Крысы

— Вэй Ин, это не самая хорошая твоя идея, — Лань Ванцзи не пытался его остановить, но брови все равно хмурил. — Сичэнь сейчас не в лучшем настроении. — Вот и отлично. Значит, небольшая встряска ему не повредит, — Вэй Ин ласково улыбнулся и решительно поднялся по крыльцу резиденции. Лань Чжань не раз предлагал ему переехать сюда, но Вэй Ин упорно отказывался. Он был согласен на крошечную совместную квартирку, только бы не жить в Гусу Лань, под вечным надзором Лань Цижэня. — Что именно его так угнетает? Что любимый друг оказался не таким уж другом? — Он не сомневается в том, что Гуанъяо никогда не хотел причинить ему вреда. Только то, что он оказался не таким, каким его знал Сичэнь. — Он наконец-то поверил в то, что Гуанъяо мог все это сотворить? — Неделю назад он ездил к имперскому наместнику. Думаю, там ему показали все материалы. Он вернулся почти почерневшим и заперся у себя. Дядя даже приказал спрятать лиса на время. — Логично, — Вэй Ин, пройдя вместе с Лань Ванцзи через главное здание резиденции, остановился на пороге выхода в парк. Пожалуй, если и было в Гусу Лань что-то, что могло заставить его перебраться сюда, кроме Лань Чжаня, естественно, так это парк. Который на самом деле парком даже язык не поворачивался назвать. Небольшое, но озеро, каменные каскады, лужайки, мостики — Вэй Ин неизменно восхищался, оказываясь здесь. Но сейчас его заинтересовали отнюдь не пейзажи, а фигура в белом, устроившаяся на берегу, и рыжий всполох рядом с ней. Вэй Ин на миг притормозил, а потом, попросив Лань Чжаня остаться и не ходить с ним, неторопливо и нарочито громко ступая, направился к странной парочке. При его приближении лис насторожился, поднял голову, а потом и вовсе вскочил, словно готовясь к атаке. — А-Яо, — Сичэнь, едва обернувшись, положил ладонь на лисий затылок. — Тебе не причинят вреда. И мне тоже. — Привет, — Вэй Ин, чтобы не раздражать лиса еще больше, обошел Сичэня и опустился рядом с ним по другую сторону. — Здравствуй, — Сичэнь повернулся к нему, криво улыбнулся. — Отлично выглядишь. — Чего не скажешь о тебе, — Вэй Ин изучал его очень внимательно, замечая похудевшее лицо, обметанные губы, залегшие под пригасшими глазами темные полукружия. — Красавчик, правда? — хмыкнул Лань Сичэнь, заметив его внимание, и рассеянным жестом пригладил подставленное рыжее ухо. Лис встал передними лапами на его бедро, глядя на Вэй Ина. Но хоть больше не казался агрессивным. Но как поднимать при нем вопрос, из-за которого пришел, Вэй Ин не совсем понимал. Хотя… — Да уж, бывало и лучше. Но, уверен, это ненадолго. Как… Гуанъяо? Лань Сичэнь опустил глаза на жмущегося к нему лиса. — В нем все больше животных повадок, — с болью в голосе произнес он. — Время уходит так быстро, а я до сих пор не знаю, как ему помочь. Надеяться на то, что ты тогда пошутил… — Ты и сам знаешь, что зря, — мягко произнес Вэй Ин. Цзян Чэн рычал, только заслышав имя Сичэня. Общаться с любовником убийцы всей своей семьи он не горел желанием. Хоть и понимал, что Сичэнь абсолютно ни при чем, и всю его ненависть заслужили совсем другие люди. — Я даже не знаю, как это можно замедлить. Оборотни — это замкнутая система. Сюэ Ян умудрился найти способ извне повлиять на нее, но даже это влияние очень ограниченно. — Я думал, что если влить человеческую кровь, это немного затормозит процесс, но врачи в медцентре сказали, что таким образом я могу убить А-Яо. А я не хочу, — Сичэнь потрепал рыжие уши и принялся поглаживать загривок, заставляя лиса откровенно млеть. Вэй Ин только вздохнул от этой картины. — Боюсь, я зря сюда пришел. Лань