Что ещё не делают хорошие мальчики?

      Из решётки наверху льётся неровный свет, открывая взгляду шатена груду всякого хламья, сцену, и ёб твою мать: авангардное искусство! Столб парящих мёртвых детей.       Парень хмыкает про себя: «Ну надо же! И вправду летают!»       Как ни странно, подобная пастораль его теперь абсолютно не трогает, он только в удивлении приподнимает бровь, озадаченно качая головой.       Проведя много времени в самокопании и обдумывании ситуации, Денбро давно успел примириться с кулинарными предпочтениями своего визави. В конце концов, это нужно было сделать до того, как пойти делать первый, и возможно последний шаг в развитии их отношений.       Нет, конечно, Билл не был бы против, если бы Пеннивайз вдруг решил стать вегетарианцем. Так было бы куда как проще жить. Но чего нет, того нет, и не стоит мечтать о несбыточном.       К тому же, если говорить совсем уж начистоту, Билл никогда не любил и не ждал «лёгкости» в отношениях, справедливо считая, что подобные не продлятся долго. То, что выстрадано, ценится куда как больше. Поэтому, первым личным шагом на пути к долгой семейной жизни стало принятие вкусовых пристрастий будущего партнёра (если тот конечно, после предложения не сожрёт его самого).       «Любовь зла— полюбишь и козла», — саркастично думает Билл, обходя инсталляцию награбленного добра, уже по пятому кругу, пытаясь надыбать в нём клоуна.       «Не внутрь же он самозахоронился, Матурин его дери!» — со злостью думает юноша, а через несколько секунд застывает на месте, потому что из-под горы тряпок на старом матраце, раздаётся угрожающее рычание, и она, мать твою, начинает подниматься!       Когда ОНО поворачивается к нему, Билл содрогается.       Пеннивайз выглядит действительно жутко, от чего противно сжимается сердце. Он почти потерял человеческий (на сколько вообще его образ клоуна можно считать таковым) облик, и вид имеет совершенно животный. Взгляд раненого, преисполненного яростью зверя не передать словами, и он от того ещё более ужасен, что единственный здоровый, жёлтый глаз залит капиллярной кровью, за которой почти не видно белка. Нос и рот «поплыли» на левую сторону, отчего кажется, будто губы изогнуты в издевательской усмешке, что в сочетании с частоколом акульих зубов, которые пролезли даже на щеке, придаёт ОНО особый пугающий шарм.       Голова у него склонена к правому плечу, в ней всё ещё торчит штырь, а грим на лбу потрескался, и вот-вот норовит осыпаться хлопьями штукатурки. Билл мимоходом отмечает общую картину, не отрывая взгляда от глаза Пеннивайза, которым тот сверлит его исподлобья. Скалит зубы, болезненно морщась, и рычит. Из последних сил пытаясь не подпустить к себе опасный объект, которым для него сейчас является парень.       Если бы внутренности не сжимались от вида Пеннивайза в таком плачевном состояния, если бы сознание не затапливало горячей, удушающей волной сожаления, если бы ему было всё равно, — о, он бы здорово позлорадствовал над загнанным в угол хищником, который — Билл отчётливо это понимает, — сейчас ничего не может ему противопоставить.       Но Денбро самому так плохо, так блядь плохо от всего этого, что он и сам того и гляди, завоет от бессильной злости. Желание пойти и собственноручно задушить рыжую суку, что виновата в этом, отдаётся зудом в ступнях, но Билл встряхивается, останавливая себя:       «Ещё не время, ещё не время... Позже... Потом. Главное сейчас—Пеннивайз. К тому же, её смерть должна принадлежать ему. Вот сейчас вытащим эту штуку, подлечимся, разберёмся с личной жизнью, а там можно будет и сделать ему такой подарок на свадьбу», — мысль о свадьбе кажется абсурдной и вызывает нервный смешок, и он тут же замолкает, с беспокойством смотрит на клоуна, стараясь понять, не принял ли тот это на свой счёт.       