Крысы

…Он кричал. Долго, отчаянно, срывая голос и захлебываясь слезами от боли. Тело словно выворачивало, выламывало, но, прикованный к кровати, подсоединенный к десятку датчиков, он мог только кричать. Больно-больно-больно. Огонь разливался по венам, расползался по мышцам, подбираясь к сердцу. И этому не было конца. Лань Сичэнь видел вокруг себя только размытые белые пятна, кажется, даже слышал голос Лань Чжаня, по-настоящему злой и почему-то полный страха. Кажется, дядя тоже был. Но все это тонуло в мареве боли, от которой мир выцветал и становился плоским. Ничего настоящего вокруг, кроме боли. И упавшая темнота, как долгожданная смерть… …В реальность его выдрал чей-то крик, от которого внутри все сжалось. Показалось, что из рук вытягивают вены, и Лань Сичэнь всхлипнул. И вдруг оказался в воздухе. И через секунду — почувствовал, как прижимается к чему-то. Кому-то. Стук сердца. Тепло. Полный ярости голос над головой, от которого боль стала затихать. А когда ушла совсем, на него навалилась темнота. Снова. Колыхание лотосов на водной глади убаюкивало. Пруд был небольшим, окруженным ивами, касающимися кончиками ветвей воды. Непривычное зрелище. Успокаивающее и одновременно тревожащее. Вся эта красота — быстротечна. Придет осень, а за ней зима — и все это великолепие исчезнет. А на следующий год красота будет уже другой. Почти идентичной, но все-таки другой. Лань Сичэнь выдохнул, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Подушка за спиной мягко спружинила и приняла форму тела, позволяя мышцам расслабиться. Он посидит вот так немного, а потом вернется к тренировкам. Вернее, к жалким попыткам. Тело все еще отвратительно слушалось приказов мозга и ощущалось чужим. И язык все так же чувствовался плетью во рту. Бесполезной и мешающейся. Лань Сичэнь не злился, не роптал, просто принял все случившееся, как есть. Это его наказание за все, что он натворил. И, наверное, оно было еще достаточно мягким. В конце концов, он все еще человек и потеря рассудка ему не грозит. Но такой помощи он явно не заслужил. …- чуть не убили его! — голос Цзян Чэна пел. Злостью, возмущением. Разговор явно не предназначался для ушей Лань Сичэня, но приоткрывшаяся из-за сквозняка дверь не давала ему и шанса его не услышать. — По вашей милости он не разговаривает и почти не владеет телом! — Врачи ошиблись с дозой, но это не значит, что вы имеете право вот так врываться на чужую территорию и похищать главу другого клана! — Лань Цижэнь был возмущен. Но Лань Сичэнь слышал в его голосе еще и страх. И вину. Он бы пожалел дядю, но Цзян Чэн прав: это по его вине Лань Сичэнь в таком состоянии. И, наверное, даже хорошо, что проявившаяся так внезапно эмоциональность сгорела вместе с кровью Сюэ Яна. И даже не особо интересно, как дядя вообще оказался здесь, у дверей, где его и «поймал» Цзян Чэн. — Точно так же, как то, что Сичэнь ваш племянник, не дает вам право творить с ним такие вещи. Вы насильно привезли его в этот ваш концлагерь! — Это было необходимо! Этот ублюдок поил его кровью Сюэ Яна, от которой А-Хуань так сильно изменился. — А вам не приходило в голову, что это просто помогло ему сбросить навязанное вами? — Цзян Чэн почти зашипел, а Лань Сичэнь зажмурился, когда под веками вдруг запекло. — Что?! — дядю, судя по голосу, вот-вот хватит удар. — Да как ты смеешь… — Дядя? — Лань Ванцзи. И его «что ты здесь делаешь», «ты не вовремя» и «тебе лучше уйти» в одном слове. Но дядя не услышал. Он вообще редко его слышал. — А-Чжань, хорошо, что ты здесь. Мы забираем твоего