Стигма дьявола

Растирать неприятные ушибы рукой, шипеть от небольшой боли в ноге, не поворачиваться вправо из-за сильного ушиба. А когда закрываешь глаза, то узкая лестница встаёт перед опущенными веками. Те самые скользкие ступеньки, лёгкое головокружение и свистящий в ушах воздух из-за резкого движения вниз. — Как так можно было упасть? — Исцеляющая Девочка рылась в шкафу. Она бубнила много всего ненужного, что обычно присуще врачам. Оказывается, проблемы возникли не из-за того, что он кубарем скатился с этажа, а из-за того, что мало гуляет, много сидит в телефоне. Бакуго сначала закатывал глаза, но спустя десять минут начал игнорировать вечные причитания. — К началу учебного года, как же так? — Пожилая женщина наконец-то достала небольшую банку и сняла с неё крышку. Зелёная масса неприятно пахла и не вызывала доверия, он попытался немного отсесть в сторону, но тело снова прострелила боль. Пришлось стиснуть зубы. — А это что?! Безобразие какое! С Изуку дрался? — она отогнула воротник футболки, заглядывая внутрь. На месте ломаной линии была огромная гематома и кровоподтёк. Действительно, походило на отметины после поединков с Изуку. — Нет, мы не дрались, — Бакуго вздохнул, стараться не выходить из себя в обществе старушки было сложно. — Ага, знаю я вас, только отвернись — как кошка с собакой, — вата с зелёной мазью прилипла к коже. Начало щипать. — Да правда! Я его второй день не вижу, — Кацуки недовольно шикнул. — Правда? А я думаю, что он меня игнорирует, не дает согласие на прививки, а он просто пропал? Бакуго задумался, разглядывая стенды на белой стене. Они были какими-то странными, внезапно интересными и яркими, красные буквы резали глаза и привлекали внимание. «Асфиксия» Он нервно сглотнул, все синяки жгло из-за этой новой противной мази, что решили испытать на нём. Исцеляющая девочка, судя по её лицу, была крайне довольна результатом и продолжала орудовать ватой. — Если увидишь его, то скажи, что надо всё сдать. Он что, хочет с курса последнего вылететь? Раньше такого не было, всегда всё приносил вовремя, совсем расшалавился. — Ага. Синяки заживали, приятное тепло, выделяемое руками доктора обволакивало кожу и прогревало кости. — Так и убиться можно, эх, вы, герои, всё спешите куда-то. Внимательнее быть надо! Под ноги смотреть. Дверь медпункта отворилась, на пороге оказалась Урарака с ватой у носа. Бакуго закатил глаза, понимая, что придётся сейчас тут сидеть с двумя людьми, которые его раздражают. С каждым часом всё становилось не легче. — О, ещё одна, — Исцеляющая девочка скрылась в другой комнате, снова гремя какими-то склянками. Очако медленно прошла внутрь и села на кушетку рядом, кивая головой в знак приветствия. — А ты чего? — она попыталась улыбнуться, но потом заметила синяки под задратой рубашкой и замолчала. — Ой, бедный. — Не надо меня жалеть. Кацуки вновь отвернулся, не обращая внимания на старушку, которая снова кружила рядом и распаковывала вату. Урарака мило беседовала с ней, поддакивая каждому слову и старалась улыбаться. — А вы знаете, Тодороки на поправку идёт, — Очако убрала платок от носа, чтобы кровь помогли остановить. — Тсую говорит, что всё серьёзно было, вроде, тренировки посещать не будет некоторое время даже. — Тебе какое дело? — Бакуго резко повернулся, встречаясь глазами с одноклассницей. — Вообще с ним на последних днях не здоровалась. — Ой, да что ты говоришь? За собой следи, — Урарака обиженно поджала губы, щёки покраснели. — Замолчали! Оба! Он сегодня придёт, пока полегчало, мне сестра его звонила. Нужно забрать некоторые документы для лечения в больнице. Там и