Сичэнь замер, а потом медленно обернулся к нему: — Что-то с Ваньинем? — Нет, — Вэй Ин качнул головой, — пока нет. Но я боюсь за него. Сегодня у нас большая работа: будем зачищать Проклятый район. Сычжуй отлично справляется с флейтой, и он уже согласился нам помочь. Однако подстраховка все равно нужна, мы не можем надеяться только на воздействие флейты. Но если я закрепил свою третью форму, то Цзян Чэн… Я хотел, чтобы ты просто был рядом с ним. На всякий случай. Он, конечно, будет очень недоволен, но уж лучше его злость, чем зверь вместо моего брата. — Ты уверен, что я смогу его удержать? Тем более, теперь? — Да. Что бы ни случилось и как бы он не ворчал, ты значишь для него слишком много. — Я приду, — спокойно отозвался Сичэнь, снова возвращаясь к остановленной ласке. Вэй Ин только хмыкнул про себя, с любопытством изучая лиса. Еще на суде тот при подобном разговоре попытался бы напасть. Сейчас же он уже расслабленно дремал на коленях Сичэня. Не услышал, что вряд ли, или уже не понимает? — Не стоит появляться с самого начала, иначе Цзян Чэн вообще откажется. Просто немного подожди, когда он обернется. — Я покажусь только, если замечу, что он начнет терять контроль. Я… понимаю. — Хорошо, — Вэй Ин поднялся, гладя на водную гладь. Помолчал, а потом вдруг произнес. — Не Хуайсан. Тот, кто написал наместнику и собрал материалы — Хуайсан. Его месть за брата. И теперь он не отходит от Цзян Чэна. Лань Сичэнь вздрогнул. — Мне… нечего тебе сказать. — Я и не жду ответа. Просто, чтобы ты знал. — Хорошо, — Лань Сичэнь опустил ресницы, прикрывая глаза. — Я приду после заката. — Ты же в курсе, что я не в восторге от тебя после всего этого? Лань Сичэнь хмыкнул: — Это не имеет значения. У тебя есть повод. — Но, несмотря на это, я уверен, что ты хороший человек. Лань Сичэнь слабо улыбнулся.

***

С недавних пор он разлюбил дневной свет. И, если находился дома, то прятался за тяжелыми и темными портьерами. Свет не делал ему больно или плохо, Лань Сичэню просто хотелось от него спрятаться. Возможно, на самом деле он хотел спрятаться от всего мира, и темная комната была лишь сублимацией. Но сегодня он отдернул штору в сторону, пуская маленький луч света внутрь. Нет, в нем самом ничего не изменилось, но захотелось что-то изменить хотя бы снаружи, раз справиться со своими эмоциями он пока не в состоянии. На самом деле, он чувствовал себя… никак. Первые дни после разбирательства он отрицал все, что узнал, не верил даже себе. После пришло время заглянуть в себя, понять, есть ли в чем-то его вина. А потом пришла апатия. И тоска. Разум покидал Гуанъяо слишком быстро. Иногда Сичэню вообще казалось, что тому просто слишком понравилось быть лисом, и что при желании А-Яо мог бы затормозить происходящие изменения. Просто не хотел. Ему нравилось бегать по резиденции, гоняться за птицами, купаться в озере, дразнить местную живность, а потом возвращаться к Сичэню и, свернувшись клубком рядом, спать, подставив голову или хвост под неторопливую ласку. А внутри Сичэня что-то умирало. Медленно, очень больно. И эта кажущаяся бесконечной агония стала его жизнью. Наверное, уже можно было сказать, что он потерял Гуанъяо. Потерял совсем. И как-то размылось то, что тот сотворил. Почти все. Но это «почти» раскачивало и без того хрупкое равновесие, которое он нашел с таким трудом. А еще был Ваньинь. Человек, которого Сичэнь хотел увидеть, но в глаза которого боялся заглянуть. И дело было даже не в тех странных отношениях, которые у них сложились. Он приютил Гуанъяо. Прикрыл, забрал того, кто был повинен в смерти всей семьи