брата и возвращаемся домой. — Нет. — Что? — Нет. Мы не забираем его. — Но… — дядя, кажется, начал даже заикаться от такого предательства, и Лань Сичэнь хмыкнул. Он не хотел домой. Не хотел видеть человека, который сотворил с ним такое. Даже если сделал это ради его же блага. Только Гуанъяо… Ему будет одиноко в резиденции. А попросить Цзян Чэна привести лиса сюда он не осмелится никогда. — Сичэнь останется здесь, — Цзян Чэн, оказывается, умеет говорить и так. Жестко, холодно. — Уход… — Он мой якорь, — оборвал дядю Цзян Чэн. — Я почувствовал его боль, иначе как бы я узнал, куда вы его упрятали. И не вам влезать в это. Вас проводят к выходу. — Но… — дядя еще пытался спорить, но в разговор снова вступил Лань Ванцзи, и Лань Сичэнь перестал слушать, только отметил краем сознания удаляющийся звук шагов. А потом дверь отведенной ему комнаты открылась и на пороге замер Цзян Чэн. — Ты все слышал? Лань Сичэнь открыл глаза, оглядел комнату. Совсем недавно в ней жил Вэй Ин, но из-за того, что она была смежной с комнатами Цзян Чэна, уступил ее Лань Сичэню. И теперь мало что говорило о ее бывшем владельце. Зато вещей самого Лань Сичэня здесь было достаточно. Его флейта, мольберт в углу. Все это вместе с одеждой привез Лань Чжань. Тогда же сообщил, что уехал из резиденции и теперь снимает квартиру на пару с Вэй Ином. Цзян Чэн фырчал и вполголоса матерился на брата, но отпустил с легким сердцем в обмен на обещание помогать, как и раньше. Лань Чжань на это время разделил обязанности по управлению кланом с дядей и получилось, что Лань Сичэнь оказался предоставлен самому себе. Но рядом был Цзян Чэн, брат с Вэй Ином приезжали почти каждый день. А два дня назад в Юньмэн Цзян замелькал рыжий лисий хвост. Гуанъяо… больше не было. Оставшись без Лань Сичэня рядом, он лишился якоря, который держал Яо-человека, и потерял рассудок слишком быстро. Лань Сичэнь не хотел в это верить, но один факт того, что Цзян Чэн привез Гуанъяо, вернее, теперь просто Яо, в свой дом, говорил сам за себя. Видимо, к лису у Цзян Чэна-оборотня не было никаких претензий. Да и звериная часть его сущности брала свое. И Лань Сичэнь не знал, как к этому относиться. Но вчера, увидев, как носятся наперегонки по тренировочному полю лис-Яо и Цзян Чэн-волк, он впервые с того самого дня рассмеялся. Зрелище было странным, легким, немного безумным. Лань Сичэню от него такого было больно, тоскливо и странно спокойно. Спокойствие вообще стало его постоянным спутником. Спокойствие и тянущее чувство внутри. Он зависит от Цзян Чэна. От его заботы, настроения, редких улыбок. Все, что может он сам — это смотреть, едва улыбаться, двигать головой и немного шевелить конечностями. Хотя, если вспомнить первые дни после «очистки крови», когда он больше напоминал овощ, это можно назвать большим прогрессом. Цзян Чэн рычал и плевался ядом на ученых, которые, по его словам, «ни черта не понимают в этой жизни, но почему-то считают себя гениями». Потом долго объяснял белому до синевы Лань Ванцзи, что вирус распространился слишком сильно, а ученые так и не смогли понять его действие до конца, и их сыворотка оказалась ядом, а не лекарством. И в итоге забрал Лань Сичэня в Юньмэн Цзян, пригрозив переломать ноги любому умнику, который появится на пороге. Будь Лань Сичэнь тогда в себе, ему было бы стыдно. Ваньинь и А-Чжань, который практически поселился в главной резиденции клана Цзян, взяли на себя всю заботу о нем. Кормили с ложки, умывали, одевали, расчесывали волосы, вывозили гулять. Все это проходило мимо