будете выяснять кто здоровался, а кто нет. Бакуго застыл, понимая, что синяки совсем сошли с тела, всё становилось стабильно хорошо. Внутри зажглись костры, которые не давали спокойно дышать и соображать, он быстро и неаккуратно принялся снимать повязки с вязкой мазью, сдирать их через неприятные ощущения. Пожилая женщина недовольно сдвинула брови к переносице и хотела было начать очередную нотацию, но кровь у Очако снова полилась. — Только в мусорку пластыри выкинь, — Бакуго кивнул, подхватывая с кушетки свои вещи и направляясь в коридор. Тут было тихо, только отдаленные шаги около актового зала разлетались туда-сюда, создавая акустику. Кто-то резво скачет на каблуках, кто-то шаркает кроссовками по истершейся плитке. Голоса где-то вдалеке, почти не слышно разговоров — только бывшие первокурсники проскочили мимо, разбрасывая немного конфетти по полу, пытаясь закидать ими друг друга. Так весело и беззаботно, легко и непринуждённо, что просыпалась даже зависть. Хотел бы и он сейчас носиться по этажам за Киришимой, орать на Денки из-за очередной тупой шутки в свой адрес, получить замечания от Аизавы, перекинуться с ним словами, а потом снова по кругу. Словно нет ничего в этом мире плохого, как будто сказка окружает со всех сторон. Такая добрая и уютная, из которой не хочется вылезать. Но нет, сейчас он вглядывается в огромное окно, которое немного заляпано из-за частых дождей, но всё равно отражает внешний мир. Хочется встать на мыски и увидеть двухцветную голову, походку, в которой нет ничего лишнего, только плавные движения, заставляющие наблюдать. Бакуго закусил губу, понимая, что предвкушает возможную встречу, которая вилами по воде писана, о которой он ничего конкретного не слышал, но уже рванул так, словно больше никогда не увидится со своей родственной душой. Которая его полностью отражает. Которая его полностью понимает. Которая его полностью люби… Т? Ла? Вопрос спорный, от него кровь в жилах стынет. — О, Бакуго, — рядом появляется Момо. Она немного уставшая, зевает и прикрывает рот ладонью. На её губах царит милая улыбка, давно такого не было, если честно. — Чего тебе? — А? Да я просто так, — Яойрозу тоже встаёт у окна и мечтательно смотрит вдаль. На щеках лёгкий румянец, ямочки и блёстки от косметики. Волосы собраны в тугой хвост, вроде как и всегда, но нет: сегодня прическа особенно аккуратна, а на месте резинки красуются нежно-фиолетовые цветки из лент. Атлас сверкает в лучах солнца, переливается, создавая эффект ледяной корки. — Кого-то ждёшь? — Момо спрашивает осторожно, не настаивает на ответе. Поразительно, но Бакуго не раздражает её интерес, скорее нет, вопрос заставляет задуматься. Ждёт ли он кого-то и чего-то тут, а если и ждёт, то как долго ему проглядывать глаза? Вдруг всё это ожидание — пустое… Нужное только ему одному, снова эгоистичное желание быть рядом с тем, кому неприятны даже его слова, не то что присутствие. — Хэй, не молчи, — Момо проводит рукой по стеклу. — Да, жду. — Как круто! — девушка смущённо отводит глаза в сторону. — Я тоже, прикинь! Кацуки не успевает ничего сказать или спросить, как Яойрозу уже срывается с места, оставляя его одного. Теперь она по ту сторону стекла, резво несётся через плитку, что в некоторых местах разбита, лихо перепрыгивает ямы и грязь после ночного дождя. Брызги из луж летят в стороны, но это не смущает. Под тенью дерева её объятиями встречает другой человек, она раскидывает руки в стороны и вжимается в чужую сильную грудь, краснея ещё больше. Открывает свои мрачные глаза, кидает последний взгляд в сторону окна, где остался Бакуго, а потом разворачивается