновской задумке – эта его довольно-таки несложная, но всё же никак не предусматривавшая в одночасье настороживший бы Кана НЕИЗВЕСТНЫЙ (а тут он теперь к тому же ещё и ЗНАКОМЫЙ) запах часть безвыходно ложилась на и без того напряжённо затёкшие от постылого ожидания скорейшего конца этой проклятой сделки плечи Чона, а Тэхён ой как категорично был против такой скверной расстановки сил и позиций, ведь мало того, что он не мог пойти туда со своим парнем, так как неизвестно сколько бы времени вся эта нехитрая «зазывно переманивающая в коллаборационистический сумрак» манипуляция заняла, а ему нужно было войти в особняк ровно в восемь пятьдесят пять, да ещё и с Юнги незадолго до этого встретиться, чтобы ещё раз проговорить с ним наспех зазубренные юридические термины, которые могли понадобиться при сделке купли-продажи (кстати, сероволосому бы тоже пришлось принять подавитель - Чимин даже готов был достать вторую порцию из автомобильной аптечки, содержимое которой он наспех выбросил в уличную урну, пока гамма утомлённо дремал после секса, до краёв набив её почти всеми его подавителями и бесшумно запихнув в самую глубину битком набитого всяческим хламом багажника Форда (к великому счастью розоволосого, скудно одарённого терпением Юнги хватило в тщательных поисках только на автомобильный салон) - а в этом случае Кан мог запросто что-нибудь да заподозрить. Кругом видел корыстолюбивые злодейские заговоры против себя драгоценного, так что лишний раз рискующе лезть рожон особо не стоило (мало ли что было в голове у этого сумасбродного деспота), так брюнет ещё и эту мерзкую отраву самозабвенно принять был должен, и это несмотря на то, что он чуть ли не накануне вернул себе родной запах, и это после ДВУХ опустошённых лет его печально-скорбного оплакивания.             Да разве давным-давно прогоревшая фирма его отца стоила хотя бы ничтожной крупицы этой доблестной омежьей жертвы?             Конечно же нет, и если бы Ви сейчас за всех всё решал, то он бы, не откладывая, быстренько свернул бы всю эту вконец замудрённую операцию, мирно подписал этот долбанный договор и непременно вычеркнул бы из своей жизни само злополучное словосочетание «Кан Чжин Хо». Вот только Чонгук, вопреки своим же боязливо-пасующим неоднократным попыткам принять подавитель (времени было в запасе, так что омега вполне мог позволить себе парочку-другую эмоциональных вспышек оробелой неуверенности), всё так же упёрто продолжал стоять на своём, а у сероволосого, увы, с шибко молниеносной скоростью заканчивались все протестующе-существенные аргументы.             - Мы можем обойтись и без всего этого, Чонгук. Это же просто маленькая зачахшая строительная фирма, - прискорбно усмехнулся альфа, смотря на Чона взглядом, полным неподдельного сожаления с невооружённым глазом различимыми нотками упрекающего порицания.             - И одна возможность на миллион раз и навсегда отправить моего отца в законно положенное ему место - тюрьму строгого режима, - серьёзно парировал брюнет, адресуя мотивирующие интонации в голосе скорее самому себе, нежели чем Киму, придвигаясь к нему вплотную и безапелляционно выдыхая в лицо: - Так, всё, этот разговор окончен, и мы больше к нему не возвращаемся. Я люблю тебя и прямо сейчас, без каких-либо «но» и «если», героически пойду сворачивать эти твердолобые широкоплечие горы ради твоего отца и всех тех невинных, чьи жизни этот кровожадный монстр несправедливо загубил. Так что, пожалуйста, позволь мне спокойно вынуть подавитель из бардачка и подбадривающе возьми за руку, чтобы я наконец довёл это паршивое дело до конца. Не хочу снова выглядеть в твоих глазах бесхребетно-пасующей на финише тряпкой, - стыдливо скривился Чонгук, срывая с губ Тэхёна снисходительный смешок, за которым не преминул последовать нежно-короткий поцелуй, а уже через некоторое время пальцы омеги повторно обхватили автоматический шприц, который он изучающе покрутил вокруг своей оси и медленно поднёс к животу, параллельно пальцами этой же руки приподняв край худи и оголив небольшой участок живота, второй же крепко вцепившись в руку сероволосого, расслабляюще начавшего поглаживать тыльную сторону его ладони большим пальцем.             - Никогда бы не подумал, что разово вонзить в себя шприц будет куда труднее, чем перестать делать это постоянно из-за наркотической зависимости, - нервозно сглотнул омега (обо всех, даже самых нелицеприятных, аспектах своего прошлого он в красочных подробностях и без прикрас рассказал Ви во время их затяжного течного рандеву в машине – не хотел, чтобы между ними оставались какие-либо "барьерные" секреты), украдкой бросая взгляд на бесстрастно и бровью не повёдшего, но всё же визуально как-то уж больно помрачневшего альфу.             Если честно, то Чона дико умиляла реакция своего парня на их с Намджуном былые исключительно платонические отношения. Сразу после его чистосердечного признания Тэхён даже стал чуток параноить и самолюбию брюнета это, кстати, очень даже чертовски польстило.             - Ну да, с тобой ведь рядом в тот период был не кто-то там, а АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ, а сейчас кто – всего лишь какой-то бесполезный ЛЮБИМЫЙ парень, - угрюмо, но всё же с толикой гордости буркнул сероволосый, выбив из груди Чонгука мелодично-перезвончатый смех, сподвигнуший омегу отпустить худи и припасть к недовольно надутым губам Ви чувственно-сладким поцелуем.             - Ты такой милый в своих фанатичных приступах ревности, - с нескрываемым обожанием в голосе констатировал Чон, нехотя отстраняясь от парня и обхватывая его шею занятой шприцом рукой, усмиряюще поглаживая бархатную кожу подушечкой большого пальца, в глаза же смотря с, казалось бы, из космоса видимым незлобивым укором. – Сколько раз мне ещё нужно произнести вслух, что я никогда прежде НИКОГО так сильно не любил, как тебя, чтобы ты в это наконец поверил? – без йоты сарказма спросил брюнет, выбивая из груди немигающе буравившего его испытывающим взглядом альфы смиренно-удовлетворённый выдох.             - Ну...после ещё пары-тройки тысяч раз, я, пожалуй, смогу подумать над тем, чтобы покорно угомониться, - невинно пожал плечами Ким, театрально закатывая глаза Чонгука, из груди же его выбивая скептично-безрадостный смешок.             - Хочешь, чтобы я до самой старости тешил этой фразой твоё и без того заоблачно раздутое самолюбие? – риторически выдохнул омега, на корню пресекая уже было открывшего рот в акте самого что ни на есть воодушевлённого согласия Тэхёна сокрушённо-ультимативным: – Зачем вообще спросил, дурака кусок. Так, ладно, давай я уже вколю в свой бедный живот этот ядрёный подавитель и… - договорить Чону не дал чей-то внезапный стук в боковое стекло, из-за которого оба парня испуганно подпрыгнули на сиденьях, а брюнет даже шприц из рук рефлекторно выпустил, отчего он с глухим стуком упал куда-то ему в ноги.             - Какого чёрта?! – только и смог недоумённо выжать из себя Чонгук, во все глаза уставившись на неловко махавшего им по ту сторону стекла слегка нагнувшегося мужчину, уже через пару секунд ошпарено отмирая и торопливо выходя из машины на свежий мартовский воздух. – Почему вы здесь?! – с властно требующими незамедлительного ответа крупицами оцепенелой потерянности в голосе произнёс омега, возле которого уже в следующую секунду оказался выжидающе вскинувший бровь вверх сероволосый.             - Ты меня каждый раз так приветливо встречаешь, аж сердце кровью обливается от переизбытка радушной позитивности, - невозмутимо заметил Джунг, в голосе которого живо сквозил неприкрытый сарказм наряду с несметными крохами потрёпанной изнурённости. – То дело, о котором ты вчера просил меня позаботиться, Чонгук…- не стал ходить вокруг да около альфа, уже было начав посвящать их в причину своего столь неожиданного появления, но тут же скованно запнулся на полуфразе, бросив на сероволосого колеблющийся взгляд исподлобья, тактично спрашивающий у Чона разрешения на зелёный сигнал воображаемого светофора у своего рта.             - Он в курсе ситуации, так что можете говорить начистоту, - тяжело сглотнул брюнет, рефлекторно сжимая предплечье Ви обеими руками, каменно напрягаясь всем телом в гнетущем преддверии, чует его болезненно ёкающее в груди сердечко, чего-то несомненно дурного.             - Ну тогда у меня для вас две новости – одна хорошая, другая плохая. С какой начать? – одобрительно кивнул ему блондин, которому за всю свою порядком насыщенную всяческой беготнёй рабочую жизнь не приходилось СТОЛЬКО мотаться, как за последние двенадцать скипидарных часов, и это всё тайком от не на шутку обеспокоенного Лиена, к которому он, к слову, тоже исхитрился по пути заскочить – только уже по собственной инициативе, дабы хоть чуть-чуть унять его суетливое волнение.             - С плохой, - твёрдо произнёс Ким, которого уже вряд ли что-либо плачевное могло подлинно огорошить.             - Состояние Юонга ухудшилось и счёт уже пошёл на часы, - с обнажённой грустью в голосе произнёс мужчина, беспощадно выбив почву из-под ног Чонгука, спасительно удвоившего хватку на предплечье Тэхёна, чтобы морально выпотрошенно не упасть на асфальт и прямо там же панихидно-отчаянно двинуть коньки под оглушительно-громкий аккомпанемент сотни заунывно вопящих фанфар.             - Но у нас же было целых два дня в запасе?! Почему?! – предательски дрогнувшим от несусветной обиды на сучью вселенную голосом выпалил омега, отрешёнными отголосками сознания цепляя, как сероволосый извлекает предплечье из плена пальцев, а после заботливо притягивает его спиной к своей груди, утешающе целуя в метку, что сзади на шее. – Теперь я не успею…я...теперь я ничем ему не помогу и…- начал было впадать в истерический психоз Чон (чувствуя, как к горлу подкатывает изуверски полосующий его многочисленными зазубрено-тупыми лезвиями ком, а глаза наполняются жгучими, стремглав покатившимися по щекам и, казалось бы, уродливо начавшими разъедать саму кожу слезами), на плечо которого тотчас (бесцеремонно прерывая его меланхоличное самоедство) легла широкая ладонь Джунга, пристально заглянувшего в его глаза с иронично-миролюбивым посылом во взгляде.             - Ты ведь даже ещё хорошую новость не услышал, а уже ласты демонстративно собрался от призрачного огорчения склеить, - с сочувственным подтруниваем в голосе цокнул альфа, окидывая нахмурено вперившего в него пристальный взгляд Ви и безотчётно переставшего лить крокодильи слёзы брюнета прищурено-загадочным взглядом, забираясь рукой в карман и с торжествующим видом золотого призёра на всех возможных спортивных эпохальных соревнованиях доставая оттуда маленькую компьютерную флешку, добавляя с не менее победным настроем: - С этой умной малышкой – мы ВСЁ успеем. Кстати, вам огромный привет от Чон Хосока.