сознания, происходящее казалось всего лишь размытым сном. Но однажды он проснулся. Проснулся от голоса Ваньиня, рассказывающего ему о том, что Проклятый район перестал быть проклятым и после контрольной зачистки туда загнали людей и технику, и ведутся работы. Эмоции, звучавшие в его голосе, были такими яркими, такими живыми, что Лань Сичэню вдруг тоже захотелось жить. Жить, а не существовать. Теперь он ел сам, долго, тяжело, но сам. Сам умывался, правда, одевался все еще с чужой помощью. И прикидывал, как дать знать Цзян Чэну, что вместо того, чтобы возиться с его волосами он вполне может их подстричь. Да, с речью было все гораздо хуже. И пусть он мог смеяться и издавать какие-то звуки, этого все равно было мало. Ему было мало. Он хотел говорить. Сказать брату, что рад за него, дяде — что понимает, но пока не может простить, ему нужно время. Цзян Чэну… простого «спасибо» явно мало. А обычное «я скучаю по тебе» тот вряд ли поймет. Даже Яо Лань Сичэню было что сказать. Попросить прощения. Просто рассказать ему, как когда-то рассказывал Гуанъяо о своей жизни. О том, как сильно она изменилась. О том, что только и делает, что наблюдает. С каждым прожитым днем наблюдает за тем, как меняется Лань Ванцзи. Открывается, смягчается, учится улыбаться и быть счастливым. Смотрит на то, как сияют глаза Вэй Ина при виде его, как он льнет и жмурится довольным котом, не стесняясь демонстрировать собственное счастье. Он наблюдает за Сычжуем, который начал приходить все чаще, и даже если центром притяжения для него был Цзинь Лин — для Лань Сичэня это не имело никакого значения. Он смотрел на Цзян Чэна. Ваньиня. Взъерошенного от проблем, свалившихся вместе с наследством Цзинь Лина в виде целого клана; злого от недосыпа и усталости, но все равно не позволяющего себе сорваться на нем, Лань Сичэне. Имей Лань Сичэнь возможность говорить, то уже послал бы Цзян Чэна подальше с его заботой, чтобы не тратил свои силы еще и на него, а пошел и выспался. Но пока все, что он мог — это стараться не доставлять лишних проблем и тренироваться-тренироваться-тренироваться, возвращая подвижность собственному телу. Он был готов сделать что угодно, только бы не видеть тень на строгом, словно повзрослевшем лице Ваньиня. Ответить на его слабую улыбку или поддержать разговор. А еще прижать к себе его дурную голову и перебирать волосы, пока их обладатель не забудет обо всем. Иногда, ловя себя на том, что снова думает о Цзян Чэне, он начинал подозревать в себе «стокгольмский синдром», но уже через минуту откидывал эти предположения прочь. Да, он зависим от Ваньиня, но мечтает о поцелуе не поэтому. И сердце сжимается при каждом взгляде на его лицо тоже по другой причине. Он почти не вспоминал их первую и единственную близость, он просто хотел, чтобы Цзян Чэн был рядом. Ворчал, шуршал и сопел в его плечо. Нет, это не любовь. Или он никогда раньше не знал любви… …За дверью зашуршало, вздохнуло, и Лань Сичэнь невольно напрягся. В это время дня обычно он был предоставлен самому себе, прислуга тоже уже была, и время обеда еще не наступило. А от «тревожной кнопки» он сам отказался. И сейчас, в случае чего… — Глава Лань, Лань Сичэнь… — дверь распахнулась, и вкрадчивый и мягкий голос Не Хуайсана пустил дрожь по всему телу. Все это время он даже не вспоминал о Хуайсане, хотя нужно было бы. Но теперь… Он слегка повернул голову, но развернуться к нему полностью не мог. И Не Хуайсан подошел к нему сам. Встал прямо перед ним, внимательно разглядывая и улыбаясь. Красивый, изящный, молодой и полный