Тёмная леди

Англия. Приют Св. Марии 1991 год Гермиона сидела на небольшой кровати, стоящей в углу комнаты, покрытой старым, заплатанным покрывалом серого цвета. Она смотрела в небольшое квадратное окно, с решетками на наружной стороне. Вид был, откровенно говоря, скуден: серое небо с темными грозовыми тучами, которые покрывали улицы мрачного Лондона дождем, а иногда вспыхивающие молнии создавали небольшое освещение в комнате (из-за недостатка денег, в приюте включали свет только в определенное время). На улицы и вовсе не хотелось смотреть: люди разбегались по домам, стараясь укрыться от проливного дождя, серые дома только добавляли уныния во всю эту картину. Подобное настроение было и на душе у Гермионы. Уныние, мрак, одиночество. Она привыкла к подобным чувствам, в такую погоду она пыталась вспомнить, с какого момента подобное стало для нее привычным. Почти 5 лет прошло с того инцидента, за который Гермиона недолюбливает свою особенность. Это был ее день рождение, день не задавался с самого начала – слишком раннее пробуждение из-за криков матери и отца. Спустившись вниз, Гермиона увидела ссору между своими родителями, кажется, тогда прозвучало имя «Лоран» и что-то на подобие «как ты мог?!». Мама была в гневе, отец тоже. Увидев свою дочь, они притихли, но по их глазам Гермиона прочитала обиду и гнев у первой и стыд у второго. С совершенно равнодушным лицом она прошла на кухню, где ее должен был ждать праздничный завтрак, но ничего не было. Позже на кухню зашла только мама, промчавшись мимо дочери и подойдя к раковине, в которую уперлась руками по обе стороны от себя, иногда вытирая слезы бегущие по ее щекам. Сделав несколько успокоительных глубоких вдохов – выдохов, она развернулась к Гермионе. - Милая, прости, что тебе пришлось увидеть такое, - горько проговорила она, подойдя к дочери и крепко обнимая ее. Гермиона была сильно расстроена. Уже был конец дня, но никто из родителей до сих пор так и не поздравил ее с единственным в году днем рождения. В ней бушевала буря эмоций: ярость, горечь, одиночество. Ночью, лежа в кровати, давя обиду внутри себя, она до подбородка натянула одеяло, прокручивая одни и те же мысли в своей голове: Ненавижу! Гори оно все! Гори это все огнем! Последнее, что помнила Гермиона: она стояла на улице, люди толпились вокруг ее дома, пожарные пытались потушить его, но он был полностью объят пламенем, а ей, из-за холода осенней ночи, пришлось сильнее кутаться в предоставленный ей плед. Неизвестные ей люди пытались успокоить ее, говорили, что все будет хорошо, что с ее родителями все в порядке, но Гермиона не внимала их бессмысленным словам, а лишь продолжала смотреть на свой горящий дом. Она корила себя, до сих пор корит, за то, что не сдержалась, за то, что думала об этом, за то, что позволила этому случиться. С того момента она больше не плакала, по крайней мере в сознательном состоянии, чего нельзя было сказать о снах, точнее кошмарах. Каждый год ей снится эта катастрофа, с каждым днем рождения все хуже и хуже, пробуждая в ней бессознательную истерику. Гермиона возненавидела этот день, ее день рождения – самый худший день в году. Ее эмоции закрыты внутри, на лице полнейшее равнодушие, контроль, вот, что требовала от себя Гермиона, лишь во снах давая слабину своим чувствам. Стук в дверь отвлек ее от этих мыслей. Медленно отвернувшись от окна, Гермиона взирала на посетителей ее небольшой комнаты. В проходе стояли уже давно знакомая ей смотрительница детского дома, которая терпеть не могла девочку за ее выходки и странности, появившиеся с приходом Гермионы, и мужчина с длинной седой бородой и с пристально наблюдающими голубыми глазами. Он был одет в классический черный костюм, держа на своем предплечье плащ, почему-то сухой, в то время, когда на улице идет сильный ливень. - Оставьте нас одних, пожалуйста, - сказал он женщине, которая подозрительно (еще и с толикой страха) покосилась на Гермиону и ушла. Закрыв за собой дверь, мужчина остался стоять у входа в комнату. - Здравствуй, Гермиона. Рад знакомству с тобой, - его манера говорить была легкой и вежливой, но в глазах читалось