Ваньиня. Сичэнь пытался поставить себя на его место, и его передергивало от фантомной неприязни к самому себе. Но поступить по-другому он не мог. Он перестал бы быть собой, если бы оставил Гуанъяо в таком состоянии одного. Останься тот человеком, решение было бы другим. Но как объяснить это Цзян Чэну? Лань Сичэнь кинул взгляд на часы и растянулся на кровати, радуясь тому, что Гуанъяо сейчас не рядом, а бегает где-то по резиденции. И у него есть несколько часов на собраться хотя бы морально. …Вечер наступил слишком быстро. Но Лань Сичэнь сетовать на это не стал, а быстро и удобно оделся, с учетом того, куда именно он собирался отправиться, проследил за тем, чтобы у Гуанъяо было что поесть, и вывел из гаража свой собственный автомобиль. С того памятного первого посещения Проклятого района, когда он дал себе слово водить машину сам, он редко доверял руль кому-то еще. Так что подзабытые навыки вернулись быстро, да и простаивавшая машинка, кажется, тоже обрадовалась. Правда, до Проклятого района он добрался, когда солнце уже давно село. К тому же, Убежище, когда он дошел до него, пустовало, и на поиски тоже ушло время. Забавно, но сейчас гулять по Проклятому району было совсем не страшно. То ли ему стало настолько все равно на собственную жизнь, то ли он просто не чувствовал опасности. О том, что близко к месту назначения, он не увидел, а услышал. От знакомого воя все-таки продрало ознобом, но спустя несколько секунд все перекрыл грозный рык, и Лань Сичэнь развернулся в его сторону. И теперь уже увидел зарево над крышами уцелевших домов. Лань Сичэнь, не раздумывая, кинулся по улице, буквально в последнюю секунду успевая перепрыгивать через дыры в асфальте и обходить поваленные фонарные столбы. А потом запела флейта. Пронзительный звук прошелся вдоль позвоночника холодом, и Лань Сичэнь, обогнув приземистое строение явно технического назначения, оказался на площади, которую сверху заливал свет. Понять, что происходит, удалось не сразу, но уже спустя несколько секунд Лань Сичэнь, стараясь не задумываться, метнулся вправо и вверх. Добравшись до вершины сваленных в кучу обломков, он остановился, оглядываясь, и резко выдохнул. На площади, сейчас лежащей перед ним, как на ладони, действительно было светло как днем от прожекторов, установленных по кругу. Огромные куски бетона с торчащей арматурой, наваленные по окружности площади, создавали довольно высокое и откровенно страшное ограждение, в котором оставили всего лишь два входа. А в самом центре площади, на высокой колонне, явно когда-то бывшей частью какого-то памятника, стоял Лань Сычжуй и, окутанный светом, играл на флейте под присмотром Цзинь Лина, устроившегося на коленях у его ног. А внизу… Внизу текла река. Воющая, лязгающая клыками, захлебывающаяся яростью река из тварей. Послушные призывающей мелодии, они ручейками просачивались через оставленные в ограждении проходы, терлись друг от друга, мешали, рычали, огрызались и кидались на колонну в безуспешных попытках дотянуться до Лань Сычжуя. Накатывали волной, отступали, оставив после себя покореженные и растоптанные тела таких же тварей, и бросались снова. И снова. И снова. Но когда последняя тварь оказалась внутри ограждения, на обломках над импровизированными входами словно из полумрака соткались два волчьих силуэта. Лань Сичэнь устремил на них взгляд, автоматически отметив возникшую рядом с одним из волков фигуру в белом. Лань Чжань. Значит, этот волк — Вэй Ин. А Ваньинь… Лань Сичэнь перевел глаза на одинокого волка в другой стороне и зашипел. Слишком далеко. Идти к нему поверху будет