сил. Почему-то подумалось, что если сейчас он узнает, что Цзян Чэн встречается с Хуайсаном, то ничуть не удивится. И, наверное, даже хорошо, что если так и окажется. — Как…необычно видеть вас таким. Молчаливым, — Не Хуайсан закончил изучение, качнул головой. — Вы действительно так беспомощны или это только игра, чтобы держать Ваньиня рядом? Лань Сичэнь вскинулся. Поджал губы, остро сожалея, что не может ничего сказать в ответ. Но уж лучше молчать, чем мычать, демонстрируя свою слабость. — Нет? — Хуайсан склонил голову к плечу, снова окинул его взглядом. — Как жаль. Ваньинь слишком добр. Я бы не стал возиться с любовником убийцы моей семьи. Кстати, а где «А-Яо»? — он огляделся, словно надеясь увидеть лиса в комнате, и разочарован вздохнул. — О, я забыл, что его больше нет. Мне кажется, он слишком легко отделался. Но я здесь не ради него. Лань Сичэнь выразительно вскинул бровь, уже догадываясь, ради кого пришел Хуайсан. Впрочем, тут и догадываться нечего, все ясно и так. Все действия, свидетелем которых был Лань Сичэнь, были направлены либо на уничтожение Гуанъяо, либо на спасение Цзян Чэна. А то и того и другого вместе. О, у него было много времени, чтобы вспомнить и обдумать все, что он знал. Например, как «вовремя» Не Хуайсан привез его в медцентр. Как раз, чтобы поймать Гуанъяо «на горячем» и не дать Цзян Чэну погибнуть. И Вэй Ин ему точно не звонил, и привезти никого не просил. А сколько еще таких мелочей… Теперь Гуанъяо нет. А Лань Сичэнь — единственный, кто стоит между Хуайсаном и Ваньинем. От этой мысли бросило в дрожь. Он не сможет помешать, если Хуайсан попытается что-то сделать. Но тот, словно прочитав его мысли, подался к нему, погладил скулу кончиком пальца. — С каким удовольствием я убил бы вас, глава Лань. За вашу слепую преданность убийце. За то, что вы стали Ваньиню так близки. Убил бы, не задумываясь. Но — вот проблема — вас он не простит мне никогда. И в несчастный случай не поверит тоже. Какая жалость. Все, что мне остается — это ждать. Он молод, полон сил, а трахать бревно — то еще удовольствие. Мне нужно только подождать, когда он устанет от вас такого. Лань Сичэнь закрыл глаза. Тоска и мгновенная боль сжали сердце так, что на миг стало трудно дышать. Захотелось закричать, ударить. Рука дернулась сама собой. — Куда делась ваша красота, Лань Сичэнь? — кончики чужих пальцев прошлись по носу, коснулись уголков губ. — Вы были так прекрасны, но сейчас от вас осталась только невзрачная тень. Наверное, это и к лучшему. Мое ожидание будет не таким долгим, как я думал. Лань Сичэнь распахнул глаза, поймал взгляд склонившегося к нему Хуайсана. Если бы он мог говорить! Он спросил бы, зачем же тогда тот пришел к нему сейчас. Вряд ли для того, чтобы просто поиздеваться. А еще сказал бы, что видит в нем тщательно подавляемую неуверенность и страх. И это так… приятно. Видимо, что-то отразилось в его глазах. Потому что Хуайсан отшатнулся, зашипел, как рассерженная змея. Нежные черты его лица исказились, кулаки сжались. Лань Сичэнь был готов к тому, что его сейчас ударят. Но вместо этого ударилась дверь о стену, и Лань Сичэнь спиной почувствовал разлившиеся по комнате эмоции. Цзян Чэн. Только его ярость была такой острой и тягуче-сладкой. — Хуайсан! Что ты тут делаешь? Тот вздрогнул, и выражение его лица настолько быстро изменилось, что Лань Сичэнь невольно восхитился актерским талантом младшего Не. Из злого оно превратилось в испуганное и немного удивленное. И эта очаровательная улыбка… — Ваньинь, — Хуайсан шагнул к Цзян Чэну, который