The Рercentage of Probability

      — Да тебя всю трясет. Наверное, это было остаточное. Возможно, оно закончилось бы тотальным упадком сил, ко всей прочей беспомощности, но ощутить ее в полной мере я не успела. Старк озабочено закружил по комнате, и вот — я уже снова в постели, укутана в тонкий плед, через панель на оконном стекле настроен оптимальный климат, а Джарвис сокращает поток света до 40%. Брюс устраивается в кресле, в углу, и перестает попадаться на глаза, напоминая о себе лишь редким шорохом и покашливанием. Молчание затягивалось. Приходится пересиливать себя, сглотнув ком в горле, иначе оно грозило вылиться в новый срыв.       — Так что…когда мы приступим?       — Когда будешь готова. Старк пресекает панику. Садится на постель и, к счастью, не берет за руку. Не подтыкает одеяло, не взбивает подушку. Он снова смотрит. И в темных глазах теплится ровный огонек. Завораживающий огонек. Он смотрит, и только, а я чувствую себя живой. Я еще не умираю, а значит…ну, это же хорошие новости, да?       — А как ты себя чувствуешь? …странно? Ведь объективно ничего не болит, но я чувствую себя такой разбитой. Хочется зарыться спиной в подушки, утопиться в их мягкости и пролежать еще одну вечность. Но не спать. Только не спать.       — Кхм-кхм, — Брюс, прокашливается вежливо, но так выразительно, что в момент разбивает хрупкий, подзабытый…покой? Покой. Потому что Старк уже тревожнее выпрямляется и трет лицо — собирается с духом, и я даю ему эту минутку. Нарочно не смотрю на Брюса. Нет, уж, он уже справился. И Брюсу так говорить явно неудобно:       — Мы беспокоимся о тебе… …они тоже беспокоились. Те самые люди, что после душевных разговоров равнодушно затягивали ремни и снова пускали по венам дрянь, от которой плавились мозги. И твердили, что инициация успешно провалилась… Не нужно было беспокоиться и трястись, мне этого было не нужно. Мне всего лишь хотелось почувствовать твердую почву под ногами. Хотелось, чтобы в ясной голове перестала звенеть пустота, и на вопросы нашлись ответы. И они были. Я видела их в чужих глазах. Старк так отчаянно молил задать вопрос. Такой, чтобы разом избавить от мучений обоих. Правильный вопрос. Я никогда не отличалась особой чуткостью, и не читала людские души. Но сейчас была непоколебимо уверенна, что права. Если сейчас я найду единственно верный вопрос, то ответ расставит все по местам. Волшебный щелчок в черепушке и небывалое облегчение накроет с головой.       — …ты можешь нам рассказать. Мы ведь не чужие.       — Разве? Не то, не то. Боги, ты такая дура. Брюс обрывается на полуслове. И не спешит вновь утешать, бросаться на помощь. Наверное, тоже пугается. Старк хохочет совсем истерично. Зажав рот ладонью, что глаза начинают подозрительно блестеть. И кажется, что это больше не смех, а горькие всхлипы. И хриплые смешки — всего лишь последняя злорадность обреченного. Когда он смотрит таким, отчего-то становится нестерпимо больно, до взвывшего сердца. От его пустого взгляда и пустого:       — Прости, я снова забыл. Я не знаю почему, когда Брюс стремительно бросился за дверь вслед за выскочившим Старком, встала с постели и вернулась в ванную. Наверное, аксиома, что душ — лекарство от всех печалей, все еще работала исправно. Думать, что это жалкая попытка оттереться от чужой боли, неприятно. Помутнение прошло, и ванная теперь казалась обычной. Стильной, под стать солнечному дому. Плитка с кремовым оттенком и темной мраморной прожилкой, хром — вычищенный, но не до фанатизма. И кусочки зеркала, складывающиеся в мозаичный узор. В зеркалах по-прежнему была я. Просто я была немножечко больна. Теплая вода заставляла жить, давала силы оторваться от ласкового потока и дотянуться до полки. Взять шампунь, знакомо пахнущий океанским бризом, морозной свежестью или еще какой неведомой лабудой, но редкой и явно элитной марки. Модный три-в-одном — «спа для ваших волос». Правда, волосы этим было уже не спасти. Они обламывались на дно ванны, а те, что оставалось, путались и сваливались в не вычёсываемый колтун. Ни бальзам, ни кондиционер их не спасли. Рядом с полкой мягких полотенец висели два халата. Один