Если вы бедны и плохо одеты — вас оттолкнут, но если вы богаты — вы можете носить потёртое платье, сколько вам угодно: за вами будут ухаживать, вам будут льстить и всюду приглашать, хотя бы вы были величайшим глупцом или первостатейным негодяем. Брэм Стокер «Скорбь Сатаны»
Я помню тот день, когда впервые осознала, кем хочу стать, когда вырасту. Мне было около восьми или вроде того. Слишком юный возраст, чтобы точно определиться со своим будущим, но в тот момент я была твёрдо уверена, что не изменю своему решению. Мы с отцом шли в сторону магазина. Он тянул меня за руку, смотря угрюмо на свои ботинки, — закоренелая привычка обычного работяги смиренно опускать голову; я же мечтательно разглядывала всё вокруг, крепко сжимая отцовскую ладонь. Это было обычное воскресное утро, начавшееся для меня походом за продуктами. Я любила гулять с отцом и слушать его краткие наставления, хоть и не разделяла вечной грусти родителя. Впрочем, вряд ли в таком возрасте я могла что-то понимать. Мы двигались не спеша: отец не хотел так скоро возвращаться домой, поэтому, в очередной раз засмотревшись куда-то в сторону, я заметила самую обычную пару. Мужчина и ребёнок. Они были роскошно одеты и покидали салон очень красивого автомобиля. В тот момент мне не хватало знаний и опыта, чтобы понять, насколько сильно мы отличались. На мне лёгкая куртка, явно отслужившая своё, на ней — тёплое пальто с красивой цветочной вышивкой. Однако различия были не только в этом. Одежда, обувь и даже улыбка значительно разнились, как, впрочем, и сама жизнь. Отец не заметил моей заинтересованности и всё тащил за руки вперёд. А мне вдруг стало нестерпимо стыдно и за старенькие сапожки, кое-где уже прохудившиеся, и за саму себя, оказавшуюся не такой «нормальной». В школе у меня не было возможности встретить кого-то более состоятельного — все мои одноклассники были того же уровня, — ведь таким, как наша семья, не потянуть обучение в любой другой школе. Наверно поэтому мой оптимизм так долго не сдавал позиции. Я просто не встречала вживую тех, кто мог бы показать, что жизнь может быть куда проще и приятнее, если ты родился в правильной семье. Мне так не повезло, так что по сложившейся традиции в магазине мы купили немного риса и тофу. При правильной экономии этого должно было хватить на неделю вперёд. Я с тоской посмотрела на лежащие совсем рядом шоколадки и молча проглотила слюну. В этом месяце мне уже покупали одну, поэтому просить не было смысла. Отец торопливо направлялся к кассе, иногда проверяя, не отстала ли я. Расстроившаяся и угрюмая как никогда раньше, я плелась следом, а после случайно наткнулась взглядом на ту самую пару, что заставила меня задуматься. Они смеялись и о чём-то весело болтали. Кажется, заботы им были неизвестны. Мне тоже. До этого момента. И стало даже немного не по себе. Ведь людей богаче нас я встречала и прежде, но так близко к сердцу наши различия не принимала. Может быть, я была совсем мала или дело в том, что девочка была моей ровесницей. На мгновение я подумала, что могла бы быть на её месте, но, увы, не оказалась. Поэтому сейчас она спокойно выбирала шоколадки с полки около кассы, а я смущенно прижималась к отцу, впервые борясь со злостью на несправедливость этой жизни. Даже не знаю, что овладело мной в тот момент, но я протянула руки и незаметно схватила первый попавшийся батончик, ловко запихнув его в карман. Отец, ничего не подозревая, расплатился за покупки, и мы направились к выходу. Конечно, уйти незамеченной со своей добычей мне не удалось. Уже спустя несколько минут красный от злости отец наблюдал за тем, как из моего кармана выуживают злосчастную шоколадку, а затем требуют за неё заплатить. По испуганному взгляду родителя я поняла, что денег на это нет, но поделать уже ничего не могла. Я готова была провалиться сквозь землю, когда рядом со мной оказалась та самая девочка и протянула охраннику купюру, превышающую цену батончика в несколько раз. Она ответила, что на сдачу я могу купить то, что пожелаю, и вприпрыжку направилась к довольному отцу. В тот день я впервые почувствовала себя столь униженной, наблюдая за тем, как родитель прячет скомканные купюры в карман, так и не потратив ни воны. В его потрёпанном кошельке нашлось несколько монет, чтобы заплатить за сладость, но, как стало понятно, эти деньги были последними. Домой мы шли быстро и молча, всё так же держась за руки. Я чувствовала, что должна извиниться, но в тот момент не могла выдавить из себя и слова, свободной рукой трогая доставшуюся мне такой дорогой ценой сладость. Отец даже по приходу домой ничего мне не сказал. Молча сложил продукты в холодильник и принялся за уборку, сгребая пустые бутылки со стола в ведро. Я следила за ним крайне внимательно, а после, бросив взгляд на вечно пьяную мать, в этот раз устроившую пьянку у нас дома, поднялась к себе в комнату. В этот вечер я впервые не спустилась к ужину, прислушиваясь к тому, как вновь ссорятся родители. Я вертела в руках злосчастную шоколадку, которая в тот момент казалась мне самой противной из всех. Пришлось отправиться в ванную и там, при свете потускневшей лампочки, давиться слезами и есть шоколад: выбросить его у меня не поднялась рука. Слезы сами катились из глаз и щипали щёки, перемазанные дешёвым десертом. Я ела и мечтала о том, что когда-нибудь стану той, кто сможет, не глядя на цены, покупать продукты и вещи. Я просто хотела больше никогда не испытывать этой злости — когда ты не можешь понять, почему родилась второсортной. И, знаете, спустя много лет я почти добилась своего, только легче от этого не становилось. Я всё ещё помнила вкус той шоколадки вперемешку со слезами.***
— Дорогая, как насчёт второго захода? — голос раздался совсем над ухом, и я неприятно сморщилась. Не хотелось ещё раз повторять пятиминутные пыхтелки под толстым дядечкой с таким же толстым кошельком, но это была моя работа, поэтому пришлось натянуто улыбнуться и даже чуть порычать. Заводится он с полоборота, надо сказать, — не то, что предыдущие. — Милый, ты ведь помнишь, что у меня завтра шоппинг? — за годы тренировки я без труда научилась скрывать отвращение, поэтому могла не отворачиваться, когда член очередного «милого» входил в меня. Это было своего рода игрой: чем лучше я буду изображать страсть и наслаждение, тем больше купюр получу на «карманные расходы». А сейчас мне это было чертовски нужно. Сонгюк закатил глаза и резко подался вперёд бедрами, намекая на прямую зависимость моего дохода от его удовлетворения. Вздохнув, я чуть вильнула попой и принялась старательно доводить его до кондиции, в перерывах довольно убедительно постанывая. В этот раз стараться пришлось недолго, и уже спустя полчаса на моем личном счёте стало на круглую сумму больше, а мой дорогой «папик» расслабленно валялся на кровати. Эта мысль заставила меня по-настоящему искренне улыбнуться перед сном, деля постель с очередным покровителем. Завтра меня ждал тяжёлый день. Впрочем, не более тяжёлый, чем предыдущие. Это всё же нелегко — быть дорогой игрушкой.