Стигма дьявола

Тёмное, обволакивающее пространство, где совершенно нет света. Только отдалённый непонятный звук, который берётся из ниоткуда, он насыщенным эхом разлетается в разные стороны. Сердце щемит, из глаз вытекают слёзы, мешаются с кровью на губах, опаляя кожу. Они не солёные, какие-то ядовитые и желчные. Шото чувствует спиной что-то вязкое, медленно двигается, пытаясь избавиться от странного чувства, которое нарастает в груди. Совершенно нет боли, словно он и не падал по тридцати ступенькам, задевая каждую своим телом. Появляется необходимость вытянуть перед собой руки и тогда мгла медленно рассеивается, появляются толстые восковые свечи и игривый огонь на фитиле. Тодороки чувствует чужое присутствие, всеми фибрами души предвидит опасность, тревога снова душит. — Так, так, — голос, словно раскат грома, совсем рядом. Приходится невольно вздрогнуть. — Какая интересная ситуация, — огромная змея обвивает ноги, медленно движется к голове. Холодное длинное тело сцепляется на его туловище, перетягивает кольцами, которые раньше только представлялись. — Метки нет? — удав тут же отпрянул, подтягивая к себе хвост. Змеи не умели удивляться, но на немного вытянутой морде эта эмоция читалась, Шото мог поклясться. Зелёные глаза внимательно оглядывали Тодороки, не упуская ни одного миллиметра, раздвоенный язык скользнул по воздуху, пробуя на вкус атмосферу. Было в ней что-то опасное, что-то непредсказуемое. — Неужели? — змеиное тело начало приобретать другие очертания, более похожие на человеческие. Силуэт в длинном чёрном плаще с капюшоном оказался прямо перед ним. Сзади демона тут же нарисовалась Лилит, совершая в воздухе странные движения, похожие на какой-то акробатический этюд. Её страшные крылья гоняли туда-сюда воздух; из-за резких движений ткань чужого плаща медленно парила из стороны в сторону, создавая антураж. Рядом с ней медленно танцевали тени, сцепляя хоровод и создавая подобие вихря. Тысячи умерших душ хватали её за руки, пытаясь обратить внимание, она упивалась происходящим. — Да, — демоница оскалилась, снова переворачиваясь через голову. — Именно оно! Чудо! Тодороки резко поднял грубый удар воздуха в спину, он с хрипом встал, чувствуя на своих плечах когтистые пальцы. Лилит помогала ему сесть за стол, перекладывала его руки с колен на деревянную поверхность. Шото вжался в стул, понимая, что тот сделан из человеческой кожи и волос, но двинуться не мог. Отодранные куски были небрежно сшиты какими-то пучками из девичьих кос, что давно уже потеряли приятный блеск и ухоженность. Онемели конечности то ли от ужаса, то ли нет — не важно. Перед ним из огня сложился тонкий лист немного жёлтой бумаги. Прогнивший, пропитанный его кровью, смешанной со слезами. Шото напрягся, внимательно наблюдая за ситуацией. «Контракт». Дальше слова на непонятном языке, который сложно разобрать. Витые петли стягивались в странную вязь, образуя письмо, которое он видел несколько раньше, когда капля крови случайно упала на нужное место, подписывая контракт за него. Лист был разорван пополам как раз в том месте, где осталась эта своеобразная подпись. Буквы сияли едва заметным белым цветом, от них веяло спасительным холодом, ведь душа горела в безумии, жаждала уже потухнуть, чтобы не потеряться в этом бесконечном костре. — Ну что ж, — тёмный силуэт сел рядом, отстраняясь от Лилит. — Правда, это было завораживающее зрелище, я такого за всё время мироздания не видел или видел, но… Это было давно. Достаточно давно, чтобы забыть. В глубине чёрного капюшона горели глаза, обладатель этих хищных вертикальных зрачков не моргал никогда. Тодороки не смотрел в яркую радужку — лишь искоса, потому что из-за неё сердце пропускало удар. Зато за ним следили не на шутку. — Две противоположности сходятся в одно целое. Преступник и жертва идут рядом, мило улыбаясь друг другу. Заклятые враги уже не воюют за первое место, расшибаясь о преграды, кто-то добровольно уступил своё место другому, что же ещё? — Лилит засмеялась, обвивая шею демона сзади. — Никакая проблема не помешала соединению противоположностей. Противоположности сами выбрали соединение. — О чём вы? — голос Тодороки был неуверенный, срывался на