***
И все было бы слишком хорошо, если бы не… Артему даже думать об этом тошно. Он сидит на полу, прислонившись спиной к двери, и периодически ударяет затылком по деревянной поверхности, зло сжимая руки и глядя в одну точку. Мама узнала. Когда он уже нашел несколько вариантов с жильем, в одном из которых хотел обосноваться в Москве, и даже недалеко от универа, мама узнает обо всем, что он так старательно скрывал. Она устраивает ему настоящий разнос, на эмоциях говорит, что ни в какую Москву сына она не отпустит… Артем не в силах смотреть на ее слезы, и поступает так, как сделал бы любой альфа на его месте (так он, во всяком случае, думает): прижимает к себе маму, увлекая в объятия, и успокаивающе гладит по дрожащим плечам, прося не кричать и извиняясь за все сразу. Но про то, что никуда его не отпустит — она, кажется, не шутила, и именно поэтому Артем убивается здесь, сидя в комнате и избивая несчастную дверь, думая о том, как же это хуево — испортить все за неделю до отъезда из дома. Мама звонит кому-то полдня, и это сильно настораживает Артема, ведь обычно она лишь пару раз в неделю созванивалась с родственниками… кстати, имя одного из них прозвучало в ее разговоре пару минут назад — он отчетливо услышал имя «Валентин». Все, что он знает об этом самом Валентине — у него забавное на взгляд Артема имя, он военный и у него есть дочь Юлька, в которую он втрескался в пятом классе, когда она приехала к ним со своей бабушкой на пару дней. Он перестал общаться с ней после того, как узнал, что девушка стала альфой. А ведь столько мечтал, как сам окажется им, и, гляди, Юлька окажется бетой, красивой бы парой были… а жизнь — она как всегда: бьет с размаху и по больному.***
— Артем! Я все сказала! Или живешь у Валентина Юрьевича, или остаешься дома! — урезонивает мама, уже минуту ведя беспрерывный разговор с сыном на повышенных тонах. Ветров только и может, что беспомощно размахивать руками, как будто намереваясь задеть стоящую на кухонном столе сахарницу и разбить ее вдребезги. — Да нормально же все было! Лучше бы ты и не знала, — стоит на своем Артем, чуть не рыча от негодования. — Поговори мне еще! Скрывать от меня такое, да как можно, Артем… Длительный спор, закончившийся все-таки разбитой сахарницей (стоит заметить, не по вине Артема!), считается законченным, когда Ветров, стоя посреди своей комнаты, со злостью бросает в сумку вещи. — Отлично, просто, блять, грандиозно, — негромко рычит себе под нос парень, укомплектовывая очередную футболку. — Всегда мечтал пожить с полковником, это ж ахуенно, — настроение, кажется, достигло максимально низкой из существующих точек. К утру эмоции стихнут, но сейчас он ощущает острое желание что-нибудь раскрошить, но уверенный в том, что мама тогда точно рассердится и вообще оставит его навсегда под своей опекой, парень решает перетерпеть приступ агрессии. В общем, быть омегой — полный отстой, Артем бы даже сказал — это просто тотальный пиздец.***
К военным Артем относится не очень. Очень не очень. Это единственное, о чем он думает при мысли, что через два-три часа будет на месте. В наушниках фоном играет какая-то музыка, отвлекая от внешнего шума, но он не разбирает слов, погруженный в себя. Он любит поездки налегке, а потому из вещей лишь спортивная сумка с самым необходимым и ноутбук. Найти квартиру полковника среди десятка таких же многоэтажек стало делом не из простых — пришлось поплутать по дворам. Унижаться и звонить почти незнакомому человеку не хотелось, да и не царское это, в конце концов, дело — просить помощи. Сам найдет. Артем для себя почему-то четко решает, что от полковника нужно избавляться как можно