и принимает скромный поцелуй в щеку. Красивая пара, жаль, что Кацуки не знает, кто её вторая половинка. На душе в очередной раз скребутся кошки и хочется выть диким зверем на луну. Ломаная линия на шее тесно сдавливает кожу. Проходят минуты, Урарака выходит из медицинского кабинета, спрашивает какие-то вещи про грядущий учебный год у Мины, а потом и они пропадают вдвоем в холодном коридоре. Звука практически нет, только тихий писк электронных часов, что висят на стене. Один, два, три, за окном ничего не меняется. Он делает шаг в сторону, отпуская лёгкую занавеску и разочарованно выдыхает. Мимо него проходят бывшие первокурсники, о чём-то говоря. В центре небольшой компании видно Маргариту, которая резво листает страницы книги, а остальные ждут её ответа. Какой-то парень убирает белый локон за ухо, чтобы волосы ей не мешались. Чужое счастье закручивает тугую петлю на его шее, с каждым разом не оставляя шанса на то, чтобы освободиться. Бакуго смотрит на свои руки, медленно шевелит ими, старается контролировать каждое действие, обдумывать его. Получается, но почему не получалось тогда? — Эй, Марго, — мимо пролетает какая-то ещё ученица. — Идём! Идём актовый зал наряжать, все идёмте! Шумная компания поднимается на второй этаж. Снова холодно. Быть одиноким в толпе — это искусство, которое сравнимо с проклятием. Пальцы сжимаются в кулаки, ногти упираются в кожу, оставляя фиолетовые следы, которые через несколько минут рассосутся. Входная дверь Академии всё же открывается, и Бакуго не верит своим глазам. Тодороки странный, он заходит медленно, сразу припадая к стене и тяжело дыша. Одна сторона лица немного красная, немного фиолетовая. Шото очень тяжело дышит, держится за бок, пытается ловить губами кислород. Видно, что ему очень плохо, но через минуту он находит в себе силы снова выпрямиться и продолжить маршрут до медицинского кабинета. Кацуки не спешит на встречу, за колонной его не видно, но, может, это к лучшему. Глаза Шото немного блестят, краснота спадает с кожи. Он вертится по сторонам, понимая, что причина такого быстрого лечения находится где-то рядом, но безуспешно. Очень болит голова, не хочется совершать резких движений. Тодороки прислоняется спиной к другой стороне колонны, прикрывая глаза. Дышит уже легче, Бакуго поражается своему слуху, который позволяет уловить такие тонкие изменения в поведении другого человека. Исцеляющая Девочка очень долго не открывает двери в кабинет, всё просит подождать. Кацуки понимает, что бетонная стена, которая их разделяет — это просто огромное препятствие, которое надо преодолеть. Помимо холодного камня в ней также заключены неуверенность, робость и вина. Такие чувства ещё никогда ему не мешали, но сейчас просто невыносимо делают больно. Приходится прислониться к колонне лбом и тоже прикрыть глаза. Шото знает, что Бакуго рядом, потому что сердце бьётся чаще, намного чаще и сильнее, словно в последний раз. Так надрывисто стучит, что даже рёбрам больно. Зато становится лучше, горло не так сдавливает воображаемый обруч, в ногах нет губительной усталости. В этом визите в Академию есть плюсы. Исцеляющая Девочка отдаёт ему в руки охапку документов, шепчет советы по поводу здоровья, легко касается плеча, поправляет рубашку, словно заботливая дальняя родственница. — Сходи к Айзаве-сенсею. Пусть подпишет, — какой-то белый листок ложится сверху кипы бумаг. Он согласно кивает и выходит из кабинета, в очередной раз благодаря за наставления и советы, которыми его буквально засыпали в эти минуты. За спиной слышатся шаги, но поворачиваться Тодороки точно не будет. Не хватало ещё