За дверью номера 708

Арсений уже несколько часов не может заснуть. Антон же дрыхнет так, словно это — последняя его возможность отоспаться на ближайшие месяцы. Может быть, так и есть. Арсений не знает, насколько комфортно Антону там, не с ним. Несмотря на зацепившуюся за последнюю мысль ревность, Арсений не хочет думать об этом сейчас, хотя все располагает к этому: и тишина в комнате, и густой мрак, скрывающий каждую неправильное или чересчур громкое наблюдение, и его бессонница. Но — Арсений приподнимается, чуть косит взгляд в сторону, на чужую спину, наполовину скрытую одеялом, — он не будет думать об этом. Не хочет. Не собирается. Ему бы сейчас собраться, отпустить завтра и огненным шаром бьющую в затылок мысль о том, что рано или поздно настанет утро, но взгляд, неостановимо бегающий по лицу Антона, не дает выбросить все полностью. И вдруг Арсений, прикусив губу, понимает: ему кажется, что он единственный, кто сейчас не спит. Даже когда наступила ночь, когда Антон, прошлепав из его ванной в его спальню, сбросил с себя одежду, забрался на кровать и прижался к его боку, как маленький пушистый комочек, он уже знал: этой ночью он не сомкнет глаз. Не сомкнет, чтобы увидеть, как Антон засыпает рядом с ним, чтобы запомнить, как тот устраиваться удобнее в его — в его! — объятиях, чтобы не пропустить момента, когда он откроет утром глаза и вымолвит что-то удивленное, что-то, что тут же потеряется между их губами. Вечером накануне они вдвоем просто сидели в тишине. Антон поглаживал Арсения по плечу, пока тот сидел сбоку, откинув на Антона макушку. Сейчас, когда Антон, наверное, видит уже третий, а то и четвертый сон, Арсений делает почти то же самое — только рука его не останавливается на плече, она, цепкая, нуждающаяся в касании, скользит ниже. Спрятаться бы вот так от всего мира. Друг с другом. Не выходить на связь, потеряться в минутах и просто… быть? Арсений не помнит момента, когда им с Антоном не нужно было куда-то торопиться: назойливое, жужжащее вибрацией понимание того, что они вечно спешат, заставляет его сейчас сжать челюсти и, полностью повернувшись набок, коснуться губами кожи между согнутыми лопатками. Для напоминания. Он — твой Антон — вот тут. Сейчас никуда не надо. Арсений, кажется, действительно перестает думать обо всем, что находится за стеной, за пределами его — их? — спальни. Ему от этого тяжело, банально так, по-человечески. Постоянно прокручивать всевозможное или по-бессмысленному ушедшее — уже не весело. Приходится довольствоваться малым. Даже если это «малое» — касание пальцев к сведенным во сне плечам и губ — к лопаткам. Ему не хватает нежности — он, кажется, упомянул это мимолетом вечером, когда они молча рассматривали происходящее за окном (Арсению думается, что Антон все-таки туда не глядел). Глаза Антона, немного удивленного, тут же закатились, но без издевки — Арсений это почувствовал и увидел. Потому что. Как бы Антон не смеялся и не отнекивался, он тут же тянул его к себе и без слов — порой так — правильнее всего — был рядом. — Я даю тебе недостаточно? — шепнул он ему на ухо, и Арсений тут же смутился: Антон посчитал виноватым себя. — Шаст, — он кольнул его носом в щеку, а затем тут же отстранился, чтобы глаза в глаза сказать: — Я не могу просить о большем. Я сказал, что… мне не хватает, но это не о том, что даешь мне ты, а о том, что нам не дают. Антон угукнул. Арсений задержал дыхание. Ему показалось, что Антон хотел сказать что-то еще, но это что-то тут же утонуло в поцелуе, с которым Антон эту тему медленно и довольно незаметно опустил. Ненамеренно. Арсений не винит. Сам избегает многого. Сейчас, например, он старается сделать вид, что не слышит, как сбивается дыхание Антона и как плечи того чуть дергаются, когда он проводит пятерней по его спине, к пояснице. Эти касания, немного жаркие, резко-плавные, даже его вынуждают судорожно выдохнуть. — Не спишь? — Арсений зажмуривается и улыбается немного дрожащими губами, когда Антон все-таки выдает себя и едва-едва двигается к его ладони. Ближе. Словно желая слиться с касанием. Арсений хочет говорить едва слышно — ему кажется, если он повысит голос, красивая, оборудованная крепкими, несносимыми стенами и защищенная крепким, плотным плющом снаружи картинка ночи рухнет. Вот же он дурачок. Изо рта вырывается смешок. Антон зачем-то начинает смеяться с ним, как будто услышал его мысли. Может быть, Антон думает: я с Арсением от неприязни — до легкой, неожиданно-ожидаемой, мелькающей вспышками симпатии. От страха, от разоблачения себя самого перед чувствами, от сжения одним взглядом — до ночи в одной кровати, до истомы под кожей, до привязанности, дребезжащей, отключающей рассудок. Может быть. Арсений не знает. Он целует его в лопатку — и в еще одну. Антон еще сонный, он, наверное, и не вспомнит, как Арсений, разрешивший искре, однажды поселившейся в нем, этой ночью вспыхнуть яркой звездой, которая утром уже исчезнет — не бесследно, — осторожно касался его спины, как он вел ладонями от острых лопаток до теплой поясницы и обхватывал мягкий живот. Может быть… Антон, повернувшийся через плечо к нему, целует его не со всей осознанностью, но — явно с наполненным до краев сердцем. — Не сплю, — вырывается шепотом, и Арсений тут же запинается, потому что Антон, отвернувшись обратно к стене, слепо находит его ладони, не отлипающие от спины, и тянет их к лицу. Не целует — просто жмется к губам. Пускает теплый разряд под кожу. Арсений не романтично зевает. Антон прикусывает его палец — скорее неосознанно, чем намеренно, потому что… ну, так нельзя. Арсений хихикает как ребенок, которого щекочут, когда Антон начинает кромкой зубов цепляться за его пальцы. — Дурачина, — говорит он тихо, слегка напирая подбородком на его плечо. — Кто из нас. Не я начал. Они одновременно начинают смеяться, и Арсению кажется, что их смех понятен лишь им двоим. Приходится затихнуть в скором времени: Арсений лениво жмется губами к плечу Антона, а тот поглаживает его ладонь, прижатую к груди. Тихо, спокойно. В их спальне — Арсений зажмуривается, прижимаясь лбом к затылку Антона — так будет всегда. И завтра, когда наступит день, когда им придется разъехаться на неопределенное время, Арсений, он знает, будет уверен: если его вновь будет мучить бессонница, он сможет закрыть глаза и представить, как знакомая рука обхватывает его сзади. Как тепло добирается до сердца, окутывая его не броней — легкой вуалью, словно его и нет вовсе. Но Арсений знает. Оно тут. Стоит только рукой коснуться и почувствовать легкое дребезжание под ладонью. Звон в обе стороны: я постараюсь дать тебе, что не могут дать нам. И, наверное, этого будет достаточно.