скорее. Он, наверное, как и все из этих камуфляжно-пятнистых — строгий, привыкший к идеальному порядку, без чувства юмора и с одним выражением лица на все случаи жизни, которому прибегнуть к насилию проще, чем искать компромисс. Нелюбовь к военным зародилась еще в глубоком детстве, со времен, когда мама иногда оставляла его с дядей — бывшим служивым — который брался за ремень каждый раз, когда что-то в поведении ребенка его не устраивало. А Артем — он гордый, молчал, маме ни слова, все-таки альфа!.. хах, ошибся, с самого, блин, детства ошибся… а если бы знал, что омега, то сказал бы?.. Наверное, все равно нет. Характер такой. И все-таки избавляться нужно — да поскорее. Для начала стоит попробовать полковника слегка извести — так, чтоб не перебор, но нервы чуть потрепать, гляди и сам скажет, чтоб съезжал. С его мамой они, вроде как, дружат, а значит сдавать пацана как-то совестно, мол не уследил, а обещал, а потому вариант, в котором Ветров мирно-тихо сваливает искать другое жилье, и оба делают вид, что по-прежнему живут на одной квартире, мужчину должен устроить. Наверное. А вообще хер его знает, что за фрукт этот… Лебедев, кажется. — Ну, пиздец… В смысле, здравствуйте, — уставший и погруженный в мысли о том, как ему сбежать да поскорее, Артем совсем не ожидает, что дверь откроется так быстро — казалось, он только секунду назад занес руку над звонком. Образ, сложенный в голове, моментально разрушился, потому что перед ним стоял отнюдь не тот дядька, которого он себе нафантазировал. Валентин Юрьевич был хорошо сложен, выглядел молодо не по годам — в особенности стильная прическа сбавляла ему лет пять точно. Аккуратно выбритые виски темно-пепельного от пробивающейся седины цвета, чуть отрощенные и зачесанные назад черные волосы, изучающий взгляд насыщенно-карих глаз необычного оттенка — то ли крепкого коньяка, то ли спелой, почти черной вишни — прошелся по нему с головы до пят. Артема даже передернуло слегка. — Я этот… зайти можно? — мужчина делает шаг назад, разрешая пройти, и Ветров втискивается между дверным проходом и мужчиной, неаккуратно задевая его сумкой из-под ноутбука и шипя под нос почти неискреннее «сори», бросая вещи на пол и принимаясь стягивать с ног кеды. — Как доехал? — холодно интересуется старший, исключительно из вежливости. У Артема от его голоса внутри все сворачивается в непонятный тугой ком, и под кожу словно запустили мелкие разряды. Блять. Блять, блять, блять. Запах. В квартире стоит крепкий запах альфы. Одинокого, взрослого альфы. У Ветрова закружилась голова, когда он вдохнул полной грудью, и чуть ли ноги не подгибались. — Моя? — вместо ответа, он кивает на дверь перед собой — обычная, из светлого дерева со стеклянным непрозрачным витражом посреди — ничего примечательного, и только бунтарская наклейка в виде желто-черного треугольника «Зона отчуждения» на двери дает понять, что раньше здесь жила Юля. Раньше, потому что сейчас она учится и живет в Питере. Валентину Юрьевичу достаточно лишь кивнуть, и пацан тут же оказывается по ту сторону двери, тяжело приваливаясь к ней спиной. Дрожащей рукой он вытягивает из сумки свой одеколон и щедро разбрызгивает по всем углам комнаты, огораживая свое пространство от запаха альфы. А запах во всем доме стоял знатный — крепкая мята, дикая лаванда, а одновременно с ними горькая полынь и запах, который обычно присущ мужским гелям для душа — Ветров ему даже название придумать не может. В животе предательски тянет, из горла доносится сдавленный хрип. Ну почему именно он, почему именно сюда? Валить, срочно нужно валить, а то это просто… — Пиздец, — удрученно шепчет пацан, нервно нарезая круги по комнате.