a day before

— Чанёль, такое... — старший врач - До Кёнсу кладёт руку своему санитару на плечо, несильно сжимая. Мужчина взгляд отводит, давя пальцами на переносицу. А что говорить? Это стало ударом для них всех. Не просто ударом, а чем-то тяжёлым и неосязаемым, близким, но таким холодным и страшным. Тем, что всегда идёт с тобой нога в ногу и дышит ровно в шею. — ...Такое в нашем деле случается часто, — заученные годами фразы, но даже ему они сейчас не помогают. — Ты должен привыкать. Ты... мы все знали, чем это закончится. Мы делали всё, что в наших силах, кто-то даже больше этого. Взгляд опускается на копну выкрашенных красных волос. С того дня и до этого самого, как к ним в отделение поступил маленький мальчик восьми лет по имени О Сехун, Чанёль не просто работал, Чанёль жил работой. Пак буквально обосновался в ординаторской, не считал отработанные часы. Он стал для маленького О настоящим другом и братом, которого у того никогда не было. — Да, но... — Чанёль устал вытирать слёзы жёстким рукавом халата. День за окном премерзко солнечный. Сейчас всего-то одиннадцать утра, он лишь два часа назад заступил на смену. — Он был, — и говорить никак, в горле ком, слёзы сами собой льются. — Он был ребёнком. Господи, он был совсем маленьким. Я же... — Чанёль смотрит на коробку с радиоуправляемым самолётом в своих руках. — ...Он рекламу как-то увидел, так смеялся, представляешь, сказал, что было бы здорово запустить эту штуковину в коридоре, главное, чтобы братик Кёнсу не увидел, а то ругаться будет. — у Кёнсу от этих слов ком в горле стрянет, — И, я купил ему, хотел сегодня отдать... сегодня. И Чанёля пополам сгибает на никчёмном стульчике, из глаз обжигающие слёзы. Ничем не утешаемая пустота. Кёнсу так и стоит, сжимая чужое плечо, но на Чанёля не смотрит, смотрит на распускающуюся вишню за окном, по щекам катятся тихие слёзы. Хватка на плече санитара почти стальная.