Что ещё не делают хорошие мальчики?

      Хорошие мальчики не отпускают младших братьев гулять одних в проливной дождь.       Хорошие мальчики не воруют у родителей сигареты, и не напиваются вдрызг дешёвым пойлом на заброшенной вышке, отчаянно желая спрыгнуть вниз.       Но Биллу похуй. Ему шестнадцать, его брата сожрал чёртов хтонический монстр, а у него даже рука на него не поднимается, чтобы влепить банальную пощёчину.       Но вот кое-что другое вполне себе стоит, стоит только вспомнить жёлтые звериные глаза и блядские, пухлые красные губы.       У хороших мальчиков не обрывается внутри трос, удерживающий сердце над пропастью, когда отважные девочки пронзают космических монстров, пожирающих детей, железной жердью.       Хорошие мальчики, которые: «мамина радость», «папина гордость», —уж точно бы не стали дрочить, представляя, как зад раздирает чужой член-щупальце (у вселенского зла с другой планеты не может же быть обычный, ни чем не примечательный хуй, да? блядь, Билли очень на это надеется!), а руки в перчатках размазывают кровь из порезов от когтей по спине.       Пай-мальчики, мальчики-одуванчики, не напиваются в одиночестве на старой вышке, признавая свою капитуляцию, и принимая свою болезненную одержимость. Святым мальчиками следовало бы долго убиваться, ненавидя себя за такую «ненормальность», но Биллу плевать! Он устал бежать от самого себя. Поэтому, вылакав бутылку скотча, он торопливо спускается вниз, цепляясь за ржавую арматуру, и рискуя сорваться, переломав все свои несчастные косточки, размазав свои ебанутые мозги по асфальту. И думает, что только вот такой вот «неправильный и нехороший», вроде него, мог бы решиться на подобное, пусть даже и под изрядным градусом.       Билл чертыхается, зацепившись носком раздолбанного кроссовка за порог дома на Нейбл-стрит. К тому времени, пока он сюда шёл, холодный и влажный после сильного ливня воздух развеял приятный алкогольный дурман, а вместе с ним, и слабую уверенность, что если его и сожрут, то хотя бы не сразу, а предварительно выслушав. Билли нервно хихикает: «Если Пеннивайз вообще будет способен переварить что-то после моего признания, то он точно супер-крутой пришелец! Ибо обычный человек после такого заработал бы расстройство желудка на нервной почве». Он напряжён, и его начинает немного знобить. Дом пустой и заброшенный, ни следа клоуна. Холодная, липкая, противная волна страха прокатывается по позвоночнику: «А что, если Беверли его всё же убила?» Билл отчаянно трясёт головой, прогоняя эту мысль. Этого просто не может быть! Оно же сильное. Оно не может умереть из-за какой-то девчонки с железякой! Неожиданно накрывает приступ злости, не злости даже, а самой настоящей ярости: на тупую рыжую идиотку, на себя, на кривляющегося придурка, что так глупо подставился! Билл стоит посреди гостиной, крепко зажмурив глаза, ногти впиваются в ладони, сжатые в кулаки. Он старается выровнять дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох… Нужно успокоиться, взять себя в руки, и хорошенько подумать, где сейчас может быть это инопланетное недоразумение. «Если он не смог сам вытащить ту штуку, то скорее всего забился в какую-нибудь дыру, чтобы его не смогли добить, когда он большего всего уязвим», — решает Билл, и через полчаса поисков находит колодец. А ещё через двадцать минут, достаточно крепкую на вид верёвку.       «Это безумие!» — звучит в голове, пока он спускается в зияющий темнотой провал. В канализации темно, и отвратительно. Билл двигается на ощупь: и матерится, матерится, матерится — как старый пропитой боцман! Ибо по ощущениям прошла целая вечность, а эти конём трахнутые коридоры-лабиринты никак не кончаются, и нигде ни капли грёбаного света!       Но через полчаса, неведанные, забытые людьми старые боги, явно решают сжалиться над и так в край затраханным всей ситуацией юношей, и выводят его в центр коллектора.