удобнее из-за лучшего освещения, но шансов переломать ноги гораздо больше. Слишком много острых краев торчит и пустот между ними, хотя, поднимаясь, он не заметил ничего подобного. Отметив для себя ориентир позади Ваньиня, Лань Сичэнь развернулся к импровизированной арене спиной и застыл. Музыка стихла. На секунду не было слышно даже привычного воя, но уже через мгновение флейта заиграла снова, но мелодия была уже другая. Что-то знакомое, пронзительное, яростное, почти жесткое. И вой тут же изменился. Лань Сичэнь кинул взгляд из-за плеча и метнулся по склону вниз. Твари рвали друг друга. Запах крови тут же забил ноздри, и сердце Лань Сичэня сжалось. Теперь стало все понятно. Оборотни охраняют выходы на тот случай, если твари решат удрать, но, если они перейдут в свою третью форму… Дьявол! Лань Сичэнь бежал, почти не разбирая дороги. Один раз споткнулся, но успел затормозить, уцепившись рукой за какой-то крюк, и побежал дальше, отстранено думая, что ориентир можно было и не запоминать. Ваньинь стоит над входом, значит, достаточно найти этот вход. Но наверх Лань Сичэнь начал карабкаться раньше. Просто пошел не просто вверх, а по диагонали, срезая путь. И появился практически над самым Ваньинем. Одного взгляда на три его хвоста хватило, чтобы сердце судорожно сжалось снова. Ваньинь обратился в Лиса. И если он, влекомый запахом крови и смерти, пойдет вниз… Лань Сичэнь метнул взгляд в сторону Вэй Ина. Тот тоже был в своей инфернальной форме, но Лань Чжань опустился рядом с ним на корточки и теперь обнимал за шею. Его губы шевелились, и можно было даже не гадать, что делает брат. Он удерживал Вэй Ина в рассудке, и тот не пытался вмешаться и наблюдал за происходящей бойней вполне спокойно. Но Ваньинь… Лань Сичэнь ринулся вниз, перескакивая с одного обломка на другой. Кажется, один раскололся под его ногами, но он отметил это только краем сознания. И прыгнул, когда понял по напрягшемуся телу Лиса, что тот сейчас ринется в самую гущу битвы. — Ваньинь, нет! — Лань Сичэнь больно ударился пятками о бетон, заскользил вниз, но удержался, ухватившись за длинную шерсть. Лис зарычал, мотнул головой, и Лань Сичэнь вывернулся, оказавшись прямо перед ним. Заглянул в пылающие глаза, дернул на себя, прижался лбом ко лбу. — Ваньинь, нет! Остановись. Слышишь меня, ты можешь. Ты там не нужен, твари убьют друг друга и так. Но ты потеряешь контроль окончательно. Не надо, Ваньинь. Останься человеком, прошу. Опустил голову, чмокнул в самый кончик чувствительного носа. Лис недоуменно мотнул головой и вдруг чихнул, теряя всю свою ярость. Лань Сичэнь чуть истерично рассмеялся и подался вперед, обнимая его за шею, утыкаясь лицом в плечо, чувствуя, как перекатываются литые мускулы под шкурой. — Ваньинь… И Лис обмяк. Сел на землю, раскинув хвосты, осторожно поводя головой, и Лань Сичэнь ослабил объятие, а потом и вовсе устроился рядом, привалившись к горячему, пахнущему озоном боку. Поймал горящий взгляд брата, хмыкнул про себя и опустил глаза на «арену». Бой подходил к концу. Землю устилали разорванные и истекающие кровью трупы, где-то еще можно было увидеть шевеление и бродили, пошатываясь, одиночки. Флейта смолкла. В опустившейся тишине частое биение сердце Лиса показалось вдруг слишком громким. Лань Сичэнь медленно выдохнул и, ухватившись за лисий загривок, тяжело поднялся и еле успел отдернуть руку, когда в воздухе рядом с запястьем клацнула пасть. От движения он пошатнулся, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие и не скатиться кубарем по обломкам вниз. Устоял лишь чудом и невольно присел, глядя на