встретиться взглядом с красными глазами, а ещё не хватало в них увидеть звероподобное безумие, как той ночью. Уверенность в походке сходит на «нет», когда шаги приближаются. Приходится подниматься по ступенькам быстрее, в жилах стынет кровь. — Шото, хватит! — его дёргают за руку, заставляя остановиться. — Куда ты так бежишь? Тебе же плохо! — Не важно, — почти задыхаясь. Их ладони соприкасаются, но Тодороки чувствует противный холод, словно от чешуи змеи. Приходится подняться на ещё одну ступеньку, чтобы держать расстояние вытянутой руки. С чужими людьми так близко не стоят. — Важно! — Отстань от меня, — голос трясется. — Что тебе надо?! Он знал, что эта встреча произойдет, но не знал как себя будет вести. Губы дрожали, руки тоже, подсознание рисовало непроизвольно картины очередного изнасилования, нагнетая события. Было сложно даже молча стоять, какие разговоры? — Шото, — чужая ладонь его не отпускает. — Послушай, пожалуйста. — Я не хочу, — он разворачивается и снова перешагивает пару ступенек. — Нам не о чем говорить, я же уже… Три ступеньки, которые их разделяли, снова ничего не значат. Бакуго в один шаг сокращает расстояние и находится непозволительно близко. Внутри буря эмоций и переживаний. Единство и борьба противоположностей. На глазах проступают слёзы из-за неоднозначности чувств и разбитого на осколки сердца. Так тяжело, хочется обхватить колени, запереться в своей комнате и просто рыдать в углу. Потому что всё так получилось страшно. Дали поверить в мечту, а потом вырвали её с мясом, не дали даже зализать раны. — Я тебя люблю, очень сильно, правда, — Бакуго перехватывает его за локоть, немного подтягивая на себя. Куча документов и справок разлетаются в стороны, устилая ступеньки. Мимо проходят люди, которые косо смотрят на происходящее, но ничего не делают. Шото провожает их глазами, полными надежды, верит, что кто-то остановит происходящее. — Я не причиню тебе больше зла, я не хотел, прости, прости, пожалуйста. — Нет! Он резко разворачивается на ногах, пытаясь миновать Кацуки, который подавленно смотрит вперёд. Даже в полумраке лестницы видно его лицо, полное скорби по уходящей надежде. Шото делает шаг вниз, но нога проскальзывает, потому что тонкий лист лежит на самом краю ступеньки, создаёт иллюзию опоры. Становится страшно, а потом сильные руки обхватывают его тело, но падение не прекращается. Каждый выступ, каждая ступенька пробивает и так травмированную кожу, заставляя взвизгивать. Скатиться по лестнице — это не долго, но каждая секунда казалась вечностью. Шото уже не чувствовал боли, лишь слышал отдаленные крики каких-то незнакомых людей. С трудом приоткрыл глаза, оглядывая лицо напротив. С виска Бакуго стекала небольшая струйка крови, ресницы не шевелились. Тодороки чувствовал, как накатывает вечная усталость и сонливость, собрав последние силы, он всё же резко качнулся вперёд, прижимаясь к своей родственной душе и оставляя призрачный поцелуй на приоткрытых губах. Веки закрылись. Шею невероятно жгло, выдирая все последние эмоции; чувствовалось, что метка начинает деформироваться. Он выгнулся назад, сдерживая протяжный стон мучений. Но боль резко прекратилась, Шото снова приоткрыл глаза, рассматривая лица рядом с собой. Тсую. Она удивлённо испуганно перебирает пальцами по его пуговицам, расстёгивая их. — Что за сияние? — Урарака, это метка исчезла. Холодные пальцы очерчивают то место, где мгновением ранее был пожар. Он чувствует эту самую настоящую свободу, ощущает как рушатся оковы, в которые Шото заковал сам себя несколько месяцев назад. В этот момент хочется улыбаться, но не получается.