остановился за спиной Лань Сичэня. — Мне сказали, что ты занят, и я решил проведать главу клана Лань. Я надеялся, что ему стало лучше. — Ему действительно стало лучше, — ответил Цзян Чэн, и Лань Сичэнь заметил мгновенно промелькнувшее в глазах Хуайсана недовольство. — Немного времени — это все, что нужно, чтобы все вернулось к тому, что было. — Ты так добр, Ваньинь. Уверен, Лань Цижэнь будет благодарен тебе за твои старания. В конце концов, клан без своего главы — это неправильно. — Я делаю это не ради клана, — голос Цзян Чэна неуловимо изменился, и Лань Сичэнь почувствовал, как на плечо легла чужая ладонь. Тяжелая, горячая. Словно бы говорящая, что ее обладатель не позволит причинить ему вред. — А ради него и себя. Не Хуайсан прикусил губу, отвел взгляд. — Он так дорог тебе? Цзян Чэн медленно выдохнул. Вышел из-за спины Лань Сичэня, подошел к Не Хуайсану. Тот вскинул на него глаза, горящие надеждой, которая погасла практически сразу. — Хуайсан, — таким серьезным Цзян Чэна Лань Сичэнь видел редко. Расслабленным и серьезным. Словно он все для себя решил и теперь просто доносил свое решение. — Прости. Но будет лучше, если ты обратишь свое внимание на кого-то другого. Ты мой друг. Лучший друг. Наверное, единственный. Но только друг. Ты замечательный, умный, очень красивый. Но… — Только друг, — Хуайсан закончил за него, и скривился. — Не трудись. Я все понял. — Хуайсан, — Цзян Чэн перехватил его руки, обнял ладонями ладони, чуть сжал, — любовь может уйти, может превратиться в ненависть. Я прошу тебя — не убивай нашу дружбу. Ты все равно в моей жизни такой единственный. И вряд ли будет кто-то еще. Никто не знает меня так, как ты. Хуайсан опустил голову, а потом уткнулся лбом ему в плечо, тихо всхлипнув. Лань Сичэнь зарычал про себя, удивляясь появившемуся вдруг чувству собственничества. И ревности, да. Слова Цзян Чэна, достаточно мягкие и правильные, кололись. «Единственный». «Никто не знает меня». А еще изнутри поднималась злость. Хуайсан вовсе не такой хороший, каким старается казаться! И сразу следом холодным ветром пришло понимание: Гуанъяо тоже оказался не таким, каким он его считал. И злость ушла, оставив только горечь, разливающуюся на языке. — Это тяжело, Ваньинь, — Хуайсан жался в объятия Цзян Чэна. — Я знаю, что насильно мил не будешь, но все равно больно. Я люблю тебя так давно, что уже не помню, когда было по-другому. — Прости, если дал тебе надежду. — Ты не давал. Это я… я сам все придумал. — Ну… тогда, может, тебе стоит посмотреть по сторонам? — Цзян Чэн отстранил Не Хуайсана от себя, стер мокрую дорожку со щеки. — И что я там увижу? — пробурчал Хуайсан, пряча глаза. — Лучшего друга и еще одного человека, который давно не сводит с тебя взгляда, но уже отчаялся обратить на себя твое внимание? Хуайсан удивленно вскинулся. — Ты ведь сейчас пошутил, да? — Нет, — Цзян Чэн улыбнулся. — И Вэй Ин меня еще убьет за то, что я выдал тебе этот секрет, так что очень надеюсь, что ты не проболтаешься. Но как еще донести до тебя, что один стесняшка будет счастлив, если ты хотя бы один раз улыбнешься ему. — О… — на осознание Не Хуайсану понадобилось лишь несколько секунд, и Лань Сичэнь на мгновение пожалел о том, что не знает, о ком идет речь. — Не может быть! — Просто посмотри вокруг, — Цзян Чэн легко щелкнул Не Хуайсана по носу и отошел. Тот потер нос, сморщился, кинул на Сичэня тяжелый взгляд и отвернулся. — Я подумаю. Просто… не сразу. Мне нужно время. — Я не заставляю тебя. Всего лишь хочу, чтобы ты понял, что мир не заканчивается на