теперь уже не Лиса, а черного волка. — Ваньинь, — от ярости, горящей в волчьих глазах, Лань Сичэнь гулко сглотнул. Отступать некуда. И если Цзян Чэн кинется… — Ваньинь. Волк дернулся, зарычал, пригнув голову, и вдруг метнулся прочь. Вверх, перепрыгивая через торчащие куски бетона, чтобы мелькнуть на миг на фоне почти черного неба и исчезнуть за гребнем. — Ваньинь! — Лань Сичэнь метнулся за ним. Под ногами хрустели осколки, обломки ползли, каменное крошево осыпалось, открывая пустоты. — Подожди! Он добрался до верха, когда волчий силуэт был уже внизу по ту сторону заграждения. Лань Сичэнь на миг замер, отчаянно застонал и ринулся вниз, уже зная, предчувствуя, что до земли живым не доберется. — Стой, идиот! — А там, внизу, полыхнула вдруг молния, осветив силуэт Цзян Чэна-человека, на секунду явив его перекошенное яростью и страхом лицо. Но Лань Сичэнь остановиться уже не мог. Скорость и инерция влекли его, тащили, и когда нога зацепилась за торчащий металлический штырь, Лань Сичэнь только нелепо взмахнул руками. Инстинктивно зажмурился, чтобы не видеть приближающийся край бетонного обломка, и тут же почувствовал, как обхватывают его чужие руки, земля с небом меняются местами и спину прошивает болью от столкновения с чем-то твердым и подвижным. Чем-то, с чего он скатывается мгновение спустя и замирает, распластавшись, судя по ощущениям, по голой земле, покрытой бетонным крошевом. — Ты совсем рехнулся?! Лань Сичэнь открыл глаза и, морщась, сел. Ощущения были не из приятных, но вид разъяренного Цзян Чэна, возвышающегося над ним, задвинул их куда-то на задний план. Но они, по крайней мере, были уже на земле, и громада баррикад возвышалась над ними, а не торчала арматурой под ногами. Правда, света хотелось бы чуть поменьше, в нем можно было бы спрятаться от взгляда Цзян Чэна. — Ваньинь… — Какого хрена ты вообще здесь делаешь?! — зашипел тот, вздергивая охнувшего от его хватки Лань Сичэня на ноги. — Хотя можешь не говорить, это мой братец тебя сюда притащил. Так? — Он просто рассказал, что вы собираетесь делать! — Лань Сичэнь вскинулся. — Я сам сюда пришел! — О, ну, конечно, — протянул Цзян Чэн. — Ты присутствовал при первом появлении Лиса и решил, что теперь должен за ним присматривать. Как мило. Твоя доброта не знает границ, но тебе пора домой. А то «А-Яо» заскучает. — Ваньинь! — Лань Сичэнь рванулся из его хватки, отстранено думая, что от пальцев Цзян Чэна останутся следы. — Твои эмоции… — Этот человек повинен в смерти всей моей семьи, а ты его покрываешь! — Я его не покрываю! — из Лань Сичэня словно весь воздух выпустили. — Я его не покрываю. Но даже приговоренный имеет право на последнее желание. Я просто не хочу, чтобы он проходил через все это в одиночестве! Я не могу просто взять и забыть о нем, словно его никогда не было! Он был моим единственным другом, единственным, кто вообще знал меня и принимал таким, какой я есть! Ты знаешь, что это такое, Ваньинь? Когда вокруг столько людей, но на самом деле нет никого. И если то, что я забрал его к себе, означает, что и я теперь тоже убийца… А, знаешь, к дьяволу оправдания. — У тебя есть брат. — Которому самому надо было помогать и вытаскивать из той ямы, в которую его загнали воспитание и он сам. — Тогда какого дьявола ты сюда приперся? Остался бы дома. Сожалею, что с твоим любовником все так вышло, но… — Цзян Чэн словно споткнулся. Замолчал, стиснув зубы, вскинул на Лань Сичэня какой-то больной взгляд и зашипел. — Какого черта? Я тебя ненавижу, так же, как и его. Тогда какого… Лань Сичэнь скривил губы в невеселой усмешке. В нем не было