небольшое напряжение. - Вы, врач? – не обращая внимания на тонкости этикета, грубо проговорила Гермиона, оставаясь сидеть на кровати, даже когда странный человек сел рядом с ней. - Нет, Гермиона, я не врач. - Тогда, кто? Психиатр? Вы пришли лечить меня, думаете, что я больна, - в спокойной, но от этого не менее подозрительной манере спросила она. Ее лицо было нечитаемо, отчего Альбус Дамблдор невольно напрягся, почему-то вспоминая одну похожую ситуацию из своей жизни. - Ты не больна, Гермиона, ты такая же, как и я, - спокойно и чуть более ласково проговорил Альбус. - Я Вам не верю. Все вокруг думают, что я не такая, что я…другая, - чуть тише и напряжённее сказала она последнее слово. Снова дежавю, - подумал про себя Дамблдор. - Возможно, они правы. Я тоже другой, - недолго помедлив, мужчина добавил. – Наверное, ты замечала, что способна на вещи, которые не могут делать другие? – его голос звучал слишком настороженно, даже для самого Альбуса Дамблдора. - Я могу двигать предметы, не прикасаясь к ним. Могу слышать животных и приказывать им. Могу причинить боль любому, если захочу, - смотря в окно, проговорила девочка. Альбус потупил глаза в пол и глубоко, но как можно незаметнее, вздохнул. Тяжёлый камень рос на сердце директора. Дамблдор понимал, что если он не поможет этой девочке, то у Тёмного Лорда появится противник равный ему по силе и превосходящий по жестокости. - Кто Вы? – вопрос вырвал его из своих мыслей. Подняв голову, Альбус увидел, что девочка внимательно его разглядывает. Я не могу позволить, чтобы эта девочка стала такой, как он, - твердо решил для себя Дамблдор. - Я директор школы волшебства и магии Хогвартс, где учатся такие же другие, как ты или я. - Докажите, - четко, не терпящим отказа тоном. Альбус поднял руку перед собой ладонью вверх, рассматривая девочку, которая со спокойствием и маленькой искрой любопытства в глазах смотрела на его ладонь. Внезапно на ней вспыхнуло небольшое голубое пламя, но девочка даже не шелохнулась. Исчезнув, оно оставило на сухой и сморщенной ладони директора цветок. Белая лилия. Та смело взяла ее из протянутой ладони директора, не поведя и бровью. - В Хогвартсе ценят упорство и талант, а я уверен, что у тебя этого не занимать. Там тебя научат не только пользоваться магией, но и контролировать её, – Альбус смотрел на девочку и пытался уловить хоть толику жизни в её глазах. – Это твоё письмо. Думаю, твои родители гордились бы тобой. Встав с кровати, директор уже направился к двери, но остановил свою руку над ручкой, так и не открыв ее, из-за последующего вопроса. - Как кто? Какой? – с замешательством в глазах Дамблдор взглянул на, все еще сидевшую на кровати, Гермиону. Девочка, увидев растерянность и непонимание в глазах ее будущего директора, сменила маску небольшого любопытства на безэмоциональную и холодную. – Извини? – все, что смог выдавить из себя Альбус. Она не может владеть легилименцией в таком юном возрасте. Это невозможно, - единственная мысль, которая билась в голове мужчины. - Я могу слышать Ваши мысли. Со мной случается подобное. Это нормально, для таких, как я? – слегка наклонив голову к плечу, как будто гипнотизируя его, монотонно спросила Гермиона. Альбус не знал, что ответить на это. С широко раскрытыми глазами он рассматривал стоящую перед ним девочку. Не найдя, что ответить, он тяжело вздохнул и вышел из злополучной комнаты, оставив будущую ученицу без ответа. Выходя на улицу, Альбус Дамблдор чувствовал сильное напряжение. Ему нужно узнать о девушке больше. В этот раз он не имеет права на ошибку. С этими тяжелыми мыслями он медленно удалялся от приюта. Стоя у окна и наблюдая, как Альбус Дамблдор торопливо удаляется с территории приюта, Гермиона подняла лилию, лежащую на ее ладони. На ладони резко вспыхнуло голубое пламя, такое же, как и у директора, сжигая дотла красивый цветок. Поворачивая ладонь с пеплом вниз, она с уставшим выражением лица смотрела на пепел, который медленно падал на пол. Еще раз кинув взгляд во двор, откуда недавно ушел директор, Гермиона сказала: - Директор, Вы не сможете скрывать от меня все, что я должна узнать.