хрип. — О том, что произошло поистине чудо, которое мы не наблюдали давно, — Лилит протянула свои руки к нему, но Шото вовремя отпрянул в сторону. — Ваш век — не век любви, но она зародилась! Я не верю! Такая настоящая и интересная, что не хотелось заканчивать это представление. Тодороки ничего не понимал. Не понимал, что произошло с ним некоторое время назад, не понимал как тут оказался, а, самое главное, зачем. Но тут душа рухнула в пятки, он не понимал, где Бакуго. Зрачки тут же расширились, дыхание перехватило. Он медленно повернулся, оглядывая Лилит, которая сегодня была непривычно весела. — О, тебя что-то беспокоит? — она тут же оказалась за его левым плечом, нежно шепча на ухо. — Может тебя интересует где Изуку? Или Бакуго, а? Смех глушил, сердце не сбавляло темп, Тодороки обхватил плечи, стараясь держать себя в руках и не сорваться. Длинный ноготь очертил его ухо, убирая разноцветную челку назад и открывая гетерохромные глаза. — Какой мальчик. Наполовину с красными волосами, наполовину с белыми. Один глаз голубой, а другой нет, какой чудесный, — она резко опустила волосы, лицо снова оказалось спрятано за прядями. — И такой хороший герой, который убил двух человек. Убил чужие жизни. Оставил на свете инвалида. — Нет! Неправда! — Да что ты говоришь? — демоница свистнула. За правым плечом ощутился холод, который пробирался до самых внутренностей. Начинало трясти из-за сдающих нервов, которые были предельно обнажёнными и беззащитными. Казалось, что ещё немного и внутри умрет то, что отвечает за эмоции, не выдержит такой нагрузки. Невозможной. Тодороки медленно повернул голову, встречаясь взглядом с изуродованным лицом, в котором можно было только отдаленно узнать хорошо знакомые черты лица. Когда-то такие зелёные глаза, как свежая хвоя на деревьях, сейчас приобретали окраску, похожую на смоль. В них были огромные пустоты, которые затягивали в отчаяние, если долго и внимательно вглядываться. На шее виднелось множество укусов, которые уже начинали затягиваться, но куски откусанной плоти всё ещё держались. Это был единственный лучший друг, которого Тодороки потерял в самые последние дни, понимая, что их дороги разошлись так внезапно и так навсегда. Изуку походил на изуродованную куклу, белая, как снег, кожа, идеально ровная осанка, ни одного лишнего движения и даже вдоха. Лилит улыбнулась, довольно следуя по кругу. — Моё последнее творение. Моя самая преданная человеческая душа! Разбитая от невзаимной любви настолько, что смогла испытать симпатию к своему мучителю. Это надо же так довести такое наивное и милое дитя! Тодороки не находил слов, чтобы отреагировать, Мидория исчез по щелчку пальцев, рассыпаясь в пыль. Он схватил пустоту, но бессмысленно. — Молчишь? — Лилит снова встала за дьявола, ловя одобрение с его стороны. — Про Бакуго рассказать? Шото кивнул, но понимал, что не готов такое услышать. У него теперь не было метки, но становилось вдвое хуже из-за боли в груди, почти скручивало напополам. — Хм, ну, начнем с того, что Кацуки Бакуго — идеально воплощение всех семи главных грехов. Его вспыльчивый характер и немного нужных мер, сделали из него агрессивного насильника, да? Того, кто видит только своё желание и ничего другого. — Да, — дьявол снова смеялся. — Я не ошибся в нём, совсем не ошибся. — Бакуго… Тоже? Был… Был под… — Нашим наблюдением? Конечно! Шото застыл, в голове крутились фразы о том, что Кацуки не сам, его попутали демоны. Тодороки чувствовал как подступают слёзы вновь и вновь, хотя давно пора выплакать уже все. «Никогда не признаешь свою вину, всё время на всех перекладываешь. Узнал про демонов и виноваты они?». Да как так можно было сказать? Зачем? Почему Шото, который видел их, не поверил рассказу самого близкого человека, отталкивая его на дальнее расстояние и забывая всё, что происходило между ними. Взаимопонимание. Гармония. Такая беззаботная лёгкость, которая была не у каждого. Этого. Ничего. Нет. Всё это — вымысел. Теперь. Никому не нужный набор слов, символизирующий просто полное поражение по всем фронтам. Он тут, перед дьяволом, опять из-за своих ошибок и неуверенности. Из-за того, что оттолкнул единственного человека от себя, который мог