ненависти к Цзян Чэну, но сейчас он слишком хорошо его понимал. Его снова вело. Их обоих вело. Словно двухполюсные магниты, попавшие в поле воздействия друг друга. И тянет, и отталкивает одновременно. И отстраниться не дает. Злит. Выводит из себя. Бесит. — Убил бы, да? — Лань Сичэнь повел плечами, глядя на резкое красивое лицо. И вдруг раскинул руки. — Так давай. Может, отпустит. Он точно знал, что это. Истерика. Которой надоело виться внутри него; которая зрела все это время, ища выход, но раз за разом наталкивалась на выстроенные Лань Сичэнем барьеры, а теперь нашла лазейку и просачивалась наружу. Он так устал. И клубок эмоций, и без того запутанный, стягивался все сильнее. Уйти бы, спрятаться, чтобы привести в порядок нервы и дыхание. Но истерика разворачивалась подобно туго свернутой пружине. — Давай, Ваньинь. Скажи мне все, что кипит у тебя на языке. Расскажи, какой я. Что сотворил с тобой, что прикрываю убийцу и как низко я пал. Ну же! — его голос вибрировал, становился громче, тоньше. Ему самому было противно от себя такого, лицо горело, но остановиться он не мог. Кипящий в крови адреналин заглушал голос рассудка, затыкал инстинкт самосохранения. — Я не подпущу тебя к А-Яо, и все это так и останется в тебе. А гнев нужно выпускать. Так что вперед, отомсти мне! — Заткнись! — Цзян Чэн схватил его за ворот, тряхнул с силой. Толкнул назад, впечатывая в стену спиной и прижимая собой. — Просто. Заткнись. Я в состоянии различить убийцу и того, кто просто рядом с ним! Но ты… Тебя я тоже ненавижу! Почему я не могу избавиться от мыслей о тебе?! Лань Сичэнь вцепился в его запястья, сжал до побелевшей кожи под пальцами. — А что со мной сделал ты? Появился, показался, словно ошейник надел! Ты… Он захлебнулся воздухом, когда подавшийся вперед Цзян Чэн накрыл губами его рот. Застонал громко и откинул голову, отдаваясь сразу и безоговорочно на милость жесткой ласке. И когда Цзян Чэн вдруг оборвал поцелуй, потянулся следом, уже сам атакуя тонкие губы. Они целовались, как сумасшедшие. Потерявшиеся, забывшие весь мир. Прикусывали, вылизывали, прихватывали зубами, дышали тяжело и сорвано. Сталкивались губами, сплетались языками и не могли отпустить. Только когда перед глазами замелькали белые точки, отстранились, лихорадочно облизываясь. — Хочу тебя, — хрипло, каким-то страшным и чужим голосом произнес Лань Сичэнь. Вцепился в плечи Цзян Чэна и, снова подавшись к нему так, что дыхание обжигало влажные и припухшие губы, повторил. — Хочу. Тебя. И только рассмеялся, когда тот вдруг отшатнулся и, схватив его за руку, потащил за собой. Быстрее-быстрее-быстрее. Крыльцо подъезда, ступеньки в полной темноте, лязг металлической двери, полумрак и в тишине их дыхание кажется такими громкими. — Ваньинь… — Лань Сичэнь только выдохнул, оказавшись распростертым на тонком матрасе на полу. Облизнулся, глядя на растрепанного и возбужденного Цзян Чэна над собой и, дотянувшись до него, рывком приподнялся, врезаясь губами в его рот. Оба застонали в унисон, громко, почти болезненно. И мир окончательно отправился к дьяволу. Они срывали одежду, торопясь добраться до тела, дотронуться до обнаженной, обжигающей сейчас кожи. Казалось, от каждого, даже легчайшего касания Лань Сичэня в месте прикосновения появляются крохотные молнии. Вспыхивают, гаснут и снова вспыхивают. Или не казалось? Не хотелось нежности или осторожности. Рвалось наружу инстинктивное, почти звериное: взять. Дыхание, голос, стук сердца, возбужденное и такое желанное тело. Ни слова, только короткие, злые стоны, поцелуи на грани боли. Языком до чувствительных