мне. — Для меня — заканчивается, — вздохнул Не Хуайсан и, неловко кивнув, направился к двери. — Хуайсан! — окликнул его Цзян Чэн, когда тот уже взялся за ручку. — Спасибо. Хуйсан подернул плечом и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Цзян Чэн покачал головой и повернулся к Лань Сичэню. Улыбнулся устало, дернул головой, откидывая упавшую на лицо прядку. — Как ты? Лань Сичэнь отразил его улыбку, чуть качнул головой. Так хотелось позвать его по имени. Просто произнести эти два слога вслух. Цзян Чэн почему-то чуть нахмурился, отошел к окну. Каким-то неловким жестом поправил штору и замер вот так. Глядя на его напрягшуюся спину и словно закаменевшие плечи, Лань Сичэнь сам встревожился. Захотелось подойти, обнять, заставить рассказать, что случилось. Но ноги едва дернулись и только. От злости на собственную беспомощность, Лань Сичэнь зло застонал, зажмурился, почти прикусывая губу. И тут же Цзян Чэн оказался перед ним. Склонился, взял за плечи. — Сичэнь? Что случилось? Что? Лань Сичэнь распахнул ресницы, заглянул в его полные тревоги глаза и подался вперед. Просто вперед, неизвестно на что надеясь. И застонал снова, почувствовав чужие губы на своих губах. Руки, еще неуклюжие, но сейчас словно живущие своей собственной жизнью, тяжело и медленно, но уверенно потянулись вперед. Лань Сичэнь обнял лицо Цзян Чэна ладонями, приоткрыл рот, отдаваясь горькому и такому желанному поцелую. Хотелось так много. Слизать вкус, проникнуть в рот Цзян Чэна, завладеть им. Поцеловать так, чтобы ни мысли о ком-то другом у Цзян Чэна не возникло. Такое странное желание и такое правильное. Такой сильное и страстное. «Мое-мое-мое», — стучало в голове. Билось, заставляло подаваться все ближе, трогать, пробовать, ловить дыхание, напитываться им. И когда закончился этот отчаянный поцелуй… — Вань… инь… — выдох получился невнятным, тихим, но он был. Глаза Цзян Чэна полыхнули таким огнем, что Лань Сичэнь сухо всхлипнул, стискивая его одежду. И попытался снова. — Вань…инь. Получилось чуть лучше, и Лань Сичэнь, под градом обрушившихся на него поцелуев, подставляясь под ласку, зашептал горячо. — Вань… инь. Вань… инь. Ваньинь. Ваньинь. Ваньинь. Цзян Чэн замер, точно также обнимая его лицо ладонями, заглядывая в глаза. Улыбнулся подрагивающими губами. — Ты снова говоришь. Лань Сичэнь зажмурился на мгновение, уткнулся лбом в его лоб. — Я так соскучился по тебе.

Эпилог

Воздух, кажется, даже потрескивал от электричества, а запах озона щекотал и без того взбудораженную нервную систему. Комья земли с клочками травы летели из-под мощных лап. Некогда ухоженная лужайка, радовавшая глаз яркой насыщенной зеленью, исчезла. В костяшки стиснутых в кулак пальцев ткнулся теплый нос, шершавый язык прошелся по ребру ладони. Слабое тявканье было едва различимым в вое и рычании, но Лань Сичэнь все равно его услышал. Опустил голову, улыбнулся, глядя в словно умоляющие глаза рыжего лиса. Тот стоял по правую сторону от него, топтался на месте, мел хвостом землю и всячески демонстрировал взволнованность и нетерпение. — Даже не думай, — Лань Сичэнь погладил его по голове и на всякий случай ухватил его за загривок. — Потом косточек не соберем. Хватит того, что у него самого сейчас адреналин, кажется, из ушей польется, и приходится делать усилие, чтобы удержать себя на месте и не пытаться разнять двух оборотней в их третьей форме. — Это всего лишь тренировка, — стоявший с другой стороны Лань Ванцзи выглядел вполне спокойно, да и говорил с видимым равнодушием. Но Лань Сичэня бесстрастным