Но Пеннивайз явно шокирован. Больше нет загнанности во взгляде, жёлтый глаз в неверии смотрит на парня. Тот секунду озадаченно хмурится, а после внезапной догадки, счастливо улыбается, на что ОНО удивлённо икает.       Билл же только рад такому повороту событий. Он уже успел забыть, что Пении может читать мысли, и теперь готов его расцеловать за столь полезный скилл. (Вайз как-то странно хрюкает на этом моменте)       Ибо вряд ли он сейчас будет способен сказать что-то вразумительное, да и заикание лишь отнимет времени, а между тем, пора заканчивать игру в гляделки, и решать проблему, что мешает монстру восстановиться.       Странно, но Билл кажется, сам начинает чувствовать эмоции Пеннивайза, когда улавливает волну опаски, после своей последней мысли.       И понимает его— сам бы не хотел после всего подпускать к себе кого бы то ни было из тех, кто допустил подобное, и Билл не закрывает сознание, позволяя вине накрыть его с головой, грустно улыбаясь, и спокойно смотря на клоуна.       Тот, кажется, скоро впадёт в когнитивный диссонанс, что юношу совершенно точно не устраивает, поэтому он несколько раз щелкает пальцами, чтобы привлечь внимание. А добившись осмысленного взгляда, делает странный жест, призванный обозначить манеру общения, которой они будут следовать, пока находятся рядом: вытягивает правую руку с раскрытой ладонью в сторону ОНО, а потом ей же касается своего виска. Пеннивайз несколько минут глядит на него, как на больного, но потом медленно кивает, поняв, что хочет юноша.       Билл вздыхает. Он волнуется, да и чёрт возьми— кто бы не волновался на его месте? Но он всё давно решил, принял и осознал — и поэтому хватит тут мяться как институтка в портовом борделе! В конце концов, это и так очевидно, по мнению парня, осталось только донести положение вещей до одного чуда(чудовища), и пусть решает, что с этим делать.       «Хорошо. Хорошо. Теперь разреши мне подойти. Я ничего не буду делать, пока ты не разрешишь, хорошо? Просто посмотрю. Ты же видишь это у меня в голове... Знаешь— я не причиню вреда. Ни теперь. И больше никогда. Чтобы не произошло», — произнося это у себя в голове, вспоминая последние трое суток, наполненные внутренними мытарствами, волнением, виной. Транслируя в эфир всю нежность, любовь, желание, все противоречивые эмоции, испытываемые к этому существу напротив. Открывая сознание полностью, без остатка: «Видишь? Я твой. Полностью твой. Что хочешь, то и делай. Но сначала позволь помочь. Можешь сожрать после, но я вытащу эту хрень, что причиняет тебе боль. Потому что мне и самому больно от этого... Мой родной. Хочешь, я сам тебе её приведу? Эта дура пойдёт за мной, я знаю! Ты сможешь пытать её очень, очень долго. В конце, она забудет даже собственное имя, и будет способна только молить о смерти, да и то мысленно, ибо говорить уже не сможет. Всё для тебя. Всё тебе. Просто позволь избавить от этой боли. Сердце моё, ну же! Пусти меня!»       Билл стоял, не замечая, как по лицу текут слёзы. Он просто смотрел на Пеннивайза, а внутри всё раздирало немыслимой болью. Блядь, он и не думал, что это так больно: выворачивать перед кем-то всю душу наизнанку, обнажая все мысли, чувства и надежды. Не зная, как на это отреагируют. Но он сделал это. И теперь ждал, смотря на клоуна, что после его монолога похоже выпал в глубокий, и нерастворимый осадок. Проходили минуты, тишина становилась неуютной, и Билл уже успел подумать, что: «Может, не стоило вот так вот, сразу? Так эта штука успеет срастись с мясом, пока он всё же отойдёт от потрясения, и разрешит этим заняться», — как тут же, следом за ним, в голове прозвучало хриплое, короткое: «Можешь».