торчащих сосков, вырвав задушенный вскрик и судорожно сжатые пальцы в волосах в ответ. Лань Сичэню казалось, что молнии полыхают теперь и под его веками, на губах, на его теле там, где его касается Цзян Чэн. На груди, животе, бедрах, обнимают словно каменный член, отзывающийся почти болезненной вспышкой удовольствия. Слишком много. Так мало. В голове ни одной мысли и никаких сомнений. Никакого сопротивления вторжению пальца внутрь его тела. Только далекий отголосок удивления ощущению наполненности и отсутствию стыда. Он так раскрыт, покорен, жаден. Впивается пальцами в предплечья Цзян Чэна, словно требует большего. О, он требует. Почти умоляет. Ему мало разлетающихся звезд перед глазами от таранящих его тело пальцев. Ему нужен фейерверк и радуга. Метеоритный дождь и черт знает что еще. Ему просто нужно. И он только шире раздвигает бедра, выгибается, принимая в себя горячее, кажущееся жестким, приносящее и боль, и удовольствие. Но даже так ему хочется больше. И Цзян Чэн, словно прочитав это желание в его глазах, рывком поднимает его, усаживая на свои бедра. Лань Сичэнь кричит от того, как теперь двигается внутри него чужой член и как трется его собственный меж их телами. Цзян Чэн не жалеет, насаживает его на себя жестко, глубоко, безжалостно. И Лань Сичэнь почти хрипит, беспомощно царапая его плечи и спину, но все равно двигается навстречу каждому толчку. И взрывается с громким протяжным криком, уже краем угасающего сознания отмечая, как стало горячо внутри и как вжимается Цзян Чэн губами в его шею… …Было странно неловко. И до невозможности хорошо. А еще непонятно. Убежище, освещенное только работающими мониторами из соседней комнаты, тонуло во мраке, в котором черты лица Цзян Чэна казались совсем другими. — Ваньинь, — дотянуться до сидящего совсем рядом молодого мужчины было легко и одновременно тяжело. Хотя бы потому, что Лань Сичэнь не знал, что сказать. Их секс был каким-то совершенно запредельным, но сумбур в эмоциях стал только сильнее. Поэтому Лань Сичэнь сказал то, что вертелось на языке при взгляде на сильное тело и поджатые губы. — Ты потрясающий. Цзян Чэн хмыкнул. Поймал его руку, мягко сжал пальцами, прислушиваясь к себе. И только покачал головой. — Ты тоже. Но все стало только хуже. Теперь хмыкнул Лань Сичэнь. О, он понимал. Не попробовав, ты только можешь представлять, но узнав, как это может быть... — Наверное, ты прав. Не стоило этого делать. — На самом деле особого выбора не было. Нас тянуло бы чем дальше, тем сильнее. Связь Зверя с его якорем нужно закрепить, чтобы она не свела с ума обоих. Но у нас все с самого начала было не так, и я надеялся, что нас это минует. — Даже не знаю, радоваться этому или нет. — Просто принять, как данность. — То есть ты, твой Лис, теперь стабилен? Цзян Чэн покосился на него и вдруг гибко поднялся с места. Сделал пару шагов, и его окутала дымка, чтобы, исчезнув через несколько секунд, явить взгляду Лиса. — Ваньинь… — восхищенно выдохнул Лань Сичэнь, подаваясь к нему и протягивая руки. — Иди ко мне. Пожалуйста. Лис фыркнул, махнул хвостами, рассыпав фиолетовые искры, и вошел в его объятия. Толкнул лобастой головой в грудь, и Лань Сичэнь рассмеялся, запустив пальцы в лисий мех. — Какой же ты красавец, Ваньинь, — с чувством потерся лицом о его шею, поцеловал торчащее ухо и покорно опрокинулся на спину, когда Лис надавил мощным плечом в его грудь. Впрочем, мех его он так и не выпустил. Лис фыркнул, сунулся в лицо, лизнул в щеку и снова стал человеком. — Кажется, я понял. Ты влюбился в Лиса, — заявил Цзян Чэн, как только снова смог говорить. — Он