светлый и короткий, подходящий для такого вот знойного лета на побережье. И один, годившийся разве что для темного зимнего вечера. Когда в ванную приходишь, чтобы согреться, а после завернуться в пушистый мохер. Руки сами потянулись к нему. К теплому, темно-серому. Правда подол длиной, рассчитанной по щиколотку, теперь мел за мной пол, а рукавам пришлось дважды подвернуться, в нем я почувствовала себя лучше. Настолько, что рискнула еще раз взглянуть в зеркало. Все было плохо. Волосы легче было состричь. Или постоять еще минут пять, прочесывая пальцами, чтобы оставить в раковине уже все. Я просто посмотрела. На всякий случай убедилась, что ножниц в этой ванной не хранили. Но зато лежала маленькая машинка — профессиональная, с кучей насадок. Но на пробу оказалось, что вялые руки и ее слабая мощность волосы могли только пожевать, больно подергав, и выплюнуть еще более жуткими клоками. Найденные маникюрные ножницы справились даже лучше. И пусть состригать нужно было тонкими прядками, я надеялась, что у меня будет достаточно времени, прежде чем меня вновь спохватятся….       — Ты собираешься что-нибудь оставить? На пороге стояла агент Романофф, которая вломилась в незапертую ванную без стука и всяких угрызений совести. И теперь увлеченно наблюдала, как чисто инстинктивно прячутся ножницы в рукаве халата. Ничего лучше я придумать не смогла, да. Романофф все отлично поняла. И со скупой усмешкой подошла, нарушая всякие приличия и личные границы.       — Пощади Тони, его удар хватит, когда он это увидит, — без стеснения запустила пальцы в гущу копны и деловито ее расшевелила, — Хотя, я бы тоже все это состригла. Она потянулась к халату, даже не думая спросить разрешение. И попытку оттолкнуть ее руки восприняла, как ребячество.       — Сними, иначе они заколют тебя до смерти, — она сняла обрезанный волос, — и специально ли, нарочно ли, — кольнула им кончик носа. Ну, смерть, конечно, от них не грозила, а вот зачесаться до потери пульса и воспаленной кожи… пришлось стянуть халат с плеч, просто прикрыв грудь. Романофф, не теряя времени даром, залезла в плохо прикрытый ящик и с любопытством осмотрела машинку.       — Хм, это конечно окантовочная. Но можно попробовать. Она безразлично прошлась по голым ключицам и твердым толчком заставила наклонится над раковиной. Не торопясь, Романофф сбривала миллиметр за миллиметром, двигаясь от затылка к макушке. Раковина в уверенном темпе забивалась волосами. Когда первая бороздка закончилась, Романофф вздернула меня за подбородок и со знанием дела, покрутила голову из стороны в сторону, как несмышлёного дитя. И прищурившись, вынесла первый вердикт:       — Тони не оценит. И только потом дала вырваться из пальцев и, стараясь не ежится, посмотреть ей в глаза, пусть и через отражение в зеркале:       — А не все ли ему равно? От ее ядовитой улыбочки, разбавленной сладким кокетством, зудело куда больше, чем от стрижки. Зудело желанием выставить за дверь и никогда больше не пускать за спину.       — Ему? Ему-то все равно, — она ловко уткнула в раковину и взялась за следующую прядь, — Как было все равно, когда ты не проснулась утром, и он сидел побитой псиной у твоей постели. И все равно, когда Джарвис не смог…. За этот тон хотелось ударить, сделать побольнее. За такого Старка неожиданно стало обидно. Но стоило ли вырваться, чтобы понять, что этой Романофф я сделаю ровно ничего?       — А ты? Где была ты в это время? Сидела рядом и держала за руку? — может, заставлю распахнуть глаза пошире, и только, — Откуда такие подробности? Конечно, Романофф это только рассмешило. Ее глаза загорелись небрежно скрытым весельем, добавляя больше издевательской нотки. С этим же видом она снова заставила оказаться лицом к раковине.       — Не сидела. Все знать… — она наклонилась поближе к уху, словно доверяя секрет, — …моя работа, детка. Меня это не впечатлило, и видимо не получив ожидаемой реакции, Романофф отбросила весь свой дешевый фарс и гордо замолчала. Быстро потеряла интерес к разговору. Волосы сыпались в раковину под мерное жужжание. В итоге вышло неплохо. Конечно, при других обстоятельствах я никогда бы не решилась подстричься так коротко, а в этих — сбрила бы все под ноль. Романофф настойчиво пыталась что-то еще спасти. Теперь в зеркало на меня смотрела больная девочка, беглянка из трущобного хосписа. Жалкая до противного…не знаю, почему я решила, что это сойдет мне с рук?       — Что ты наделала? Старк застыл в дверях, вцепившись в косяки побелевшими пальцами. Чтобы не хвататься за сердце, видимо. Хотелось сжаться, начать оправдываться — все, чтобы Старк не смотрел так убийственно строго, готовым рвать и метать…       — Детка, выйди, пожалуйста. Все это было не мне. Старк мягко вытянул меня из ванны и подтолкнул за спину. Убивать собирались Романофф.       — Я ее попросила. Старк, почти не оглядываясь, вежливо улыбнулся. Отмахнулся, все для себя решив. Мне показалось, что перед Романофф стоило бы позже извиниться. Ростовые окна не могли не открываться, и как оказалось, даже вели на балкон. Балкон выступал над обрывом, а обрыв уходил в яркое лазурное море. Слепящее солнце навевало помимо теплого бриза, щемящую тоску. Это море было чужое, напоминающее жаркую Калифорнию или Флориду, но никак не родной Кардифф. Я оказалась за чертову тысячу миль от дома.       — Еще немного, и ты свалишься за борт. И да, балкон был смежным. Любой мог вломиться, если вздумается, или бесшумно подкрасться со спины, и ненавязчиво облокотиться рядом, заглядывая в ту же пропасть. И как назло, голова закружилась, а перила сильнее впились в живот. Пришлось выпрямиться и посмотреть на соседа. Это был тот самый человек, имени которого я так и не услышала. Он был все также невозмутим, улыбчив, и создавал впечатление чего-то домашнего и уютного, словно мы были знакомы сто лет. Наверное, поэтому мои извинения прозвучали куда колючи:       — Прости, я тебя не помню.       — Не удивительно. Мы не успели познакомится, как положено, — он протянул руку и, где-то глубоко в душе глумясь над моим смущением, представился, — Бартон. Для друзей — Клинт. Я приняла протянутую ладонь.       — А меня все называют Норой. Мы молчали, всматриваясь в горизонт, пока створка не щелкнула во второй раз. Старк вернулся на удивление быстро. Был собран и тих, устало подпирая плечом раму, но абсолютно непреклонен:       — Держи Наташу при себе. Клинт неохотно оторвался от перил и раздувать претензию до конфликта не стал:       — Поверь, что бы она не сделала, это было только из лучших побуждений.       — Мне плевать. На поводок посади, если понадобится. Клинт с такого предложения только ухмыльнулся, и обернулся ко мне, спрашивая вполне серьезно:       — Она тебя обидела?       — Все было по согласию. Стриженая макушка заставляла Старка глубоко дышать чрез стиснутые зубы, Клинт, наверное, понял все сам, потому что сначала ответил исключительно Старку:       — Наташа иногда может заиграться, но она это точно не со зла, — и только потом поделился со мной, — Она тебе понравится, стоит лишь узнать поближе.       — Так хватит на сегодня, — Старк открыл створку и придержал, открыто намекая, — Нам пора. Пришлось идти, раз взглянув на Клинта, что попрощался, улыбнувшись на последок, и медленно зашагал в свою сторону. Старк пропустил вперед, и только закрыв створку, не оборачиваясь, твердо отчеканил:       — Наташа — редкостная дрянь. Не подпускай ее к себе и не вздумай с ней говорить.       — Господи, это всего лишь волосы! Но шутку Старк не оценил.       — Это тебе, — Старк откинул с постели планшет и взял со столика высокий пластиковый стакан. Протянул, сев рядом, на край кровати. Под крышкой оказался смузи, густой, как овсянка, — Протеиновый коктейль. Возможно, придется посидеть на нем, пока желудок не придет в норму. Вкус был неплох — сладкий, ягодно-фруктовый. Не помню, когда в последний раз ела хоть что-то. Ртом, конечно. Руки откровенно говорили, что меня все же кормили, регулярно. Иначе, я бы наверняка загнулась, правда же? Пока Старк молчал, планшет гулко вибрировал, требуя немного внимания. Но был безжалостно отставлен и сброшен в беззвучный. Старк начал довольно серьезно:       — Я тороплюсь? — он смотрел прямо, не сводя глаз, следя за каждым откликом на его слова. Я слегка дернула плечом, выпустив трубочку изо рта, не зная, что еще ответить, — Прости меня. Я хочу помочь. Но не знаю, с чего начать, — на одном дыхании, выделяя каждую фразу, — Поэтому мне нужно, знать, что произошло. Мне просто не могло так повезти, не после всего, что уже произошло. Но жизнь подкинула мне очередную шутку. Почему из всех людей, к которым я могла бы обратиться за помощью, оказался Старк? Старк, который воспринимал все слишком близко к сердцу. Слишком, чтобы это оставалось личным. Не на такое я рассчитывала.       — Я…это не так просто.       — Пусть. Ты можешь рассказать, когда будешь готова, — Старк согласился слишком легко, потому что в отличии от некоторых знал, на что рассчитывать, — Но мне необходимо знать, если тебе что-то нужно. Я готов ответить на любые вопросы. И…пожалуйста, если тебе покажется, что кто-то переходит черту и давит на тебя, я должен об этом знать. Даже если это буду я сам. Он задержал дыхание, ожидая ответ.       — Репетировал?       — С самого утра, — признался без всяких зазрений совести, шутливо выдыхая, — С тобой всегда было так…приходилось следить за языком. Неужели кидалась за каждое неверно подобранное слово? Кусалась? Никогда не замечала за собой такой зверской привычки. Однако Старк замолчал, стоило слегка наклонить голову и оторваться от болтающегося в руках стакана:       — Ты хорошо меня знал? С этим вопросом Старк прогадал, не отрепетировав как следует. Наверняка же знал, что я спрошу. Но замер, выжидающе, и выдал явно не то, что планировал:       — Это как посмотреть…мы, — он покрутил ладонью «пятьдесят на пятьдесят», и скорее всего мог ответь, но, — Нет, я не буду ничего говорить. Я хочу, чтобы ты это вспомнила.       — Думаешь, получится? Слишком провокационные вопросы, Старк оказывается игнорировал. Тогда в чем был смысл спрашивать? Мы посидели, прикидывая, к чему еще рискнули бы подступиться. Но в итоге промолчали, пока коктейль не кончился. Старк, временами возвращаясь к планшету, снова перевернул его, забрав на колени:       — Спать собираешься? Я прислушалась к себе и с робким удовольствием отметила, что усталости не было, еще остались силы на вечер, а может и ближайшую ночь:       — Странно, но не хочется.       — А, по-моему, нисколько не странно, — невзначай бросил Старк, но я поняла, что это было напускное, — Ты проспала трое суток подряд.       — Сколько? Да, Старк хотел именного этого. Чтобы я замерла на постели, не зная шутит ли он, или действительно серьезен, не донеся стакан до тумбочки. Правда пугала не на шутку.       — Ты вырубилась в ту ночь. Мы прождали тебя до утра, потом до обеда. Я еще раз заглянул вечером. На следующее утро Джарвис сказал, что ты все еще спишь. У тебя был здоровый глубокий сон, — Старк сделал паузу, прочистив горло, — А после…ты стала бредить. Началась интоксикация, вся дрянь, которой тебя пичкали, стала выводится. Лишь на третьи сутки все закончилось. Трое суток. Трое суток чужого волнения, бессонных ночей и метаний. А я, наивная, полагала, что неплохо отделалась. Конечно, отделалась, ведь все легло на Старка. На Старка со всклоченными волосами, с синяком на месте разбитого виска, с тяжестью трех бессонных ночей на плечах, с темными кругами и паутинками морщин у глаз. Таких уставших. Я не знала, что сказать. Старк дал подсказку, поддавшись вперед, проронив тихо-тихо:       — Но больше всего меня напрягает то, что ты не хочешь говорить об этом. Старку снова было больно, потому что не было все равно. И врал об этом он паршиво. А я не могла говорить, нет. Точно не сейчас. Точно не об этом. И тогда Старк сдался. Нашел ли, прочитал ли все, что нужно, во взгляде. Без претензий вернулся к планшету и слегка подзавис над командной строкой.       — Если не получится уснуть, — он ввел команду, и экран сменился на рабочий стол с кучей приложений, — Развлекайся. Не стал давить, и за это я была ему благодарна.       — Он тебе не понадобится?       — Больше нет. Бери, не стесняйся. Он всунул его в руки и почти вышел из комнаты, я остановила его на пороге:       — Тебе бы тоже не мешало…отдохнуть. Выспись.       — Спокойной ночи.