лицом было не обмануть. Он хмыкнул, показывая, что ничуть не поверил. Лань Чжань переживал. Впрочем, он сам дергался не меньше. Тренировочный или нет, но со стороны бой казался страшным. Завораживающе красивым и смертельным танцем двух роскошных зверей. И огненные искры, как и всполохи молний, что сыпались с них, делали его только фантастичней. Снова и снова Волк и Лис сходились в поединке, не особо жалея друг друга. Пускали в ход клыки, когти, хвосты. Взвизгивали, рычали, катались, сплетаясь, кажется, в смертельном объятии, и распадались, чтобы сойтись вновь. И только внимательный наблюдатель заметил бы, что ни один важный орган не был задет, как и чувствительные места. — Им нужно выпустить пар, — выдохнул Лань Сичэнь и невольно перевел дух, когда после целого фейерверка искр звери вытянулись на разворошенной земле, тяжело дыша. Волк ткнулся Лису в шею, провел языком, слизывая кровь, а Лис принялся обнюхивать и зализывать подранное волчье плечо. — Снова поранились. Убью обоих… — проворчал Лань Сичэнь и выпустил Яо. Тот радостно поскакал к отдыхающим оборотням и рыжей юлой закрутился между ними, восторженно тявкая. Лань Чжань хмыкнул. Его эта странная троица до сих пор удивляла хотя бы тем, что такие отношения возникали только, когда кто-то из оборотней принимал свою звериную форму. В другое время Яо «общался» только с Лань Сичэнем и Сычжуем, десятой дорогой обходя Цзинь Лина и Вэй Ина. Только с Цзян Чэном он никак не мог определиться, то рыча на него, то подставляясь под руку, выпрашивая ласку. — Схожу за аптечкой, — Лань Ванцзи развернулся к «арене» спиной и неторопливо направился к дому. Стоило ему только отойти на несколько шагов, как Волк вскочил, лизнул Лиса в нос и потрусил за Лань Ванцзи. Лань Сичэнь широко улыбнулся и отправился в другую сторону. Дошел до поднявшегося ему навстречу Лиса и, опустившись перед ним на колени на землю, обхватил за шею. Лис замер, еще немного тяжело дыша, и Лань Сичэнь, зарывшись в его шерсть, тоже затих, зажмурившись, отпуская волнение из-за этой схватки. Все хорошо. С Ваньинем все хорошо. — Вы заставили нас поволноваться, — без малейшего упрека в голосе шепнул он в лисий мех. Лис фыркнул, повилял хвостами, вызвав взрыв возбуждения у своего мелкого рыжего собрата, и Лань Сичэнь рассмеялся. — Люблю тебя. И пусть такие признания он делал исключительно Лису, когда-нибудь он повторит эти слова, и глядя в глаза Цзян Чэна. Когда он успел влюбиться? Лань Сичэнь не знал. А когда понял, что любит? Этого он тоже сказать не мог. Может, когда сделал первый шаг после долгой реабилитации? Или когда Цзян Чэн чуть не умер, подхватив какую-то лихорадку, и Лань Сичэня чуть не хватил удар рядом с ним от страха? Зато он точно знает, когда почувствовал себя полностью и безоговорочно счастливым. Ровно два года назад, когда оказалось, что все, что ему нужно для счастья — это проснуться утром, держа в руках сопящего в его плечо Ваньиня. — О чем ты думаешь с таким сложным выражением лица? Лань Сичэнь вздрогнул, сморгнул, выныривая из глубин памяти. Лиса больше не было. Перед ним сидел Цзян Чэн и чуть виновато улыбался, прикрывая ладонью царапины на плече. — О тебе. О нас, — Лань Сичэнь пригладил его взъерошенные волосы и со вздохом поднялся. — Пошли уж, лечить тебя буду. Цзян Чэн фыркнул, но поднялся следом, пробурчав что-то себе под нос. Лань Сичэнь отвернулся, пряча счастливую улыбку. Он сделает вид, что не расслышал этого «я тоже тебя люблю». В конце концов, ему всегда было интересно, кто из них решится раньше.

КОНЕЦ