красивый, — просто ответил Лань Сичэнь. — И он часть тебя. — Не уверен, что хочу услышать вывод из всего этого, — Цзян Чэн вытянулся на спине. — И я все еще зол на тебя. Лань Сичэнь вздохнул. — Ты имеешь на это право. Но отказываться от того, что сделал, я не хочу. И не смогу. Цзян Чэн помолчал, а потом встал. — Нам пора. Не думаю, что нас будут искать, но количество насмешек Вэй Ина будет прямо пропорционально количеству времени, которое мы пробудем вдвоем с тобой. И еще мне влетит за то, что оставил Цзинь Лина. — В этом мне с братом повезло явно больше, — стараясь не обращать внимания на разлившееся сожаление, Лань Сичэнь тоже поднялся, одеваясь. Ну… наверное, хорошо, что ночь, потому что днем он не рискнул бы показаться кому-нибудь на глаза в том, что осталось от одежды. Более-менее целыми были только брюки. Пряжка ремня была вырвана, а все остальное превратилось в ленточки. У Цзян Чэна проявились когти, а он не заметил? Собравшись и кое-как приведя в порядок растрепанные волосы, Лань Сичэнь сделал шаг к выходу из Убежища и остановился. Разлившаяся по помещению тишина была тяжелой, напряженной, она звенела, словно требуя разбить ее. — Ваньинь… — начал Лань Сичэнь и замолчал, не зная, что сказать дальше. Любые слова окажутся не теми. И задница почему-то только сейчас дала о себе знать тянущей болью. И все это так смешно и глупо. — Тебе пора. — Я не прощаюсь. Мы еще увидимся. — Хм… Лань Сичэнь улыбнулся и потянул дверь на себя. «Хм» все же лучше, чем «пошел вон, я не хочу тебя видеть». Поднимаясь, он улыбался, отстранено удивляясь тому, как не переломал себе ноги пару часов назад в такой темноте. А когда оказался на крыльце, удивленно замер, глядя на машину у подножия лестницы, и дядю, который явно ждал его и уже потерял терпение, судя по его сурово поджатым губам и сдвинутым бровям. За потрепанную и порванную одежду тут же стало стыдно. — Дядя? — впрочем, всегда можно сделать вид, что именно так и задумывалось. — Что ты здесь делаешь? — Жду тебя, — Лань Цижэнь повел плечами и шагнул вперед. — Ты забросил клан, но есть дела, которые решить можешь только ты. — Они настолько срочные, что ты ради этого приехал среди ночи в Проклятый район? — недоверчиво спросил Лань Сичэнь. Что-то во всем этом было не так. Слишком нелогично. Неправильно. Интуиция тонко взвыла ощущением чего-то нехорошего, но Лань Сичэнь никак не мог понять, что происходит. Это дядя, без сомнения, дядя, так откуда это желание убежать подальше? — А мысль о том, что я просто о тебе беспокоюсь, в твою пустую голову не приходила?! — Лань Цижэнь буквально и очень внезапно взорвался негодованием. — Или ты считаешь, что я не стою внимания и обойдусь тем, что скармливают мне ваши с Ванцзи помощники?! — Дядя… — Лань Сичэнь торопливо спустился к нему. Подошел поближе и успел только дернуться, когда дядя вскинул вдруг руку, и в шею впилась тонкая игла. Под кожей запекло, и Лань Сичэнь отшатнулся, накрывая шею ладонью. — Дядя… что… ты… В глазах помутнело, Лань Сичэнь покачнулся и буквально рухнул на руки Лань Цижэня. Открыл рот, но из горла не вырвалось ни звука, и он испуганно забился-затрепыхался, чувствуя, как немеет тело. — Тихо-тише… — Лань Цижэнь кому-то кивнул, и в поле зрения Лань Сичэня появились люди в белых халатах с эмблемой медцентра на вороте. — Все будет хорошо, не волнуйся. Мы всего лишь немного почистим тебе кровь от той заразы, которой поил тебя Цзинь Гуанъяо, это недолго. Лань Сичэнь распахнул глаза, сильно дернулся в последней попытке вырваться, но только обвис в поддерживающих его руках, потеряв сознание.