бы спасти. Всё пропало, сгорело синим пламенем, а осознание, которое сейчас пришло, снова раздувало тлеющие угли вины. Виноват, виноват, виноват. — Где он? — голос, полный терпкого отчаяния и совершенно без надежды. Героям, вообще-то, не надо сдаваться, но он теперь не думал об этом. В первую очередь надо было стать настоящим человеком, а не вот этим вот, что получилось. Зубы впились в губу. — Как и ты, тут, рядом. Да вот только между вами стена, Шото, — Лилит уже не улыбалась. Задумчиво смотрела в пустоту. — Ты искупил контракт, порвал связи с нашим миром. А он на протяжении всех этих месяцев только укреплял его, поддаваясь греховным мыслям. На нём нет метки, на его теле, но на его душе она как огромная опухоль. Тодороки, ты просто мученик. Бедный-бедный. Тодороки пару раз моргнул, затем протянул руки к разорванному листу перед собой, сминая его от переполняющих чувств. Дальше ничего знать не хотелось. — И мы не можем держать тебя здесь, ты искупил всю свою вину перед миром, пройдя такой путь страдальца. Тебя не ждут у нас, тебе не вернуться обратно, ведь твой удар головой послужил причиной для комы. Ты ещё дышишь, впрочем, как и после укуса змеи, но развернуться нельзя. Лилит снова улыбнулась, потом замолчала, переводя взгляд на тёмного повелителя, что всё это время молчал. — Нас больше не связывает контракт, ты почти не интересен и уже скучен для нас, всегда найдутся люди, которые интереснее тебя в несколько раз. Наши пути расходятся, как и ваши. Шото чувствовал, как кресло уходит из-под него, но со всей силой вцепился в стол, пытаясь оставаться на месте. Лилит оскалилась, наблюдая за его попытками остаться на месте. — Нет! Я не уйду! Остановите, я подпишу, я всё подпишу, я останусь тут! Заберите мою душу, прошу! Она мне не нужна! Мрак сменялся на белый отблеск в дали. Тодороки повернулся, ловя взглядом силуэт Бакуго во тьме и тут же ринулся вперёд, опуская руки. Обвивая шею руками, практически впиваясь пальцами в плечи, совершенно забывая обо всём на свете, Шото быстро шептал всего лишь одну заветную фразу, которая состояла из трёх слов. Из десяти букв. «Я тебя люблю». — Сильнее всего на свете, прости. Кацуки ничем не отличался от Изуку. Такой же холодный труп, походящий на фарфоровую куклу. И эти красные глаза, в которых раньше были океаны различных чувств, тоже погасли. Бакуго никак не реагировал, хотя это был уже даже не он, лишь разбитый висок заставлял поверить в то, что перед ним родственная душа, вторая половинка. Лилит хлопнула в ладони, заставляя окончательно смениться окружающий мир. Кругом было тепло, приятный блеск далёкой звёзды, что носила имя Солнце. Нежные лучи окрашивают воду в реке серебристым цветом, она настолько прозрачная, что видно, как огромные карпы лениво плавают по дну. Струны арфы нежно издают звуки, но сам инструмент не видно. Кругом пахнет сиренью, а огромные и непонятные алые цветы свисают у него над головой, Шото закрывает глаза, понимая, что уже видел подобную картину во сне, который случайно получилось увидеть. Ему они никогда не снились. Лучше бы и этот тоже. За спиной отвратительно что-то давило, он медленно повернулся, осознавая, что в позвоночник врастают огромные белые крылья, которые совершают медленные движения, плавно качаясь из стороны в сторону. Очередная волна слёз подступила к горлу, Тодороки обнял свои колени, утыкаясь лицом в них. Это неправильно. Всё неправильно. Такого рая не надо. Рая просто не может быть там, где они не вместе. Да и он не достоин этих крыльев, какие крылья ему за спиной, когда за ней только сплошные разрушенные жизни и смерть? Неправильно. Чертовски неправильно. А сердце от любви просто замирает, болит и скулит. Он снова поднял глаза, наблюдая за течением реки. Теперь у него есть вечность, чтобы по-настоящему страдать. Один на один сходить с ума, утопая в собственных ошибках и самокопании.

***

Урарака съехала по стене, пытаясь не завыть от тоски и боли. Рядом с ней стояла Асуи, не сдерживая слёз. — Тодороки Шото и Кацуки Бакуго скончались сегодня в десять утра, — Момо положила трясущимися руками трубку на стол, не веря тому, что сказала медсестра из больницы. На улице наконец-то запели птицы.